Голуби, голуби, сколько ж вас, милые?
Серые, белые и сизокрылые.
Вы как святое от Бога знамение –
К жизни монашеской благоволение.
Быть здесь обители воинов доблестных
В том же количестве, то есть – во множестве!
Место святое влечёт по наитию,
Манит и тянет незримыми нитями.
Ты сладость сердца моего,
Иисусе, Сыне Божий!
Мне до спасенья далеко –
Иду по бездорожью.
Иду под звон колоколов,
И в тишине глубокой.
Иду в цепях своих грехов
Хромой и кособокой.
В гостиной стоит нарядная елка и мигает множеством лампочек. Под елкой лежат подарки, завернутые в разноцветную бумагу. Пахнет апельсинами и имбирными пряниками...Бьют часы. А праздника нет. Нет и все тут.
Настя поджимает губы — ей хочется плакать от досады. Все ходят по дому со счастливым видом — все ожидают праздника. Даже у Витьки — Настиного младшего брата — с лица не сходит улыбка. «Сколо Лождество!» — картавит он.
А у Насти праздника нет.
— Ты что такая надутая? — спрашивает её папа. — ведь сегодня Сочельник! А значит — завтра праздник Рождества Христова!
— Ну и что! — Настя жмет плечами и отворачивает от папы свое раскрасневшееся лицо. — Для кого-то, может, и праздник, а для меня нет.
Синее небо,
сизые горы,
тонкого месяца
золотой рог,
желтое сено,
рыжий бок вола,
серенький ослик,
маленький Бог.
В голубом Дева,
седой Иосиф,
алый плащ волхва,
мирра янтарь,
ягненок белый,
спящие овцы,
пастушка посох,
в небе звезда.
Усталые путники тихо бредут –
Старик с молодою Женою.
Как лодочки две, по пустыне плывут,
Ведомые первой звездою.
Она тяжела – груз бесценный при Ней:
Спасение миру во чреве.
Идут в Вифлеем – в город светлых огней,
Родить предстоит Приснодеве.
Святая чета приближается в град,
Сам кесарь велел всем явиться.
Они, как и все остальные, спешат,
Вокруг – незнакомые лица.
Что лоза и розги между собой, то и Христос и христиане между собой. Розги с лозою соединены. Так и христиане с Христом духовно соединены. Розги от лозы сок принимают и плод творят, так и христиане от Христа силу живительную добронравия и добродетелей принимают и плоды добрых дел рождают. На розгах, хотя и видится плод, лозе приписывается, так, хотя христиане и приносят плод добродетелей, однако приписываются они Христу, Сыну Божию. Розги сами по себе без лозы не могут плода приносить; так и христиане без Христа ничего не могут творить. Розги очищаются делателем, чтобы лучший и больший плод приносили. Так и христиане Небесным Отцом наказываются, чтобы больший и приятнейший плод добродетелей принесли. Розги снаружи некрасивы, но внутри добрый и приятный сок и плод содержат; так и христиане снаружи некрасивы, презренны, но внутри добры, некрасиво говорят, но красиво живут. Розги чем более плодами обременяются, тем более к земле приклоняются и опускаются; так и христиане чем более добрых дел творят, тем более смиряются. Розги плод приносят ради труда делателя; так и христиане добрые дела творят по слову Небесного Отца, от Которого всякое добро происходит. Розга, не приносящая плода, отсекается от лозы; так и христианин, который не приносит плода доброго, отторгается от Христа. Розга, отсеченная от лозы, иссыхает; так и христианин, отторженный от Христа, всю духовную свою живность губит и духовно иссыхает. Розга иссохшая не пригодна ни к чему иному, как к сожжению; так и христианин, отторгнувшийся от Христа и иссохший, вечному предается огню (См. Ин 15:4–6). Отсюда видишь, христианин: Сколь тесный союз и общение истинных христиан со Христом! Он — Лоза, они же — розги.
Нет, это не сказка, нет, это не быль:
Прибита морозом дорожная пыль.
Два путника встали на скользкой дороге:
- Как холодно ночью, как мерзнут ноги!
- Вот там, впереди, виднеется свет!
- Пойдем, отдохнем, - промолвил Иосиф.
Мария, ступая, молчит в ответ,
Она ничего у него не просит.
Идти тяжело, но вот и приют:
Простой деревенский пастуший уют.
И запах навоза и молока.
И теплые чьи-то живые бока.
— А я тебя знаю. Мы весною встречались, не помнишь? Ты мне тогда...
Только скользя по поверхности чувств, можно думать, если с кем-то встретился, значит, нужен ему. Конечно, и так бывает. Но самое драгоценное в каждой встрече — премудрость Божия, которая открывается, если все свое в тебе хотя бы на миг умолкает, научаясь внимать. Встреча с человеком, знакомым или нет, это дар Божий.
— Спасибо, внученька, не очень-то я голодный... Домой, наверное, вечерю несешь... Что ж на работе-то задержалась? Время позднее... Спасибо. Уж забыл, когда бананы ел... Не смотри, что такой потрепанный — я не грязный. Немножко погреюсь в вашем подъезде и пойду, нельзя мне к теплу и комфорту привыкать: время, ох, как мало осталось... Руки мои? Больные они, но не заразные. Уже затягиваются раны, поэтому и потемнели.
В мир Рождество сошло с Небес,
Повсюду слышатся колядки.
Цепочкой праздничных чудес
Явились радостные Святки.
Христос родился – ночь светла!
Звезда зажглась на Небосводе,
И в такт звонят колокола –
Любви, гармонии, природе.
Ночь морозом звенит, звёзды ярче, чем прежде.
Четвертушка луны завалилась на бок.
В эту зимнюю ночь без привычной одежды
Замерзает земля – ей бы снéга чуток.
