Поэзия пришла к нам из Польши. Стихи назывались виршами, а их писание требовало учености. Книжником, библиофилом и богословом был Симеон Полоцкий, первый российский поэт. Первый хотя бы потому, что он был признан царской властью. До Полоцкого, конечно, поэзия существовала, но не в качестве уважаемого государственного занятия. Впрочем, и впоследствии статус поэзии приходилось постоянно отстаивать. С этим столкнулся уже Василий Тредьяковский, терпевший унижения.
Поэзия пришла к нам из Польши. Стихи назывались виршами, а их писание требовало учености. Книжником, библиофилом и богословом был Симеон Полоцкий, первый российский поэт. Первый хотя бы потому, что он был признан царской властью. До Полоцкого, конечно, поэзия существовала, но не в качестве уважаемого государственного занятия. Впрочем, и впоследствии статус поэзии приходилось постоянно отстаивать. С этим столкнулся уже Василий Тредьяковский, терпевший унижения, насмешки и всяческое презрение от власть имущих. Василий Кириллович был настоящим поэтом, одним из немногих на весь XVIII век.
Ломоносов был больше ученым, чем поэтом, Державин — государственным деятелем. Поэтическое слово должно было оправдываться каким-нибудь делом. Батюшков впервые сказал: «Слова поэта суть уже дела его». Романтизм создал культ поэта как человека особенного, проникающего в тайны мира. Поэт обладает даром вдохновения, которое сродни откровению. Пушкин примирил эту особенность с прозой жизни. Когда поэт творит — он особенный, а в свободное от вдохновения время — вполне обыкновенный, то есть материально заинтересованный. А потому может требовать гонорар. Нельзя сказать, чтобы поэзия приносила существенные дивиденды. Это только Пушкину Смирдин платил по червонцу за стих.
Необыкновенно модный в 1840-х годах Бенедиктов был банковским служащим, Тютчев — дипломатом, Некрасов — игроком и журналистом, чистый лирик Афанасий Фет — крепким хозяйственником и успешным бизнесменом (он поставлял клубнику даже ко двору). Да и вообще XIX век после Пушкина больше был занят прозой. Поэзия явно упала в цене. Более того, она казалась занятием бесполезным и бессмысленным. Лев Толстой, например, сравнивал поэта с крестьянином, который идет за плугом и выделывает балетные па. Поэты впали в уныние, уныние переросло в декаданс.
А декаданс вновь заставил вспомнить о поэзии. Век символизма по своему богатству мало чем уступал пушкинскому времени. Все писали стихи. Все читали стихи. Поэты не стеснялись быть поэтами и могли существовать на гонорары. Воодушевленный этим лирическим всплеском футуризм даже собирался изменить слово и переустроить мир. Удалось и то и другое. Поэт, «революцией мобилизованный и призванный», радовался участию в общем большом деле и с удовольствием маршировал в колоннах, скандируя: «Левой!» Лирика перестала быть частным делом.
Постоянный конфликт между обществом и поэтом, поэтом и государством в очередной раз разрешился в пользу государства. Теперь Союз писателей стал решать, кто поэт, а кто нет. Поэт стал назначенцем, чиновником, частью номенклатуры. В результате получилась довольно забавная ситуация: поэзия отделилась от поэтов. Поэты получали государственные премии, печатались в журналах, а поэзия жила в подполье, подрабатывая переводами или просто сочиняя в стол. Суд над Бродским с этой точки зрения более чем показателен. Действительно, кто ему разрешил, кто уполномочил писать стихи? А если никто, в таком случае он не поэт, а тунеядец. Поэзия перекочевала в котельные и сторожки. 1960-1970-е — время расцвета неподцензурной поэзии в Петербурге и Москве, время СМОГа и самиздата. Впрочем, еще и время Вознесенского и Евтушенко, полуразрешенной поэзии. А потом номенклатурный период истории российской лирики закончился. Сегодня все разрешено, но интерес к разрешенному невелик. Называть себя поэтом в эпоху менеджеров, брокеров и дилеров как-то неловко. Зато можно быть менеджером и писать стихи. Для поэзии остается свободное время. Часы досуга.
На что живут поэты
Евгений Евтушенко живет в Оклахоме, преподает в колледже литературу и кино, пишет сценарии для Би-би-си.
Наум Коржавин живет в Бостоне на пенсию.
Дмитрий Александрович Пригов, кроме стихов, пишет прозу, устраивает перформансы, рисует и занимается скульптурой.
Лев Рубинштейн пишет колонки для журналов.
Тимур Кибиров — шеф-редактор литературных программ на радио «Культура».
Бахыт Кенжеев преподает русскую литературу в университете Монреаля.
Сергей Гандлевский работает редактором отдела критики и публицистики журнала «Иностранная литература».
Евгений Бунимович занимает пост председателя комиссии по науке и образованию Московской городской думы и продолжает преподавать математику в школе.
Максим Амелин — коммерческий директор издательства «Симпозиум».
Мария Степанова — креативный директор службы развития телеканала РТР.
Шиш Брянский (Кирилл Решетников) — литературный обозреватель газеты «Газета».
Наум Коржавин:
«Поэт был вольнопрактикующим чиновником по ведомству пропаганды»
В советское время быть поэтом было почетно, но, как кто-то сказал, опасно — за это убивали. Правда, статус поэта был высок. Но об этом тосковать не надо. Он должен быть высоким в частных случаях.
Поэтов нельзя запрещать, нужно, чтобы они завоевывали читателя, но нельзя ими и руководить. Ну, был бы я начальником над Твардовским — что бы я делал? Или он — надо мной? Бывает объединение писателей, как нынешний Союз, — это нормально. А у нас же существовало, как Булат Окуджава написал, «министерство союза писателей». Поэт был вольнопрактикующим чиновником по ведомству пропаганды.
В литературе есть только писатель и читатель. И критик — он тоже и писатель, и читатель, если он хороший критик. И литературовед тоже. Плохо, что сейчас поэтов читают мало, у них маленькие тиражи. В свое время, когда вышла в Москве моя первая книжка, ее почти не было в продаже. Выпустили 10 000 экземпляров, она стоила 12 копеек — то есть в общей сумме меньше, чем я получил гонорар. Так получилось, что за мою книгу платили те, кто ее не читал. Государство может иногда проявлять такое меценатство по отношению к классикам, к тем, кто утвердился. Но откуда государство знает, кого поддерживать, а кого нет?
2006
Н. Александров. Лекции о русской литературе. М. Ю. Лермонтов Поэзия и проза
(Герой нашего времени)
Вслух. Поэзия сегодня. «С Пушкиным и без Пушкина»
Когда-то Аполлон Григорьев произнес формулу: «Пушкин — наше все». Пушкина то и дело пытались «сбросить с корабля современности», но до сих пор он — негаснущий маяк и нулевой меридиан русской поэзии... Чем была бы русская поэзия без Пушкина? Чем пленяет и чем раздражает Александр Сергеевич?
