Солнечные лучи падали на желтую стену противоположного дома и, отражаясь мягким светом, желтили раму, подоконник, оставленную на нём с вечера кружку, эскизы и все вещи скромного жилища. Феликс открыл глаза и, молниеносно подскочив к окну, радостно воскликнул
— Наташка, посмотри какое жёлтое утро! Не даром мне сегодня одуванчики снились.
Наталья сладко потянулась, открыла один глаз, убедилась в правоте слов мужа, и опять уткнулась в подушку своей рыжей шевелюрой. Несколько последних дней она утром с трудом просыпалась. Веки слипались, и женщина вновь утонула в неге сна.
— Здравствуй, жёлтое утро! — крикнул Феликс в окно, вновь будя своим возгласом Наталью и соседей за стенкой, — Сегодня всё будет жёлтое: машины, цветы, даже облака…
Он подбежал тормошить и целовать жену. Наталья, не открывая глаз, блаженно улыбалась. Ей нравилось, что муж, не смотря на свои тридцать пять, порой вёл себя как ребёнок. Да и выглядел он моложе своих лет, особенно спросонья, когда его светлые вихры по мальчишески торчали во все стороны, сбрасывая со своего обладателя полтора десятка лет. Его непосредственность восхищала жену, но при всём старании она не могла так же как он быстро просыпаться и засыпать. Сперва Наталья лениво отвечала на ласки мужа. Но когда Феликс аккуратно посадил её на кровать, она наконец-то окончательно проснулась.
— Смотри-ка, и впрямь жёлтое утро, — уже вслух подтвердила она открытие мужа, обозревая в какой оттенок окрасилась их однокомнатная квартира, — такого же раньше не было. Атмосферное явление какое? Или сегодня солнце светит под особым углом?
— Нэ жнау, — раздался из ванной голос Феликса, чистящего зубы.
Выйдя из ванной, он пожаловался
— Ух, как спать хочется. Отпуск кончается, а я успел всё, кроме отдыха.
— В следующий раз, планируя отпуск, в список дел нужно будет включить и отдых. Впрочем, сегодня у тебя ещё есть последний день, можешь наверстать упущенное. Давай-ка, не провожай меня до работы, а отоспись часа два, потом почитай книгу. В холодильнике еда есть. А вечером мы сходим в парк или в кино, можем в кафе посидеть.
— Нет. Что ты такое говоришь? Как это я свою любимку, да не провожу? К тому же, мне всё равно в твоих краях зарплатную карту в банке получать. А то после работы я туда не успеваю. Давай лучше ты сегодня не пойдёшь на работу, будешь целый день со мной.
— Боюсь, что начальник не одобрит подобную инициативу. Да и перспектива хождения по банкам меня мало вдохновляет.
— Зачем же хождение? — удивился Феликс. — Посадим тебя в мою сумочку. Будешь там сидеть тихонечко. Я соскучусь — глядь в сумочку, а там у меня Натунька сидит, щербинкой улыбается. А начальнику скажешь: «У меня чемоданное настроение». Айда! Я тебе футболку постелю, будет мягко.
— Не-е! У тебя в сумке тесно и душно.
— А я тебе щёлочку оставлю. Давай? Что на работе делать?
— Вообще-то там работают, а иногда и деньги получают.
— А-а-а, — обречённым голосом протянул Феликс. — Одного меня, значит, кидаешь на съеденье банковским магнатам?
— Как сказано Иисусу Навину: «Будь твёрд и мужественен». А теперь без шуток. Ты завтракать сейчас будешь или когда вернёшься?
— Лучше сейчас. После банка мне ещё нужно на работу заскочить.
На улице супруги молчали, пока не вышли к дороге. Высокий Феликс напоминал бы баскетболиста, но из-за узкой грудной клетки выглядел скорее жердью. Рядом с ним, даже среднего роста Наталья, смотрелась довольно маленькой, достигая мужу лишь до плеч.
— Ты обещал, что сегодня машины будут жёлтые, а кроме одной «Окушки» все они разноцветные, — вспомнила Наталья настроение Феликса, когда они только проснулись.
— Зато, во сне я видел небесные одуванчики, и этого уже не отнять. Они росли возле нашего храма и были гораздо крупнее земных. Такие жёлтенькие, а в серединке цветка что-то вроде желе, как дынный мармелад, только не обсыпанный сахаром. И вся суть была в этой серединке. Её не ели, не обоняли, а получали от неё радость каким-то неведомым образом. Только не всем эта радость была доступна. Мы с тобой её ощущали, а остальные видели только цветы и ничего особенного не чувствовали, ты хоть с какой стороны разглядывай или препарируй. Если тебе не дано, значит, не дано. Это как в «Откровении», помнишь? Несколько тысяч пели Богу новую песнь. И никто кроме них не мог её исполнить. Казалось бы, выучи слова и пой. Ан, нет! Ведь слова этой песни были выстраданы, и не имеющий подобного опыта, не мог выразить любовь к Богу в той же мере.
А радость от одуванчиков — непередаваема словами. Она всего тебя наполняла, ласкала внутри и снаружи, вдохновляла, изливая на тебя силу и благодать. Я, можно сказать, от испытанного счастья и проснулся.
— Ой, Феликс, смотри! Одуванчики оперились, — указала жена на газон, усеянный белыми пушистыми головками.
— Ну, вот, даже одуванчики сегодня не жёлтые. Предатели! — и Феликс в досаде по-мальчишески пнул в сторону мелкий камушек, словно мимо него никак невозможно было пройти.
Они шли, по обыкновению держась за руки. Наташа ждала, что ещё скажет муж. Она чувствовала незаконченность их разговора, и не ошиблась. Феликс продолжил.
— Для меня одуванчик — это символ миссионерства. Он вырастает весной одним из первых цветков, радуя глаз после снежной зимы. Растёт, набирается соков от земли и солнечных лучей с неба. В один момент, он превращается в замечательное пушистое существо, расточающее свои семена на все стороны света. Можно подумать, что он остаётся ни с чем. Но его семена попадают в самые замысловатые места: пустыри, помойки, крыши домов, клумбы городских детсадов, школ и спальных районов. Везде — везде. И неизменно прорастают даже в самых непригодных условиях. Таким должен быть миссионер. Может, я слишком патетично об этом говорю? Но извини, по другому не умею. Слушай! Как мы сегодня за разговором быстро добрались до работы! Ну, всё. Погуляли и пошли обратно домой. Шучу, шучу. Не обижайся на меня. Просто я тебя люблю.
— Я тебя тоже люблю, — сжала Наталья руку мужа. — Что будешь делать целый час до открытия банка?
— Похожу по улице. Помолюсь. Посмотрю, может, где ещё остались жёлтые одуванчики.
В проходной предприятия, где Наталья работала художником-оформителем, супруги, по своему обыкновению, прощались долго. Первый год после свадьбы, глядя, как они не могли оторваться друг от друга, все Наташины сослуживцы удивлялись и завидовали. Второй год терпели. В третий — привыкли и перестали обращать на них внимание. Вот и сейчас, когда на прощание, обняв мужа, Наталья шептала ему нежные благословения на предстоящий день, никто не смотрел в их сторону. Феликс слушал, взаимно благословлял и, наконец, отпустил жену.
— Береги себя, — сказал он.
— Ты тоже.
— Ладно… Буду беречь тебя.
Та улыбнулась, «пикнула» пропуском по турникету и, помахав мужу рукой, растворилась в недрах коридора массивного здания.
Феликс бродил по дворам многоэтажек, мысленно благодаря Бога за все неисчислимые милости, которые Он даровал. За мирное время, за то что верующих нынче не гонят, за здоровье, а главное — за жену, в которой он нашёл не только миловидную женщину, но соратника, как, наверное, сказали бы революционеры. Революционер, миссионер… во многом эти, с позволения сказать, профессии были похожи и требовали горячего сердца и большого самопожертвования. Только семена они сеяли в людях разные: революционеры — смерть и разрушение, а миссионеры — жизнь вечную.
