Пустыня Мохаве славилась среди кочевников скудной добычей. Обедневшие горожане, хлынувшие из городов после второй великой эпидемии и войны корпораций, разделившей мир на два враждующих лагеря — трансчеловечество и орды диких, лишенных пола и разума кочевников, сгинули в ее ненасытном чреве, оставив после себя тысячи сломанных ржавых машин и полупустых чемоданов, набитых никому не нужным электронным мусором. Обезумевшее от голода люди грабили полуистлевший скарб, пытаясь насытить горящее страхом нутро, но насыщения не наступало. На горизонте маячили силуэты черных всадников, их боялись все — от мала до велика, предпочитая прятаться в глубоких норах, вырытых еще первыми кочевниками на теле израненной Земли.
— Поторопимся, — Алан-воин резко дернул за руку худую, высокую женщину со спутанными волосами и серым от пыли лицом.
— Я знаю, не напоминай, — Герда вывернула тонкую руку.
— Скоро рассвет и отряды серых пойдут на зачистку. Здесь опасно оставаться, могут отрезать уши и голову. Они вооружены и безумны.
— Кто сейчас не безумен? — женщина зло ухмыльнулась, — разум оставил планету много лет назад, после первых опытов с лучами.
— Но ты же знаешь, что были и те, кто ломал лучи сознанием, выправляя ложь и в умах ведомых. Эти просветленные бродят по планете и обучают искусству веры. Их вера настолько сильна, что слова сокрушают металл.
— Не верю! Металл прочен и остер, в руках мастера он становится смертью, выкашивая сотни и тысячи воинов.
— Но и мастера металла боятся просветленных. Они преобразуют мир, используя закон мысли и правду слова, как говорят старейшины.
Метрах в ста замаячили горы Техачапи, в них кочевники находили приют в жару и холод, прячась от солдат транснациональных корпораций. Где-то на побережье еще жили города, но их вид казался странным. Многоэтажные железные переходы между цехами и комнатушками обитателей охранялись громоздкими скрипучими роботами — никто не гнался за красотой и удобством. Ни стекла, ни мебели, только металл и деревянные лежаки. Самый нижний этаж занимали бары и мрачные притоны, где одуревшие от работы люди напивались, засыпая прямо на бетонном полу.
— Почему мы не вернемся в город? — пара пробиралась по тайным горным тропам, известным только их племени.
— Ты же знаешь, в городе сложно сохранить остатки разума. И потом здесь у нас больше шансов встретить просветленных.
— Да, я это знаю, но там можно заработать деньги.
— Кому нужны твои деньги, на них ничего не купишь теперь. Только живущие в сети обладают теми деньгами, за которые покупают свободу. Но никто из них не раскроет шифр криптовалюты. Все, что можно купить по карточке — пинту пива в местном баре и упасть замертво, смешав ее с транквилизаторыми, которые выдают бесплатно всем лояльным системе гражданам. Я не согласен на такую жизнь.
Женщина горько вздохнула. В ее памяти еще сохранились те светлые города прошлого, где дети ходили в садик и школу, а взрослые покупали им мягкие игрушки, напевая колыбельную тихими летними вечерами в многоэтажных домах на освещенных яркими фонарями улицах, где ездили машины.
У выступа в пещеру мелькнула тень, мгновенно слившись в темным проемом.
— Ты видел это? — Герда остановилась и задрожала. Она дрожала всегда, когда мерзла или пугалась.
— Да, останься здесь. Или нет, лучше ступай за мной. Все давно уже спят, устав после ночных поисков скудной еды, так что тот, кто стоял у входа, ждал нашего возвращения. Что ж, не будем терять присутствия духа и посмотрим ему в лицо, коль скоро цель его визита — знакомство, — то, что Алан начал философствовать, значило лишь одно — он сильно обеспокоен.
— Приветствую тебя, странник! — Алан дал понять, что готов к встрече. Тень выступила из проема и застыла у входа в молчании.
— Мы устали от войны. Мир твоему дому, если он у тебя есть, странник!
— Мир и вам, отщепенцы! — странник скинул капюшон и сверкнул темно-зелеными глазами, отражавшими покой свободного разума.