Ей укрыться б немного пушистым покровом,
Отогреться под шубой январских снегов.
Но, увы, снега нет… лишь с морозом суровым
Разгулялась зима вдоль речных берегов.
Смотрю на край родимый робко –
Светла, как дитятко, душа.
Скрипит мой путь легко и ровно,
Вокруг снежинки мельтешат.
Спешу волхвом я к колыбели,
Дрожу безродным пастухом.
Ветра о чём-то мне пропели,
И двор пропел мне петухом.
Застыла легкая прохлада,
Шуршит пожухлая трава,
Но пронеслась окрест молва:
Звезда у стен земного града,
Путь показав седым волхвам,
Упала к Вифлеему - радость!
В пещере тишь и благодать,
Младенцу шепчет тихо Мать,
Слова Любви. Вода, как градом
По стенам капала, и рядом
Ребенок ручкой теребил
Кусочек ткани – ряд светил,
Уже растаял утром ранним,
И не устала только Мать,
Качать Его - Дитя ласкать.
В хлеву души ютится Рождество
призывом в Божий храм преобразиться.
Христу-Младенцу будет нелегко
в душе воловьей Богом нарядиться.
Осёл и Вол, вспашите эту землю,
согрейте ниву жаждой и теплом!
Пусть Господу она отныне внемлет
и засевается Его Добром!
Господня Пашня пусть заколосится,
Его Посев пусть прорастёт в века,
пока Младенец радостно резвится
на материнских трепетных руках.
Учил я когда-то одну маленькую девочку читать и писать. Девочку звали Иринушка, было ей четыре года пять месяцев, и была она большая умница. За каких-нибудь десять дней мы одолели с ней всю русскую азбуку, могли уже свободно читать и «папа», и «мама», и «Саша», и «Маша», и оставалась у нас невыученной одна только, самая последняя буква — «я».
И тут вот, на этой последней буковке, мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.
Я, как всегда, показал ей букву, дал ей как следует ее рассмотреть и сказал:
— А это вот, Иринушка, буква «я».
Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:
— Ты?
Рождение Христово! Ночь святая.
Слеза горячая скатилась по щеке…
От Благодати Божьей сердце тает,
Как воск свечи, которая в руке.
И хвои запах, и церковный ладан -
Все наполняет душу торжеством!
Мне новогодней мишуры не надо.
В моей душе – Святое Рождество!
Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество.
Ну, что же... Не поймешь чего — подскажет сердце.
Как будто, я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он — редко, выпадет — и стаял. А у нас, повалит, — свету, бывало, не видать, дня на три! Все завалит. На улицах — сугробы, все бело. На крышах, на заборах, на фонарях — вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит — и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай — увязнешь.
Тихо у нас зимой, и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз, визжат полозья. Зато весной, услышишь первые колеса... — вот радость!..
Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче.
Посвящается Т.К.
В великолепьи огневом, в божественных словах,
Мир с малолетства обуян восторгом рождества:
«Да будет свет!..» Уже тогда, как таинство из тайн,
В густой мерцало темноте созвездие Креста.
В среду космических поэм и солнечных систем
Вплелась окраина. В неё, в заштатный Беф Лехем,
Волхвов опережая ход маяк кометой плыл.
И тысячи сверхновых звёзд жёг иродовый пыл.
Маяк, нанизан на зенит времён, без сил потух...
«Родился Царь»: изрёк мудрец. «И друг»: сказал пастух,
Расслышав ангельскую песнь. Печатью древних книг
Ночной озолотил вертеп младенца первый крик.
Не галактический закон явился в стан овец —
Простой ребёнок, как и все — счастливый дар Небес.
Усталым отливал теплом свет материнских глаз:
Малыш — вполне предвечный Бог и претерпевший Спас —
Уснул, наевшись молока. Ладонями Отца
Дитя укрыло в холода дыхание тельца.
Притихло мирозданье, тссс — Его ждут впереди
Скитанья, лезвия камней и гвозди чёрных дыр,
Молитвы гефсиманской рок, скопление Креста —
Сопит Еммануил. Спит мать. С улыбкой на устах.
С наступающим праздником, дорогие Омилийцы.
— Отец Петр, та обстановка, в которой родился Христос, с бытовой точки зрения ужасна. Его Матери не нашлось никакого жилья, чтобы родить, не говоря уже о повитухе. Ребёнок родился зимой в пещере с животными, все равно, что сейчас в неотапливаемом подвале с кошками. Почему Бог допустил такие крайности для своего Новорожденного Сына? В этом есть какой-то скрытый смысл? Ведь среднестатистические роды даже в тех условиях не были столь драматичными с бытовой точки зрения.
— Всякий раз на Рождество после ночной литургии в нашем крошечном деревенском храме я отправляюсь в коровник. Плохо пахнет, жарко, грязновато, бессмысленные коровы стоят и жуют свою жвачку... вот в таких, совершенно лишённых всякой романтики условиях (а вовсе не в кукольных прилизанно-глянцевых «вертепах») родился Христос. Не нашлось молодой женщине на сносях места в гостинице; пришлось идти в хлев и рожать там.
Вы спрашиваете — есть ли в этом какой-то скрытый смысл?
* * *
Как сбросить груз седых веков?
Ну как изгнать остатки боли?
Ведь сердцу хочется снегов,
Мороза на Сочельник, что ли…
Я сыт дождями января.
Опят зима творит бесчинства.
С погодой нет в душе единства,
И хлипко фонари горят.
До Рождества рукой подать,
Крадётся ночь облезлым зверем,
И льётся дождь, бежит вода.
И в зиму город мой не верит.
Отчего так радостно,
На душе светло?
Всякое дыхание
Славит Рождество!