С этими мыслями Феликс зашёл в очередной двор. Здесь он увидел пожилого мужчину, сидящего на лавочке, и гревшегося в лучах утреннего майского солнца. Феликс часто его видел, когда, проводив с утра жену, шёл на автобусную остановку, откуда ехал на свою работу. И всегда какое-то внутреннее чувство побуждало его подойти и рассказать о Христе. Но в очередной раз Феликс подавил это желание. Его давно убедили, что такая форма миссионерства среди православных не принята. Ускорив шаг и опустив голову, молодой мужчина пошёл прочь. От насилия над совестью он позабыл про молитву, и сейчас пытался только сориентироваться, в какой стороне расположен необходимый ему банк.
— Добро пожаловать! — встретила банковский работник клиента при входе в зал.
— Добро пожаловать! — ответил Феликс и рассмеялся автоматизму, с которым повторил стандартное приветствие.
Но девушка, вымуштрованная на вежливость, не заметила в его словах несуразность и заученно продолжила
— Чем могу помочь?
— Да Вы, девушка не переживайте. Я не богатый магнат и не важная птица, со мной можно запросто. Где у вас зарплатные карты выдают?
Банковский работник подвела Феликса к нужному окну и вернулась на свой пост у входной двери.
Феликс любил детей и всё, что с ними связано. Поэтому, получив анкету, мужчина расположился за журнальным столиком на маленьком стульчике, предназначенном для детей, на время оформления их родителями банковских документов. Сев туда, Феликс удивился, но не тому, что его колени расположились чуть ли не на уровне ушей.
— Да это же настоящий «Faber Castell»! Ничего себе живут в банке, если такие дорогущие карандаши лежат здесь для детских забав!
Среди прочих он выбрал голубой, взял лежащий тут же чистый лист и под разными углами провел по нему несколько линий. Яркость и сочность цвета восхитила его. Он наслаждался, едва нажимая грифелем, почти без усилий заштриховывая насыщенным голубым небольшое пространство. Только художник мог по-настоящему оценить все преимущества таких карандашей. Имея в руках подобные приспособления, страстно захотелось что-нибудь изобразить. Феликс на мгновение задумался, затем стал что-то чиркать по листу, сменяя один цвет другим. Окинув рисунок удовлетворённым взглядом, он принялся за составление анкеты. Когда всё было закончено и, получив кредитную карточку, он покинул офис, девушка, встречавшая всех у дверей, подошла к детскому столику и посмотрела на оставленный листок. В её обязанности входило выкидывать всю использованную бумагу. Но в этот раз она лист оставила, только положила более ровно. На нём рукой профессионала был изображён одуванчик с белой пушистой головкой на синем фоне. Рядом надпись гласила: «Ты особенный у Бога! И очень нужен Ему!»
К остановке Феликс шёл через те же дворы. Пожилой мужчина по-прежнему сидел на лавочке. Опять знакомое, лёгкое побуждение чуть сжало сердце миссионера. Как и обычно он заглушил его, но когда проходил мимо, мужчина оживился и рукой подозвал его.
— Эй, парень! Да, да — ты, — уточнил он, заметив, как Феликс озирается по сторонам. — Расскажи мне, пожалуйста, о Христе.
Просьба была столь неожиданна, что на какое-то время Феликс, пребывая в шоковом состоянии, потерял дар речи. Едва собрав разлетевшиеся мысли в кучу, он переспросил.
— Я правильно Вас понял? Вы хотите услышать об Иисусе Христе? Простите за нескромный вопрос, а с чего вы решили, что именно я могу рассказать о Нём?
— Много лет назад ты мне уже говорил об этом, только тогда я тебе противоречил. Но сейчас я хочу вновь про Него послушать.
— Наверное, не менее семи лет прошло с нашего разговора? Я вас совершенно не помню. Но это и не важно. Как, говорите, к Вам обращаться?
— Зови — дядя Дима.
— Значит, рассказать о Христе? Что ж… Христос — это самый близкий нам Человек, Которому до нас всегда есть дело. Ему важно где у нас болит, что нас беспокоит, о чём мы переживаем. Мы Ему настолько дороги, что Он добровольно пошёл на смерть, лишь бы мы избежали этой участи и имели жизнь вечную. А ещё Христос — Бог, а потому, всё то добро, которое Он для нас приготовил, остаётся не просто благими пожеланиями, но имеет силу усвоиться каждым из нас. Он всегда готов помочь нам в наших проблемах, но хочет, чтобы и мы духовно выросли и сами прилагали все усилия для их решения.
— А пить Он поможет бросить? Понимаешь, здоровье уже не то. В прошлом году инфаркт перенёс. Врачи категорически запрещают это дело, — мужчина щёлкнул пальцем между щекой и подбородком, — а я не могу. Привык уже за столько лет. Да и, понимаешь ли, друзья. Скучно сидеть с ними без выпивки.
— Вы видите свою проблему только в алкоголе. Дядя Дим, это — не главное. Это только одна веточка большого многоветвистого дерева. Корень надо подсечь. Корень — это ваши разорванные отношения с Богом. Если вы их восстановите, то всё будет нормально. А так, станете обрубать веточку одну, другую, третью… Человек грешен не потому что грешит, а грешит, потому что грешен…
Дядя Дима сидел молча. Опершись на палку, он внимательно слушал и думал.
— Да-а-а… Здоровья уже нет. Весна на дворе, а не радует. Бросить бы пить… Может закодироваться? Или впрямь в Церковь сходить? Авось не засмеют, что на старости лет в храм притащился грехи замаливать? Что-то нужно в жизни менять… Иначе в таком режиме до осени не дотяну.
Дав дяде Диме номер своего сотового, и объяснив, в каком храме по воскресеньям его можно найти, Феликс бодро пошёл на автобус. Воодушевление и радость распирали его.
— Наверное, всё-таки нужно проповедовать на улицах!
С этими мыслями он буквально влетел на подножку рейсового автобуса, шедшего до его работы. В будний день народу в транспорте было немного. Феликс удобно устроился в двойном кресле, и блаженно закрыл глаза, только иногда их открывая, чтобы не пропустить нужную остановку. Впрочем, ехать ему предстояло почти через весь город, так что беспокойство было излишним. Воспользовавшись долготой поездки, Феликс вспомнил, как он первый раз вышел на проповедь. Тогда никто не хотел его слушать. Народ бежал по своим бесконечным неотложным делам, в страхе неприязненно отмахиваясь от парня, праздно шатавшегося по городским улицам с Библией в руках, и предлагавшего рассказать об Иисусе Христе. Помнится тогда, после очередной неудавшейся попытки, он в отчаянии сел на газонный бордюр и наугад раскрыл свою книгу. Взгляд упал на слова из книги Иезекииля: «Эти сыны с огрубелым лицом и с жестоким сердцем; к ним Я посылаю тебя… говори им слова Мои, будут ли они слушать или не будут…» Тогда он тоже испытал чувство, сродни сегодняшнему после неожиданной и успешной проповеди. Феликс блаженно улыбнулся, а память повлекла его дальше ещё на много лет назад, когда он студентом тусовался в шумных компаниях с неизменными сигаретами и нецензурными шутками. Они с друзьями как раз обсуждали планы на вечер: футбольный матч смотреть с пивом или сделать «ёрш», прикупив бутылку «беленькой», когда к ним подошёл парень с Библией в руках и предложил открыть Богу сердце. Тогда они все дружно посмеялись над ним, приглашали в свою компанию, ради хохмы предлагали обменять Библию на пару бутылок пива, типа — большего она не стоит. Но парень не согласился, и стал что-то говорить о любви Божией и о том, как драгоценен для Него каждый человек. Помнится, для понтов они ещё немного покочевряжились, а потом стали задавать вопросы. Расстались они в дружеском расположении. С того момента Феликс чаще стал задумываться о смысле жизни, даже иногда пробовал молиться, пытаясь рассказать Богу о своих тревогах и узнать ответы на интересующие его вопросы. Наконец, когда вопросов накопилось слишком много, за их разрешением он пошёл в православный храм.
