Вы здесь

Русский Данте (Игорь Субботин)

Юрий Кузнецов

Незадолго до смерти он закончит поэму «Сошествие в ад», из-за чего современники будут с усмешкой говорить, что поэт метит в один ряд с автором «Божественной комедии». На протяжении всего творческого пути Юрию Кузнецову приходилось терпеть непонимание читателей и враждебность критиков. Что ни стихотворение-либо сумерки античности, либо дремучий русский миф. Но кузнецовская поэзия заслуживает отдельного места в мировой литературе, и называть его «русским Данте» можно без тени иронии.

Родиной будущего поэта стала Кубань. Родившись в начале войны, он был на год младше Бродского. Первой ощутимой трагедией, осознанной только в юности, стала потеря отца на фронте. В своей автобиографии Кузнецов напишет об этом следующее: «В моем детстве образовалась брешь. Это была сосущая загадочная пустота отцовского отсутствия, которую я мог заполнить только словом».

Я снюсь отцу за два часа до взрыва,
Что станет между нами навсегда.

«Много написал стихов о безотцовщине, и постепенно перешел от частного к общему. Въяве ощутил ужас войны и трагедию народа. Ведь кругом почти все были сироты и вдовы. Мой отец погиб не случайно. Это жестокая правда моей поэтической судьбы. Если бы отец вернулся с фронта живым, трагедия народа была бы для меня умозрительной, я был бы ненужным поэтом, пошел бы по боковой линии народной жизни, как обеспеченный генеральский сынок, неминуемо бы впал в духовное одичание метафоризма».

Юрию Кузнецову не надо было придумывать борьбу внутри себя, чтобы в стихах появилась сила и движение. Каждый поэт интересен своей катастрофой, которая дает ему возможность писать. Только потерей отца Кузнецов купил право на строки, которые современники зачастую упрекали в безнравственности:

Я пил из черепа отца
За правду на земле

Позже тема Великой Отечественной войны станет одной из основных для поэта. Стихотворение «Возвращение» о том, как вместо отца к дому бредет столб дыма, станет хрестоматийным.

Вскоре трагическое мироощущение переросло масштабы страны. Проучившись всего год в Кубанском государственном университете, Кузнецов ушел в армию. В разгар Карибского кризиса, когда противостояние двух сверхдержав сулило ядерную войну, он стал связистом на Кубе.

Я помню ночь с континентальными ракетами,
Когда событием души был каждый шаг,
Когда мы спали, по приказу, нераздетыми
И ужас космоса гремел у нас в ушах

Позже он напишет: «Куба рано дала мне два преимущества. Первое: моя человеческая единица вступила в острую связь с трагической судьбой всего мира, я напрочь лишился той узости, которую называют провинциализмом. Второе: чувство Родины с большой буквы. Ностальгия — необычное чувство. Родина была за 12 тысяч километров, а притягивала к себе, как гигантский магнит. Я понял тогда, что я русский. Я частица России, и она для меня — все».

Вернувшись на Родину, Кузнецов поступил в Литературный институт им. Горького и попал на семинар поэта-фронтовика Сергея Наровчатова.

…И с опаскою вырвал меня,
Словно грешного духа, из бездны

Именно там, будучи студентом, молодой поэт откликнется на спор «физиков и лириков» и напишет свою знаменитую «Атомную сказку», которая войдет в учебники по русской литературе. Сказка об Иване-дураке и царевне-лягушке предстанет перед читателем в необычной интерпретации:

«Пригодится на правое дело!» —
Положил он лягушку в платок.
Вскрыл ей белое царское тело
И пустил электрический ток.

После института Кузнецов будет работать в «Нашем современнике».

Осью его творчества стала перекличка с классиками мировой литературы. У каждого поэта есть что-то в¬роде адресной книги — списка тех имен, с кем он постоянно ведет диалог. Поэзия вне диалога и преемственности непредставима. Если придерживаться этой метафорики, можно сказать, что кузнецовская адресная книга не так уж мала. Очень иллюстративно стихотворение «Петрарка», где Кузнецов приводит в качестве эпиграфа надменное упоминание итальянского поэта о русских — о «подневольном люде», увиденном в Венеции, со скифскими чертами лица. Отвечая Петрарке, через время, поэт переносит его в 1943 г., когда «на лютом ветру итальянцы шатались, как тени»:

Он бродил по тылам, словно дух,
И жевал прошлогодние листья.
Он выпрашивал хлеб у старух —
Он узнал эти скифские лица.

Первое, что видит читатель в стихах Юрия Кузнецова, — это налаженная связь между эпохами, между временем Куликовской битвы и сегодняшним днем, между античностью и русской стариной. Причем, читатель погружается не только во временную, но и пространственную размытость границ: зачастую трудно понять, где и в каком месте ты находишься:

Душа, ты рванешься на запад,
А сердце пойдет на восток.

Не зря Юрий Кузнецов прослужил связистом на «острове свободы». Знакомясь с его наследием, возникает ощущение того, что ты разговариваешь со связистом от поэзии.

Говорить с покойными классиками для поэта большого масштаба было недостаточно. Основной пласт творчества Юрия Кузнецова — это духовная поэзия. В самом конце двадцатого века он пишет «Путь Христа», поэму о Спасителе. Причем, даже не взяв благословения. Хотя это вполне объяснимо, учитывая то, что в поэме описана юность Иисуса, страница в Его жизни, которая вызывает много вопросов.

Последней масштабной поэмой было «Сошествие в ад», где поэт путешествует по аду, как Данте в своей «Комедии»:

Я пробирался к Тебе через двадцать столетий.
Так попусти мне попасть во плоти на тот свет
Вместе с Тобой…

В «Аду» можно увидеть огромное число исторических деятелей и мыслителей, начиная с эпохи первых христиан. По какому принципу они попали в ад? Очень просто: в соответствии с исполнением заповедей. Особое место в кузнецовском «Аду» занимают неверующие. Поэт приоткрывает завесу того, что может сделаться с ними после смерти:

Фрейд помешался на сексе и был очень зол
На человечество. Только чертей не учел.
Но заявил, обнаружив чертей после смерти:
 — Призраки мозга! — Посмотрим, — ответили черти
И посадили его на осиновый кол.
 — Это же секс! — он зачичкал. — Да здравствует пол!..
Бесы заметили: — Ты симулянт. Но довольно.
Здесь ты с ума не сойдешь. И всегда будет больно…

Будучи из одного поколения с Бродским, Кузнецов был его крупнейшим антагонистом, о неразгаданной «сумеречной» музе которого предпочитают молчать. В противовес «вещному миру» и западноевропейской эстетике своего современника, Кузнецов создал собственную реальность — без привязки к месту, времени, но с русским окаймлением. Реальность, где основным «строительным материалом» был миф, аллегорический образ.

Кузнецов не успел закончить свою последнюю поэму «Рай» — он скончался в 2003 г. Связист от поэзии, он стал преемником не светлого пушкинского гения, а, скорее, мрачного лермонтовского демона.

Об ушедших поэтах часто говорят в духе Вознесенского: «Невыплаканная флейта в красный легла футляр». Но это не подходит для Юрия Кузнецова — он сделал достаточно. Даже больше, чем полагалось свыше.

chaskor.ru