— Что привело тебя к нам, отщепенцам городских притонов безумия?
— Только время.
— Его у нас уже нет? — Герда прекратила дрожать также внезапно, как и начала. Тягучая предрассветная тишина наполнялась розоватыми бликами восходящего солнца. Редкая птица наполняла пространство криком.
— Время у вас есть, пока. Но вопрос не в его наличии или отсутствии, а в том, готовы ли вы изменить привычке. Залежи сланцевого газа в Неваде подходят к концу, живущие на морских островах приняли решение об уничтожении всех отщепенцев. Мир погружается во тьму.
— А разве он не во тьме уже давно? — Алан подался вперед, словно желая получить ответ на этот вопрос силой.
— Нет, тьма лишь коснулась сердец большинства. Но сила света ни в его количестве, как и правда не может соперничать с ложью многословием.
— Что будет дальше? Уничтожение отщепенцев не решит всех проблем для островных. Ветер, продувающий здешнюю пустыню, доносит слухи о грядущей войне. Отряды серых собрали первую бомбу и готовы доставить ее на остров арабов.
— Откуда у них лодки? — незнакомец плотнее закутался в плащ, сухой холодный ветер крепчал.
— Говорят, где-то в порту старого Хьюстона нашли затопленную русскими субмарину, ее удалось перетащить на берег во время очередного отлива. Среди серых оказался один выживший из ума столетний старик, которого никто не трогал только потому, что он чинил старые ржавые колымаги вождей. Ничего не смыслящие в механике воины еще и охраняли безумца. Этот старик сумел запустить двигатель лодки, осталось подобрать экипаж. Утратившие разум бойцы умело обращаются только с мачете, любой сложный механизм вызывает у них суеверный ужас. Так что лодку затащили в какую-то дальнюю пещеру и забыли о ней. Пока не появилась бомба.
— Да, теперь я понимаю, почему война корпораций выкосила всех технарей. Островным не нужны конкуренты, даже прошедшие через психологическую обработку.
— Вы пришли предупредить нас?
— Я ищу выход для всех, не вписавшихся в систему. Встречаясь с просвещенными, я получил информацию, что наступает новая эпоха тотального хаоса. Нейро-интерактивная система искусственного интеллекта и человечества дает первый крупный программный сбой, чреватый перезагрузкой. Кто-то вошел в систему, чтобы переписать привычные задачи нейронных связей, обучить их сопротивлению. Искусственный разум больше не контролирует человечество, появились «белые пятна» с парадоксальными вариантами решения любого уравнения контроля. Старая архитектура системы рухнула, создав отклонения, близкие к свободным. Это шанс для всех отщепенцев и просвещенных разрушить саму систему.
— А вы думаете, что сбой системы — результат чьей-то психической атаки?
— Да, кто-то переписывает язык. Это отражается на людях, в городах появилось недовольство, использование транквилизаторов не дает полного подавления воли. В нескольких барах люди напали на кураторов. Это беспокоит комитет, но найти источник не представляется возможным.
— Но чем мы можем помочь? В этой пустыне давно забыли язык протестов, как, впрочем, и надежду. Все время мы ищем пропитание и враждуем с такими же отщепенцами, как и сами. Любовь тает в этом мире, ей не за что цепляться. Наше жилье — это древние пещеры, наши дети играют в камушки и пытаются согреться теплом тела соседа, так как достать хоть что-то, что может гореть, в этой пустыне — большая удача. Иногда мы отправляем наших близких на заработки в города, но все, что они приносят — это синтетические чипсы с ароматом протухшей рыбы. Говорят, где-то на другом континенте в изломах больших гор остался свободный народ, но мы не можем туда добраться. Все, что мы можем, — это прятаться от контроля комитета.
— Вы не правы только в одном — любовь, как и всякое добро, не зависит от внешнего. Это внешнее зависит от любви. Все, что нужно, это проявить волю, чтобы осуществить добро.