Красота городского собора ослепила юношу не позолотой алтаря и паникадил, а каким-то внутренним светом и недосягаемой духовной высотой. Казалось, что в своём недостоинстве он никогда не сподобится соответствовать этому святому месту.
— Шапку-то сними, — где-то в районе пупка двухметрового Феликса проскрипел старушечий голос.
После того, как порывистым движением юноша стащил с головы бейсболку, никто на него больше не обращал внимания. Но что-то внутри звало попытаться пробраться сквозь стену всеобщего молчания, и он, достав тетрадку с выписанными вопросами на духовные темы, подошёл к кассе.
— Этого я ничего не знаю. Обращайся к батюшке, — обозрев его «допросный» список, остановила молодого «Почемучку» грузная кассирша. — Или вон, книжку купи. Хорошая книжка — «Что посоветуете, батюшка?» называется. Есть ещё «Молитвослов», «Псалтирь», «Житие Серафима Саровского»…
— А как с батюшкой поговорить?
— Служба закончится — тогда и поговоришь.
Феликс едва дождался окончания литургии. Не смотря на молодость, с непривычки шею и спину у него ломило, голова пухла от тягучих напевов и непонятных слов, но он решил идти до конца.
Когда закрылись створки алтаря, и через какое-то время из боковой его двери вышел священник уже без облачения, с каким-то громоздким чемоданом, Феликс преградил ему дорогу.
— Извините, не могли бы вы разрешить некоторые мои недоумения?
— Сейчас мне некогда. Давайте в следующий раз.
— Где и когда? — не удовлетворился парень общими фразами.
— Нужно подумать… Утром среди недели можете?
— По утрам у меня учёба.
— А вечером в среду? В 19:00 после службы?
— В среду постараюсь.
— Хорошо, — и батюшка опрометью бросился к дверям храма, у которых его ждала женщина в траурной одежде.
В среду Феликс находил тысячу причин, чтобы не пойти в Церковь. Как это не редко бывает с хорошими намерениями, они испаряются с переменой настроения. К тому же, на последнюю пару перенесли рисование с натуры, а вечером — чемпионат мира по футболу. Играли не «наши», но тем не менее… Однако, ещё с утра он сунул заветную тетрадку в пакет и в 19:00 был в храме. Его благолепие очередной раз тронуло сердце начинающего художника. Небольшое количество людей располагало к сосредоточенным размышлениям. Очень скоро знакомый священник вышел на амвон, лицом к народу прочёл какую-то короткую молитву и вновь вошёл в алтарь. Прихожане стали расходиться. Феликс ждал.
— А ты, мил человек, что тут стоишь? Пора идти домой, — спросила его уборщица, гася в храме свечи.
— Я священника жду.
— Так он давно ушёл.
— Не может быть. Я специально его здесь сторожу.
— Марфа! — окликнула уборщица кассиршу. — Отец Стефан уже ушёл?
— Да. Я видела его в окне.
— Это невозможно. Мы же заранее договаривались о встрече, время назначили.
— Ну, запамятовал батюшка о тебе. Всяко случается. Тоже ведь человек. А мимо не проходил, потому, как из алтаря вышел через дверь, ведущую во двор.
Несколько мгновений Феликс отказывался верить, что с ним так бесчестно поступили. Ведь он же, чтобы успеть вовремя, буквально выбежал из института, сел на дорогую маршрутку. А футбол?... Это же невосполнимая потеря! И всё это ради того, чтобы теперь стоять остолопом посреди храма, смеша своим видом церковных бабулек? Да кому нужна вся эта духовность? Жил же он до этого нормально и ещё проживет не хуже.
В сердцах, швырнув тетрадку с вопросами на подоконник, парень вышел из церкви. Он прекратил молиться, свалил все купленные в церкви книжки в коробку и запнул её под стол, стал чаще «гудеть» в компаниях друзей, как-будто пытаясь этим кого-то наказать. Но тяга к духовным познаниям его не оставляла. Он решил попытаться навести мосты к Богу ещё раз, пойдя в другой храм.
— Батюшка, разрешите мои недоумения, — обратился он к священнику, стоящему к нему спиной у церковной лавки. — Отец Стефан?!!!
Когда священник повернулся, он оказался именно тем, на кого парень смертельно обиделся. Каким образом он оказался здесь узнавать Феликс не стал, а запальчиво упрекнул
— Мы как-то с вами договаривались о встрече. Я пришёл ровно к назначенному времени, а вы ускользнули через другую дверь.
— Похоже, я вас ненароком сильно обидел. Простите! Грешен. Закрутился. Забыл. Так что вы собирались узнать?
Вредненькое, пакостное чувство обиды не долго боролось в душе Феликса с тягой нового, и он стал задавать священнику заготовленные вопросы. Окончилась их беседа спустя час тем, что священник пригласил Феликса в воскресную школу для взрослых.
Спустя два года, с солидным как ему казалось, багажом знаний, Феликс решился пойти проповедовать на улице. Он помнил, как сам обратился к Христу через того парня, простые слова которого, перевернули всю его жизнь, и хотел подражать ему. Конечно, теперь Феликс уже догадывался, что проповедник тот был не православным, и где-то понимал, что в его церкви подобную инициативу вовсе не поддержат. А потому не спешил об этом распространяться.
— Вот, наберусь опыта, появятся положительные результаты миссионерства, наш храм наполнится новообращёнными — с такими результатами можно обращаться к духовнику за благословением, а может, если потребуется, и к самому правящему архиерею.
Его уличные проповеди прекратились через несколько месяцев неожиданно и прозаично. Однажды, со словом о Христе он подошёл к какому-то парню. Тот внимательно слушал и для более точного разбора Библии пригласил проповедника к себе домой. Но когда они вошли в подъезд, избил Феликса, отобрал сотовый телефон и убежал. Жаль, что Библию не прихватил. Может, хоть она со временем вразумила хулигана.
Когда на исповеди отец Стефан стал допытываться, отчего у Феликса разбитое лицо, тот сперва хотел отделаться общими фразами и шутливыми цитатами из кинофильмов. Но опытный духовник достаточно быстро понял обстоятельства происшествия, и настоятельно рекомендовал оставить практику уличного миссионерства. И хотя он высказался не категорично, а подал совет, Феликс ухватился за него, внутренне вздохнув с облегчением. Но сегодняшнее благовестие дяде Диме вновь поставило перед мужчиной вопрос насущности тогдашней его деятельности.
Размышляя обо всём этом, Феликс заметил, как на одной из остановок в автобус вошли два парня, сразу приковавшие к себе его внимание. Отутюженные брюки, начищенные ботинки, чёрные галстуки. К карманам безупречно — белоснежных шёлковых рубашек были прикреплены бейджики с именами «Старейшина Пол», «Старейшина Майкл».
— Мормоны! — похолодело внутри Феликса.
Нет, он не испугался. Мужчина прекрасно был осведомлён, что адепты этой секты не станут буянить в транспорте. Но он также понимал, что с их активной миссионерской позицией, они не станут просто добираться до пункта назначения, а обязательно попытаются кого-то к себе завербовать. И ещё он знал, что никак не помешает им: будет мучаться, страдать, заниматься самобичеванием, но не попытается их остановить. А почему? Да просто кишка тонка! Потому то он и свернул свою уличную проповедническую деятельность, сославшись на отца Стефана. По правде говоря, ему было слишком тяжело и страшно обращаться к незнакомым людям с вестью о Христе, всякий раз при этом ожидая от них негативной реакции. Любой элементарно мог его послать нагрубить, высмеять, а Феликс с детства очень болезненно переносил такое.
Между тем, мормоны сели в разные двойные кресла у окон на расстоянии нескольких метров друг от друга. Через какое-то время к каждому из них подсели пассажиры, и началось… Феликс сидел неподалёку от старейшины Пола и весь превратился в слух.
— Жарковато этой весной, — обратился Пол на приличном русском, но с небольшим английским акцентом к пожилой женщине, сидевшей рядом с ним. В ответ он получил пространный отчёт об огородно-садоводческой деятельности попутчицы. Пол её внимал, согласно кивал головой, и время от времени «включал» свою американскую улыбку.
— А Вы откуда? — наконец спросила женщина, довольная, что хоть кто-то на этой земле впервые её выслушал.
— США. Штат Юта. Церковь Иисуса Христа святых последних дней. Только ко Христу не имеющая никакого отношения, а лишь прикрывающаяся Им. — Опережая мормона, про себя недовольно проворчал Феликс. — Вон, и брошюрку свою ей уже подаёт. Конечно! В России проповедуют все, кому не лень, кроме настоящих Христиан. Интересно, а в брошюрке о том, что у мормонов допускается многоженство, тоже указывается? И что выше Библии они ставят книгу Мормона — пересказ полуфантастической истории о том, как колена Израилевы добрались до Американского континента? А о том, что основатель секты Джозеф Смит ещё с детства занимался оккультизмом? Может при выходе сказать этому хлыщу, чтобы оставил в покое наших женщин, и по-добру, по-здорову убирался в свои Штаты? Или её предупредить, что ей грозить опасность попасть в секту?
Из автобуса Феликс вышел злой на весь мир и, в первую очередь, на самого себя. Конечно же, он никому ничего не сказал. Оставалось только надеяться, что женщина не «клюнет» на мормонскую агитацию. От воодушевления, которое он испытывал после проповеди дяде Диме, не осталось и следа. Раздражённый он вошёл к себе на работу и обомлел. Моментально ему вспомнился сегодняшний сон с одуванчиками. Почти всё пространство за бюро приёмки заказов было заполнено жёлтыми шариками, которые при помощи специального приспособления надували Олеся и Рустик, а Марина с Эдуардом вплетали их в «косу» шириной в один обхват.
— Здорово, ребята! Это что у нас здесь творится? Осколок солнца упал в офис и разбился на сотню одуванчиков?
— Почти угадали, Феликс Владленович, — поспешила объяснить ситуацию приёмщица Марина. — Завтра открывается магазин «Подсолнух», и нам заказали украшение на его презентацию.
— Почему же вы работаете не в их помещении? — поинтересовался Феликс, беря в руки распечатанный план украшения входной двери магазина.
— Да ведь он в соседнем доме. К чему перетаскивать оборудование? К тому же, у них сейчас запарка с завозом товаров. Друг о друга что ли спотыкаться?
— Рустик, кажется, у нас ещё оставались чёрные шарики? Если это «Подсолнух», давай, изобразим семечки, — сразу включился Феликс в рабочий процесс. — Разместить их нужно будет полукругом вот здесь, — и директор «Оформительского агентства» указал на эскизе какие коррективы необходимо внести в работу. Затем он с трудом пробрался сквозь шарики в свой кабинет. — Ребят, если работаете на нашей территории, то идите в подсобку. А то с таким подсолнечным настроением контора выглядит базарной площадью, а не солидной фирмой. И не оставляйте бюро приёма без присмотра, — крикнул директор команде, «поплывшей» в подсобку по жёлтому шариковому морю.
Директором агенства Феликс стал буквально перед отпуском и ещё не понял, каково это — руководить людьми. Сейчас ему предстояло прочитать и подписать несколько неотложных документов, оставленных в сейфе собственником агенства Александром Ивановичем.
В городе было два особо популярных оформительских агенства, оба они принадлежали родным братьям Свистуновым. А потому, не вступая в конкуренцию, они поделили сферы влияния и разъехались по разным районам: Василий «осел» в Кировском, а Александр — в Калининском. Феликсу было бы удобнее работать у Василия (от дома — рукой подать), но тот специализировался на простых, более дешевых заказах и ему не требовалось для этого содержать дизайнера такого уровня. Зато, те, кто не скупился на что-то более оригинальное, обращался за оформлением к Александру Свистунову. И именно у него Феликс мог хоть в какой-то степени применить свои художественные дарования, а теперь и подняться по карьерной лестнице.
Закончив бумажные дела, и, позвонив Свистунову, Феликс вышел в бюро приёмки. Перед стойкой на высоком пластиковом барном стуле в виде рюмочки, сидела молодая женщина и пролистывала образцы прежних дизайнерских решений по украшению праздников. По её внешнему виду трудно было судить, окажется ли для неё пустяковым делом оплата услуг агентства, или потребует мобилизации всех финансовых ресурсов. Длинные чёрные волосы, собранные резинкой в хвостик, заканчивались ниже лопаток. Стройная подтянутая фигура облекалась в белую футболку и в белую же джинсовую мини-юбку. Кроме золотой цепочки с крестиком на шее и обручального кольца, других украшений у неё не наблюдалось. На стойке стояла её красная лакированная сумочка средних размеров. Рядом с ней на обычном стуле, болтая ногами, сидела девочка лет пяти, одетая в зелёное платьице. Она что-то мурлыкала себе под нос, рассматривая в открытом дверном проёме подсобки дядь и тёть, занятых интересной работой. Но вот её взгляд остановился на цветах, стоящих на подоконнике. Скрученные из длинных колбасообразных разноцветных шариков, они размещались своими толстыми резиновыми стеблями в большой вазе, на вид скорее напоминающей стеклянное ведро.
— Мама, цветочки! — девочка протянула руку к вазе.
— Да, цветочки, — подтвердила мать, едва взглянув на предмет, приведший в восторг её дочь, — не трогай, Алина. А то дяденька будет ругаться.
— Цветочки, мам! Купи цветочек беленький… и жёлтый.
— Зачем тебе эти цветы, тем более два?
— Нет, мамочка, не два, а один… и ещё один. Я с ними буду в пчёлку играть.
— В самом деле: один и ещё один — это вовсе не два, — смеясь резюмировал Феликс, подходя к стойке, ища взглядом приёмщицу Марину.
— А Вы не поджучивайте, — обрезала его молодая мать. — Небось, своих-то детей нет?
— Да, Вы правы. Простите за неуместную шутку.
Феликс увидел в руках женщины каталог и спросил
— Хотите праздник устроить? А по какому случаю?
— Свадьба у сестрёнки. Я хотела украсить зал ресторана в золотых тонах, но сестра заявила, что это полная безвкусица. Может, Вы мне что-то посоветуете?
Феликс взял из её рук каталог.
— Ну, я бы вот такой вариант предложил. Голубые и белые шарики. Как будто под потолком облака плывут по синему небу.
— Не знаю… Облака? По крайней мере, белый — цвет чистоты невесты. А при чём здесь небо? Это же не пикник, свадьба.
— Знаете ли, свадьба подразумевает любовь. А настоящая любовь, та, что на века, она с Неба приходит. На земле любить не умеют. Именно Небо — это гарант и символ вечности.
— Как Вы интересно размышляете… Я так никогда бы не подумала. А как Вы понимаете «любовь приходит с неба»?