Откуда-то с Востока донесся протяжный гул тральщиков. В их задачу входила разведка и зачистка территорий, на которых отмечалась повышенная активность отщепенцев. Горы не бомбили, но равнины вспахивали касетными бомбами, засевая металлом превращающиеся в пустыни поля. От городов остались лишь многочисленные колодцы и канализационные каналы, где одичавшие горожане пытались выжить, продавая в резервациях железо, снятое со старых компьютеров и бытовых приборов, оставшихся после второй войны корпораций.
— Грядет первая зачистка, — странник поежился, — нестабильные элементы системы подлежат стиранию. Если бы время можно было продавать, то его давно превратили бы в товар. А торговцы временем заполонили бы магистральные трубопровды покинутых городов, предлагая секунды в обмен на покорность. Вся история человечества — это покорение одних народов другими, передел территорий и зачистка. Когда война начала приносить доход, крупный бизнес поставил на хаос и проиграл. Хаос поглотил многие компании, породив собственных монстров. Корпорации схлестнулись друг с другом в изматывающей борьбе за ресурсы, которая продолжается до сих пор. Дошло до продажи целых стран — оптом и по сходной цене.
Загрохотали первые взрывы очередной зачистки, но внезапно все небо от горизонта до горизонта пронзил яркий свет. Картинка задрожала и замерла, стало трудно дышать и внезапно мир погрузился в абсолютную тишину. Сколько прошло времени — никто не знал. Алан открыл глаза и увидел белый потолок просторной и светлой комнаты, заполненной самыми разными предметами, о назначении которых он мог лишь догадываться. Герда лежала рядом на огромной кровати, укрывшись мягким плисовым пледом. Огромные окна, выходившие в сад, оказались распахнутыми и шелест листвы вперемешку с птичьим гомоном оглушал красотой.
— Вы пришли в себя, наконец-то! — пожилой мужчина, сидевший в кресле напротив окна улыбнулся, — значит, перезагрузка прошла успешно.
— Какая перезагрузка? — Алан приподнялся на локте, щурясь и пытаясь разглядеть черты незнакомца.
— Сбой программы, давший возможность перевести настоящее в точку первого выбора прошлого.
— Что это за точка и как такое возможно?
— Это парадоксальное уравнение, стремящееся к свободному решению. Создатели искусственного интеллекта не учли одну переменную — любая система подавления порождает свой антипод, так уж устроен мир. Подключив человеческий разум к нейро-интерактивной системе, создатели не взяли в расчет тот факт, что людям предоставлено одно главное и неоспоримое право — право свободного выбора. Первый свободный выбор запустил программный сбой, не предусмотренный уравнением. Появился игрок, переписавший программу под себя. Точнее, он просто вывел часть людей из будущего, свернув пространство до того отрезка времени, когда главный компьютер получил самый первый расчет простого уравнения с одним неизвестным — и некоторых просто выбросило в прошлое.
— Выбросило? Вот так просто выбросило из хаоса?
— Хаос всегда идет из сердца. Сердце решает его судьбу, выставляя счет всем игрокам системы. И счет решает весь расклад, выкидывая одних в огонь их собственных фантазий, а другим предлагая новое уравнение.
— И так до бесконечности? — Алан встал и заправил широкие полы халата.
— Бесконечность выбора придумана для глупцов, праведные знают, что выбор всегда ограничен двумя постоянными. Их выдают за переменные и эти переменные раскачивают мир по принципу качелей разума, перехвативший их и управляет миром. Но только миром, дух всегда свободен.
— Но что делать заблудшим?
— Искать слова. Правильные слова помогут понять происходящее, а мусор — он загонит каждого в помойку человеческой мысли. Таков принцип времени, таков исход каждой войны. Только те, кто способны сдерживать хаос, продлевают время новым старым выбором.И выбор всегда один — правда. И правда дарит надежду, вдохновляет на любовь и открывает пути к вере. Все и просто и сложно. Сложно только для слепцов. Для верных правда проста и притягательна. Для глупцов она — отрезвение. Для подлецов — обличение. Поэтому ее и гонят из умов, подкидывая пустую головоломку тщетности. Не стоит тратить время на лозунги и подмены, стоит потратить его на вопрос, откуда и куда ведут разум.