— По большому счёту, именно Бог сочитывает браки. Слышали такое выражение: «Браки совершаются на небесах»? Это же не просто метафора, а самая настоящая реальность. Те браки, которые навсегда, без любви и Божьего участия никак не могут состояться. А самый ярчайший пример любви — это пример Бога. Он расстался со Своим Сыном, послав Его к нам на землю, и Тот ради нас покинул райские обители, чтобы принести любовь в этот мир зла и боли…
— А Бог, наверное, скучал по Своему Сыну?... Я тоже скучаю, когда мамы с папой долго нет, — неожиданно пролепетала девочка.
— Когда? Зачем? Почему? — В первое мгновение Феликс даже не понял, кто прервал его доводы таким странным вопросом. Он забыл, что женщина пришла с дочерью. Жадно глотнув воздух, и, по возможности, быстро переориентировавшись на детский уровень восприятия, мужчина продолжил. — Э-э-э… м-м-м… Бог, конечно, скучал по Нему… Но ещё больше Он скучает по нам с вами, по людям. Ведь мы тут без Него ходим, живём и совершенно о Нём не помышляем, в смысле — не думаем. А Бог очень хочет, чтобы мы с Ним были в мире, чтобы однажды пришли к Нему в Небесную страну. И, хотя, Бог скучал по Иисусу Христу (так зовут Его Сына), но ради нас Они согласились временно разлучиться, чтобы Сын Божий проложил людям дорогу в Небеса. Там однажды все встретимся и будем вместе: и Христос, и Бог, и мы. И никто уже друг по дружке скучать не будет.
— Что ж… Пожалуй, подобная концепция для нашей свадьбы подойдёт. С кем мне обсудить финансовые вопросы? Кредитные карты принимаете? — поинтересовалась женщина, закрывая каталог и озираясь по сторонам.
— Марина, обслужи, пожалуйста, эту милую даму, — громко позвал Феликс подчинённую, увлекшуюся шариконадувательством. А когда та подошла ближе, шепнул ей на ухо. — Я же просил не оставлять место приёма заказа, если хоть один клиент находится в офисе. Марина, пожалуйста! Если мы не будем выполнять таких элементарных вещей, то растеряем всех заказчиков и закроемся. Ладно, ребята, до завтра! — во весь голос произнёс директор агентства, в прощальном жесте подняв руку и примирительно подмигнув багровой от стыда Марине.
Феликс шагнул из офиса в приятную свежесть майского дня. Умиротворённо-радостное расположение духа окончательно вернулось к нему. Молодой мужчина шёл по городской аллее, наблюдая, как горзеленхозовские работники формируют альпийские горки, высаживая на них петуньи, бархотцы и прочие цветы, и декоративные растения. Феликс размышлял о способах благовестия. Конечно, вряд ли возможно как раньше на улице рассказывать о Христе. Дело даже не в стыде, страхе (хотя и в этом тоже), и даже не в том, что директору агентства не солидно заниматься подобной деятельностью. А в том, что на это просто не остаётся времени. С утра до вечера — в офисе: бумажные дела, договора, ответственность. К тому же, дизайнерская работа пока по-прежнему оставалась на нём. Когда тут проповедовать? Разве только по дороге, как мормоны? Или прямо в своём офисе, как сейчас? А что? Не плохая идея. Жизнь создаёт тысячи ситуаций, которые только успевай использовать для благовестия: в такси, на остановках, в магазинах, в очереди к врачу и в процедурный кабинет, в бане, наконец…
Практиковаться ему пришлось раньше, чем он намечал. На автобусной остановке сидела пожилая женщина, пропуская весь транспорт. Её короткие седые волосы выглядывали из-под синей в белый горох панамки. На старомодное, но чистое в мелкий цветочек сатиновое платье была надета видавшая виды, но аккуратно заштопанная шерстяная кофта. Несоразмерно большие и, скорее всего, мужские кроссовки, скрывали старческие костяные наросты на ногах, которые выпячивались даже через эту обувь. Женщина, которую почему-то язык не поворачивался назвать «бабушкой», сидела, опершись на клюку, на изгибе которой висела матерчатая авоська неопределённого цвета. Глаза женщины выражали терпение, вымуштрованное нелёгкой жизнью, и покорностью своей участью.
Феликс, сперва, не собирался подходить к ней. Но потом к нему закралось одно сомнение, и он спросил
— Извините, Вы, случайно, не потерялись? Может, стоит позвонить родственникам? Я смотрю, Вы никуда не торопитесь.
— Нет, я внука жду, — спокойно ответила женщина, чётко выговаривая каждое слово. — Он должен скоро подъехать и отвезти меня к дочери.
— Хорошо, когда есть родственники. Наверное, Вы учительница? У Вас такая правильная речь.
— Да, тридцать пять лет преподавательской деятельности в техникуме. Теперь, конечно, уже давно на пенсии. Но до сих пор некоторые из бывших студентов звонят, здороваются на улице.
— На пенсии, небось, много свободного времени? В церковь-то ходите?
— Да как Вам сказать? Я считаю, что церковь нужна только тем, кто без неё не в состоянии обуздывать свои пороки. А у меня всё нормально. Никому я плохого не делаю. Какие грехи мне в церкви замаливать? Всю жизнь воспитывала молодёжь, уча их разумному, доброму, вечному.
Против Бога я никогда никого не агитировала. Зачем? Если в этом люди находят утешение, то пусть.
Видя, что собеседница отпирается, не видя нужды в прощении своих грехов, Феликс вспомнил евангельскую притчу, слегка переделав её на современный лад.
— Хорошо. Допустим, у какого-то олигарха было два должника. Один из них должен был пятьдесят миллионов (скажем, ещё от родителей этот долг тянулся), а другой — пятьдесят тысяч. Но, так как оба были гастарбайторы, жили без гражданства и прописки из милости в общаге, свое недвижимости не имели, богатых родственников — тоже, кредит им никто не оформлял, а потому — вернуть долг не было ни единого шанса. Оба нуждались в милости, в прощении. Тот не мог заплатить относительно маленькую сумму, этот — огроменные по нашим с вами понятиям деньги. И обоих олигарх простил. Что с нищего возьмёшь? Поэтому и Вам нужно прощение. Вы, может, не много согрешили, но по сути-то: мы все Христа распяли.
— Да что Вы такое говорите?! Лично я никогда и мухи не обидела.
— Понимаете, часто случается, что мух действительно не задевают, а собственные дети годами не в состоянии простить родителей за те или иные оскорбления. И они живут с этими проблемами. При том, что мать ни сном, ни духом. Вы ради профилактики попробуйте спросить свою дочь, когда внук к ней привезёт: чем Вы её за жизнь обижали. Уверяю, перечисление займёт несколько часов. Я такое многим знакомым советовал, и пока ни один не сказал, что их дети просто удивились вопросу и заверили в его нелепости. Если даже при хороших взаимоотношениях мы оказываемся перед детьми, родителями, мужами, жёнами неправыми, то что говорить о Боге, Чьи заповеди мы постоянно нарушаем?
— Ну уж, скажете! Я никого не убивала, не обворовывала. Ведь заповеди это «не убей, не укради».
— А ещё: «помни день субботний, чтобы святить его», или, если сказать нашим языком — «ходи в церковь», а Вы её не посещаете. И это только одна заповедь, которую Вы начисто игнорируете. Если же хорошенько покопаться, то и «не убий, не укради» выполняются не совсем как должно.
— Что Вы мне всё церковью тычете?! Вы в курсе, как там деньги дерут и на каких дорогущих машинах попы разъезжают? По сравнению с ними, я вообще сама нравственность. И зачем мне нужна такая церковь, если в ней одни негодяи работают? — женщина явно была выведена из себя.
— Церковь нужна каждому лично, независимо от того, кто там работает или не работает.
Феликс тоже начал «закипать». Это с ним и ранее случалось, когда он ещё ходил благовествовать по улицам. Чисто логически он любого мог «на лопатки положить» своими доводами, доказав, что собеседник — грешник, и ему просто необходимо покаяться. Но он по опыту знал — эти аргументы не проймут ожесточенное сердца человека, потому что уязвлено его самолюбие. А еще потому, что слова о любви были сказаны без этой самой любви.
Мужчина глубоко взглотнул воздух, как обычно делал в непредвиденных обстоятельствах, и про себя помолился. Требовалось срочно успокоиться. За один раз человеку ведь не докажешь, да это, наверное, и не нужно… А вот, что действительно требуется…
— Знаете, суть даже не в том, чтобы не грешить. Бог даже не этого от нас добивается. Он хочет, чтобы мы Его детьми стали, чтобы с Ним в хороших отношениях были. Религия не в том только, чтобы иногда ходить в храм, ставить свечки и стараться, скрепя зубы, исполнять заповеди. Когда приезжаете к дочери, Вы же не довольствуетесь тем, что она не дерётся, не ругается матом. Почтительное отношение кажется само собой разумеющимся. Вы приезжаете, чтобы общаться, в чём-то ей помочь, подсказать, с внуками посидеть, а может уже и с правнуками. Хочется всех их приголубить, и, чтобы они тоже откликались лаской и уважением, ценили, считаясь с мнением бабушки. Неужели Вы полагаете, что Богу не хотелось бы подобных отношений с людьми? Он любит каждого, и очень ждёт взаимности.
Женщина сидела с отрешённым видом. То ли она глубоко задумалась над всем сказанным, то ли внутренне отгородилась, в надежде, что миссионер когда-нибудь устанет говорить и отвяжется.
Немного не доезжая до остановки, притормозила «Лада-калина» черного цвета.
— Вова! — встрепенулась женщина на встречу вышедшему из неё парню. — А я тебя здесь жду, жду…
— Приятно было пообщаться, — попрощался Феликс вслед отдаляющейся женщине.
— Мне тоже, — раздражённо и слегка презрительно кинула она миссионеру, и в сопровождении внука пошла к автомобилю, что-то по дороге торопливо ему объясняя.
Феликс почти не расстроился, что его слова не возымели желаемого результата. В конце концов, дядя Дима тоже когда-то его всерьез не воспринимал. Но в нужное время посеянные семена дали свои ростки.
Автобус пришёл почти сразу после того, как бывшая преподавательница скрылась в недрах чёрной машины. По сути, это был не первый транспорт, шедший в сторону дома Феликса. Два предыдущих он пропустил в пылу своей проповеди. Пройдя по заполненному салону, мужчина сел в конце автобуса рядом с парнем, слушающим оглушительно-громкую музыку, прорывающуюся даже через его наушники. Среди прочих резких звуков этой, с позволения сказать «музыки», можно было расслышать ненормативную лексику. После эмоциональных нагрузок этого дня Феликс чувствовал себя уставшим. Достав мобильник, чтобы узнать, нет ли сообщений от жены или пропущенных звонков, он увидел как чуть впереди освободилось одиночное кресло, и уже собрался было пересесть подальше от шумного соседа.
— Время не подскажешь? — неожиданно спросил его сосед.
— Час тридцать две по полудни. А вот сколько до вечности, этого я точно не скажу.
Произнеся последнюю фразу, Феликс понял, что сам захлопнул за собой мышеловку. Он почти проклинал свой язык. Теперь уже точно до дома не придётся отдыхать. Вместо этого он попытается обратить заблудшую душу. Конечно, можно было отшутиться или сделать вид, что ничего не произошло, промолчав на любой ответ парня. А куда потом деваться от мук совести? Кажется, есть уголовная статья о неоказании медицинской помощи. Правда, она касается в основном медработников. За неоказание духовной помощи статьи не было предусмотрено, но, как говорил Лермонтов: «Есть и Божий суд». Между тем, попутчик удивлённо уставился на него и даже выключил свою «громыхалку».
— Ты что? Обкурился, дядя? Что ты мне про вечность гонишь?
— Говорю, когда в последний раз в церкви был?
— Я не врубаюсь. Я там что-то потерял?
— Если бы ходил, то точно ничего не потерял бы, а только нашёл Того, Кому ты небезразличен.
— Мне эти религиозные бредни не в кайф.
— Если представлять Бога как нечто абстрактное, то да. Но если как заинтересованную в тебе Личность? Тебе ведь приятно внимание девушек? А родителей? Друзей? Бог — это лучший друг, родитель…
— …и девушка? Гы… гы…, — засмеялся парень.
— Ты ведь понимаешь, о чём я говорю? Правда?
— Бог есть. Я не против. Но это никогда не вырулит меня в веру.
— Почему же?
— Потому, что в церкви куча всяких больших и мелких запретов: этого нельзя, к тому не прикасайся, свинину есть — грех…
— А ты ничего не путаешь? У Христиан таких правил нет. На свинину запрет только в Иудаизме и Исламе.
— Пусть не свинину. Мне фиолетово. Что там у вас нельзя есть? Конину? Зайчатину? Ослятину? Да и не в жратве дело. Главное: я никогда не соглашусь отказаться от группового секса. Вот это я понимаю — «райское наслаждение». Кстати, такой секс действительно считается грехом? Или меня развели?
Слова парня как будто обожгли Феликса изнутри. Он уже стал забывать, какие неожиданности и неприятности таило в себе уличное миссионерство. Когда-то всем, кому Феликс проповедовал, он раздавал бумажки со своим именем и номером телефона. Однажды, ему после этого позвонили какие-то девчонки, и наговорили таких пошлостей, что даже теперь, будучи женатым мужчиной, Феликс краснел всякий раз при одном воспоминании об этом. Покраснел он и сейчас. А попутчик с удовольствием наблюдал, какой фурор произвели его слова. Была ли это бравада или он, в самом деле, практиковал подобное, но его выпад требовал ответа.
— Просто ты неправильно понимаешь. На самом деле, все запреты и заповеди заключаются в одном выражении: «Возлюби Бога всем сердцем и ближнего как самого себя». Допустим, ты полюбил не секс, а конкретного человека — девушку. Тебя же не нужно будет заставлять делать ей комплименты? И в мыслях ты всё время с ней, представляешь что будете делать вечером, как встретитесь, как подаришь цветы. Тебе это приятно! Хотя всё внимание — ей, все силы, энергию, деньги тратишь на неё, для тебя это не тягостно. Наоборот, получаешь от этого колоссальное наслаждение. Вот также и Бог — Его просто надо полюбить. Надо Его познать, поближе познакомиться…
— А она потом возьмёт и звезданёт от тебя в «групповуху», — мрачно произнёс парень, отвернувшись к окну.
— Кто звезданёт? — не понял Феликс.
— Девушка. Которую ты любил, которой дарил цветы и бросал любовные записки в почтовый ящик.
— Так вот в чём дело!... И чтоб совсем её не потерять ты вступил на эту дорожку?
Парень молчал.
— Скажи, ты по-прежнему её любишь и хочешь, чтобы она оставалась только с тобой?
Попутчик неопределённо пожал плечами.
— Даже и не знаю. Сперва, ломало, что не один у неё. Сейчас как-то всё притупилось.
— А что случилось с девушкой? Она всё ещё участвует в вашей… группе?
— Давно уже нет. Нашла себе богатого хахаля, и свалила с ним ближе к морю.
— А ты остался в этой грязи, чтобы доказать, что и без неё тебя всё устраивает? Или и вправду понравилось?
— Ничего себе, прикольно. По-крайней мере, ни в чём другом я так не отрывался.
— Да ты, наверное, и не искал где оторваться? Упёрся в групповуху и остановился, сам для себя решив, что на ней весь свет клином сошёлся. А теперь представь, что появляется в твоей жизни другая девушка, к которой начинаешь испытывать такие же нежные чувства, что и к прежней, а может, даже более сильные. Она, в отличие от той, отвечает тебе взаимностью. Неужели ты и её потащишь в этот притон? Станешь делить с кем попало?
— Нет, пожалуй.
— Ну а хотелось бы такой любви? Хотелось бы светлого в жизни?
— Я… в общем… да.
— «Я…», «в общем…», — передразнил его Феликс. — Так что же ты ищешь света во тьме? Разве во грехах найдёшь истинное счастье? Оно — в Боге! В Том Самом Боге, о котором ты говоришь, что у Него одни запреты да рамки и никаких удовольствий. Но как можно судить о чём либо, не испытав на себе? О девушке многое в постели не узнаешь, тут нужно душевное общение. Так и с Богом. Мы легко меняем Его на грехи, лишь потому, что никогда не были с Ним в близком общении, и не познали, как Он на самом деле прекрасен, как чуден, как велик! Те, кто прочувствовал Божью любовь, никогда и ни на что её не променяют. Поэтому то и мученики предпочитали смерть, отречению от Христа, шли на страдания с радостью, ощущая близость Господа и предвкушая скорую встречу с Тем, Кто на земле стал их самым лучшим и верным Другом. Кто познал Бога, тот и заповеди Его никогда не расценивает как ограничение своей свободы, а, напротив, как путь к свободе. Для них это — добрые советы от любящего, желающего им счастья Отца, которые они с радостью спешат исполнить. Вся фишка в том, что у тебя нет подобного опыта общения с Богом. Так ведь его можно приобрести. Начни ходить в церковь, читать слово Божье — Библию, и стараться сердцем приблизиться к Господу. И конечно, молитва. Молитва — это не пустой, непонятный обряд, а живая беседа с Творцом. Молясь, ты можешь задать Ему абсолютно любые вопросы, попросить помощи, вразумления. Знаешь, сколько Бог учил меня через молитву? Он отвечал через обстоятельства, Святое Писание, случайных людей. И тебе ответит.
— Похоже, уже ответил, — не поднимая взгляд на Феликса, произнёс парень дрогнувшим голосом. — Я ж с такой паскудной житухи уже не знал, как свести с ней счёты. А тут — ты…
— Ну, что ж, рад, что моя навязчивость хоть кому-то послужила во благо. Если будут какие-то вопросы — приходи в храм. Видишь, тот голубой с золотыми куполами, который мы только что проехали? Я там обычно по воскресеньям с утра бываю. Сейчас мне уже нужно выходить, но ты запомни вот что: Господь Своим детям (то бишь, нам с тобой) приготовил только лучшее; даже если ради Бога от чего-нибудь придётся в жизни отказаться, взамен мы получим дары, превосходящие все наши ожидания; мы Ему не безразличны; Он нас любит и ждёт. Его объятья открыты, лишь бы не опоздать — у каждого своё время до вечности.
Феликс едва успел выскочить через закрывающиеся двери маршрутки. Не хотелось возвращаться назад две остановки. Он и так уже проехал одну лишнюю. Но это того стоило. Феликс был счастлив, потому что впервые реально ощутил плоды своей миссионерской деятельности. Он так радовался, что не заметил, как дошёл до своего дома. Во дворе он увидел моложавую пенсионерку, гуляющую со своим внуком. Её лицо показалось знакомым. Окрылённый сегодняшним успехом, не смотря на усталость, он решил не упускать ещё одну возможность проповеди.
— Извините, у Вас есть немного времени? Я хочу рассказать Вам об Иисусе Христе, — начал Феликс.
— Я знаю кто Вы. Миша, подожди! — отозвалась женщина на просьбу внука покачать его на качелях.
— В самом деле? Мне тоже кажется, что мы уже встречались. Не подскажете где?
— Вы — свидетель Иеговы.
— Вот те раз! Судя по осведомлённости в таких вопросах, мы встречались в храме. Вы в какой ходите?
— В Никольский у вокзала.
— А я — в Рождества. А может, и не в храме виделись, а просто соседи. Как говорит моя жена: «Все мы православные, на одно лицо — издалека своих узнаёшь».
— Вы что ли православный?
— Не одним же иеговистам проповедовать на улицах. Когда-то этим наконец должны заняться Христиане.
— Что-то не то Вы, молодой человек задумали. Не православное это дело ходить по улицам и как сектант ко всем приставать. Да и зачем? У нас столько прекрасных храмов. Все о них знают. Пусть приходят, поговорят с батюшкой, исповедаются, причастятся…
— Приходили уже! — прервал Феликс доводы собеседницы, текущие тихой рекой, вспомнив свои первые шаги в церкви. — Да только их никто не встретил. Вы же сами церковный человек и, наверное, в курсе, что каждый вновь пришедший в наши храмы скорее встретится с хамством прихожан, чем с мудростью и тысячелетним опытом святых.
— А как Вы хотели? Искушение. Нужно же чтобы вера на чём-то проверялась.
— «Как веровать в Того, о Ком не слыхали? как слышать без проповедующего?» — от волнения речь его стала торопливой и слегка сбивчивой. — Наверное, помните такое изречение Апостола Павла в «Послании к Римлянам»? Ещё написано: «ИДИТЕ, НАУЧИТЕ все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа», — там не сказано: «СИДЯ в храме, ЖДИТЕ, пока к вам придут и крестятся все народы». Однажды, когда я читал в Святом Писании «Деяния Святых Апостолов», Бог мне показал через один отрывок, что самая важная работа и самая большая помощь, которую Христиане могут людям оказать — это рассказать им о Христе, то есть благовествовать. Там был такой случай, когда Святой Дух не пускал Апостола Павла то туда, то сюда. Ночью, после всех этих событий, ему приснился сон. Вы помните эту историю? Некто муж Македонянин предстал пред ним, прося прийти и помочь им. Когда Апостол рассказал сон своим друзьям, они сделали вывод для себя очень чёткий: значит, Бог их призывает туда, в Македонию, благовествовать. Они же могли понять, что в Македонии, скажем, какие-то финансовые проблемы или гонения, Римляне надоели уже со своим диктатом, или просто рабочей силы не хватает и нужно им помочь физически. Мало ли что подразумевается под «приди и помоги нам». Но они поняли, что нужно идти и проповедовать им о Христе.
Или в тех же «Деяниях» описывается случай, когда Апостолов заключили в тюрьму, и их чудесным образом Ангел оттуда освободил. Что же он им сказал? «Идите и, став в храме, говорите народу все сии слова жизни». Значит, для Бога приоритетным является служение слова. Он не ради исцеления выпустил Апостолов из тюрьмы, хотя, до их заключения среди народа было громадное количество именно исцелений, чудес, изгнания бесов руками Апостолов.
То, что здесь твоя жизнь будет длинной или короткой, проживёшь ты больным, здоровым или вообще рано умрёшь — не играет решающей роли. Главное, чтобы душа спаслась. Поэтому-то Апостол Павел в «Римлянам» 15:16 называет благовествование священнодействием. В Ветхозаветные времена священнодействием считалось лишь то, что совершается в храме: жертвоприношения, различные обряды и прочее. И никто кроме священников не мог приступать к этому делу. А теперь, в Новом Завете, даже когда я сижу с вами за столом: вы неверующая, я — верующий, я вам за чашкой чая в простых словах рассказываю о Христе — это священнодействие. В тот момент совершается таинство. Дух Святой запечатлевает что-то на сердце моего собеседника, высекает не на каменных скрижалях, а на скрижалях сердца. В этот момент я — сотрудник Святого Духа. Он как бы оживляет мои слова, вкладывает их в ум, прямо в сердце человека. Это настолько важное событие! Это то священнодействие, которое мы должны совершать, но не совершаем только потому, что мы православные. Хотя, в наших же документах, принятых на поместных соборах, говорится, что задача православного свидетельства возложена на каждого члена Церкви.
— Ну, я этого ничего не знаю. В семинариях я не училась. Мне бы внука поднять, да дочерям помочь. Какие ещё «свидетельства» нужны?
— Дети, внуки — это замечательно. Я тоже надеюсь, что когда-нибудь у нас с женой родятся дети. Только, сестра, Вы не мешайте другим проповедовать Христа, если сами этого не делаете.
— Да мне то что? Проповедуйте, пожалуйста, раз так сильно хочется. Ну что, Миш, пойдём домой. Бабушка уже устала.
— Простите, если я Вас утомил или чем-то обидел.
— Да, ничего. Чем меня можно обидеть? Бог Вам в помощь.
— Спаси, Господи. И Вам всего хорошего.
Начало третьего. Наталья давно должна была быть дома. Феликс немного переживал и чувствовал себя виноватым, что за весь день ни разу не выбрал времени поговорить с женой по телефону. Суета и события этого дня захватили его. Можно было, конечно, позвонить с работы. Собственно, он и собирался это сделать перед выходом. Но разговор с клиенткой начисто вышиб из головы это побуждение, а когда хотел звонить в автобусе, то подвернулся парень. Всё же, как славно прошёл день! Воистину, Господь умеет благословлять и делать замечательные подарки. Но почему и Наташа не звонила? Обычно, она не выдерживала и двух часов без общения с ним и находила возможность дать о себе знать СМС-кой или звонком, а иногда, даже на работу к нему забегала, когда по служебным делам оказывалась в их районе.
Оформителем Наташа работала только полдня, устроившись на предприятие ради трудового стажа и отчисления в пенсионный фонд. Остальное же время она проводила в иконописной мастерской или выполняла заказы прямо на дому.
— Натунь! Наташенька! Ты где, золотко? — срывающимся от переживания голосом позвал Феликс, едва справившись с дверным замком.
— Здравствуй, любимый! — жена вышла из кухни в своём чудном шёлковом халате и домашних тапочках в виде зайчиков.
Она обвила руками шею мужа и расцеловала всё его лицо.
— Здравствуй, радость моя. Что-то я так за тебя переживал: где моя любимка? Почему мужу не звонит?
— Прости, мне никак не удавалось с тобой связаться.
— И ты меня прости, что не позвонил. Кормить мужа будешь?
Наталья загадочно посмотрела на Феликса и только ответила
— Разумеется.
— Знаешь, Натунь, а я ведь сегодня миссионерствовал, — переодеваясь, начал делиться Феликсом событиями дня в то время, пока жена разогревала обед.
— Да ты что? — послышалось с кухни в сопровождении побрякивающей посуды. — А как же отец Стефан? Он же запретил тебе это делать.
— Ну, во-первых, не запретил, а только посоветовал. Решение этого вопроса всегда оставалось на моей совести. Во-вторых, сегодняшнее миссионерство совсем не то, что было раньше. Я не ходил с Библией по городу, а благовествовал только в ходе уже завязавшегося разговора… ну-у-у… в основном. А, в-третьих, — сказал Феликс, заходя на кухню, и остолбенел, — Натунька! Это же одуванчики! Самые что ни на есть настоящие. Жёлтенькие! Где ты их взяла?
Посреди кухонного стола, в обычном гранёном стакане плотной жёлтой шапкой стояли одуванчики.
— Во дворе нашего предприятия их полно. Похоже, они в ближайшие дни там даже не думают созревать. Ты сегодня с утра так красочно об одуванчиках рассказывал, что мне захотелось сделать тебе приятное.
— Да. Я люблю одуванчики. Это мой символ, то есть символ миссионерства. Спасибо, родная. Если у нас с тобой когда-нибудь будет герб, я изображу на нём одуванчик… и пчёлку. Вон как для мужа старается пчёлка моя работящая. Всё приготовила, в тарелку наложила, одуванчики принесла…, а себе? Ты со мной будешь кушать?
— Да, что за вопрос? А ты мне расскажешь о своём миссионерстве?
— В общем, — подытожил Феликс описание сегодняшних приключений, рассказанное в красках, лицах и комментариях, — со времён разговора Христа с Самарянкой ничего не изменилось. Помнишь, после того, как Самарянка уже убежала благовествовать в своём городе, Господь, обращаясь к Апостолам, изрек: «Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве». Он пытался донести до них и до нас, насколько люди готовы к принятию Евангелия. Нам иногда кажется: «Вон тот — наркоман, а она — проститутка, этот — с головой увяз в своём бизнесе, тот — атеист, а та — не сможет оторваться от компьютерных игр. Все они никогда в жизни не покаются». И мы их даже не пытаемся привлечь ко Христу, рассказать, насколько дороги они для Него, что Он жизнь Свою отдал за них, лишь бы они познали истинное счастье и полноту бытия в Боге. Иисус Христос не так поступал. Он встречался с чиновником Закхеем, нажившимся на взятках, и видел в нём сына Авраама. Он говорил с Самарянкой, жившей развратно, и презираемой за это всеми, так, что даже за водой она вынуждена была ходить в дневную жару (тогда, когда на Востоке никто за водой не ходит), чтобы ни с кем не встретиться. Но Господь смог разглядеть в ней истомившуюся без Бога душу. И после того их разговора всё селение обратилось в истинную веру. Так и сейчас. Мы боимся достигать людей Евангелием, потому что натыкаемся на маски и штампы, которыми мир наградил их, и которыми они защищаются от ранящего их мира. Господь же видит не трансвестита, а парня, когда-то изнасилованного в мужском туалете; не проститутку, а деревенскую девчонку, которой негде взять денег на проживание и обучение в городе; не наркомана, а пацана, на которого в семье никто не обращал внимания; не грешника, а пути к его покаянию.
Знаешь, мне запомнились слова Патриарха Кирилла, сказанные им после его интронизации: «Мы не можем спокойно ждать, когда молодёжь обратится ко Христу: мы должны идти навстречу молодым людям — как бы это ни было трудно для нас, людей среднего и старшего поколения, — помогая им обрести веру в Бога и смысл жизни, а вместе с этим и осознание того, что есть подлинное человеческое счастье». Разумеется, это не только по отношению к молодёжи верно, — ведь во Христе нуждаются все.
Когда обед был съеден, Феликс заметил как будто между ним и женой есть какая-то недосказанность. Да и во время рассказа внимание Натальи слегка рассеивалось, словно она прислушивалась к себе.
— Наташ, ты ничего от меня не скрываешь? Какая-то ты сегодня не такая. На работе что случилось или опять краску на пол разлила?
— Вот за что я тебя люблю! Другой бы месяцами ничего не замечал, а ты сразу просёк.
— Ты, пожалуйста, не пугай меня предисловиями.
— Нет, милый, всё хорошо. Просто… Я беременна, — тихо произнесла она, смущённо опустив глаза, а затем взметнув взгляд на мужа, словно вспорхнула прекрасная синяя бабочка, проговорила громче, — в смысле — мы ждём ребёнка.
Лицо Феликса, сменяя друг друга, озарили удивление, радость, восторг. Это был шквал эмоций, от которых захотелось просто взмыть ввысь и взорваться весёлыми брызгами праздничного салюта.
— А-а-а!!! — кричал обалдевший от восторга муж, подхватив и вертя в безумной карусели счастливую жену.
Затем, как-то моментально опомнившись, он очень аккуратно поставил её на пол. Потом, придерживая, усадил её на табуретку и одел на ноги разлетевшиеся от кружения тапочки-зайчики. Встав на колени, он прильнул к коленям жены.
— Я так тебя люблю! Спасибо, спасибо, Боже, за жену, за счастье, за ребёнка! Пусть у моей жены всё будет хорошо… — затем он поднял голову, погладил Наташин живот и нежно произнёс, — ах ты, пузатка моя распрекрасная! А это — домик… самый замечательный и уютный домик на свете. Я буду малышке рассказывать сказки.
