"Из петербургской тетради"
Уезжаю из города. Ночью. Тайком.
Без траурных маршей. Без лишних вопросов.
На перроне голуби требуют просо.
На вокзале старик вытер слезы платком.
Чай мерцает в стакане темной луною.
Пахнет свежей травою. Плывет платформа.
Я сижу у окна: старинной волною
Мне почудится звон с площади Соборной.
Подарок подарку рознь. Дело даже не в качестве, дороговизне и пригодности подаренной вещи. Ценность подарка в сердечном расположении дарящего. Бывает так – подарят тебе что-то дорогое, а оно стоит и пылится, ненужное. А бывает – какая-то простая вещица становится самой любимой.
Помню, как-то меня пригласили в самый последний момент на венчание. Покупать подарок у меня уже не было времени, я перебрала все свои безделушки и остановилась на глиняных колокольчиках. «На худой конец сойдет!» - подумала я. Сложила свои колокольчики в коробочку и перевязала красной ленточкой. Конечно, моя коробочка тут же затерялась среди других подарков молодоженам.
На следующий день празднование продолжалось уже в более узком кругу людей. Так получилось, что я пришла одна из первых: молодые как раз распаковывали свои подарки. Новоиспеченная жена открывала маленькую белую коробочку. «Ой! – воскликнула она. – колокольчики!» Она тут же их достала и показала мужу. «На худой конец сойдет!» - кивнул тот.
Бог есть дух,
Всевышний, Всесильный, Всевластный,
чистый и нежный, кроткий и могучий.
В Нём святость и свобода,
полёт и вдохновение.
Он нам Себя явил
Личностью Христа.
Пули свистели злые,
Выкрали тишину,
Только тебя одну
Помню. Окопы жили,
Плыли над нами фоки,
Ну а солдата даль -
Это земная сталь,
Кашляли от махорки.
Помню, тебя, родная,
Как же ты там живешь?
Время разлук несешь,
Силой какой – не знаю….
Cпряталось счастье в мамин животик -
Тихо, тепло и уютно внутри.
Что-то уже шепчет маленький ротик -
Может быть это молитвы твои?
Мир недоступный, от глаз потаённый -
Маленький мир удивительных снов.
Каждый малыш, для спасенья рождённый,
Маме приносит святую любовь!
Спорил с ветром протяжный, тревожный гудок,
Даль пшеничной волной колыхали поля.
В две шеренги, до Солнца, седы тополя,
И речная вода уносила венок.
Вверх и вниз по теченью - кильватерный строй.
Криком чаек распоротая тишина
И героев минувшей Войны имена
На бортах белоснежных над тёмной водой...
Долгим эхом над Волгой звучит этот стон,
И мудрей вековечной премудрости книг
Лаконичный язык красно-белых гвоздик,
Ярче красок земных раскалённый бетон.
Кого раньше, кого – позже,
кого от счастья, кого – от мук,
поиск истины…
приводит к Богу.
Бренна плоть,
но бессмертен наш дух.
Как с дыханьем
мы связаны с Богом.
Идём ли, летим ли,
ползём –
мы в пути, в движении к Богу.
Но с чем
к Нему попадём?
Очисть меня, Господи,
приготовь к Твоему порогу.
Сотвори внутренний мир во мне
и дай сил
на эту дорогу.
Спаси наши души, Господи!
Оживотвори.
Отведи, если хочешь,
от пропасти,
мы же – Твои.
Можно сказать, у меня не было бабушки...
Из Екатерины Лазаревны Кукушкиной, маминой мамы, могла бы выйти прекрасная, заботливая бабушка, но она, мать большой партизанской семьи, погибла. Она была расстреляна немцами вместе со всей семьей, со всеми, кто остался в живых от сожженной партизанской деревни Великая Старина на Березине и кто прятался в лесах. Даже в момент расстрела бабушка прикрывала собою самую младшую Акилинку. Это видели чудом уцелевшие в лесу моя мама и одна из ее сестер. Это случилось в Белоруссии 1 апреля 1944 недалеко от Бобруйска. Мама говорила, уже слышна была канонада и ночью на востоке «солнце не заходило»: так было светло от всполохов близкой линии фронта.
Умер священник. Отдал Богу душу, как говорится в таком случае.
И тишина, только Бобик истошным лаем заливается. И никому до Бобика нет дела, на прошлой неделе его отпустили погулять, он и колобродил по окрестностям сутками. Теперь вот, словили, привязали, накормили и забыли о нем. А службу не забыли! – истинно верующие все-таки: дружненько в храм пришли, у батюшки накануне благословившись. Читают, поют, умиление радостотворное стяжевают…
Лежит батюшка, опочивает; матушку давно похоронил, детей переженил да замуж повыдавал. Приход у него не маленький и не большой, так себе, зато люди, говорил, золотые. Души в них не чаял, по малейшему зову спешил в гости с чемоданчиком и без оного. Все как-то попривыкли к тому, что личного у батюшки не осталось: ни семьи, ни времени, ни вещичек. Что Бог дал, говаривал священник, то прихожанчикам в меру возраста и потребностей следует вернуть. Так при том и говорил, не «подарить», не «благословить», а именно – «вернуть». Или архаическое эдакое: «возвернуть».
Мамой быть - счастье большое:
нужен отдых ей порою.
Чтобы мама не устала,
чтоб грустить она не стала,
надо хоть бы раз в неделю
качать маму на качелях,
бант ей в косу заплести,
на прогулку отвести,
посчитать с ней вместе птичек,
покормить из рук синичек,
надо мамочку обнять,
в лоб её поцеловать,
ей конфетку подарить,
спать пораньше уложить,
колыбельную пропеть,
у кроватки посидеть.
Мамой быть хоть не работа,
все же ей нужна забота.
Есть один секрет на свете:
наши мамы тоже дети.
солнце –
блеск металла
холодный
в зените
жизни недолгой
зимы…
Солнце –
Свет живой,
согревающий
душу,
уходящую
от зенита к закату
земного пути;
Расплескалась звонко-звонко
На волнах людского моря
Кареглазая девчонка:
То ли счастье, то ли горе
Взорвалось. И брызги смеха
Разлетелись, словно чайки.
Слезы счастью не помеха,
Если радость не лентяйка.
Ну, а если слезы – горе?
Как же ей, наверно, больно!
Одиноко в этом море -
Тесно, душно на просторе.
Лишь отчаянью раздольно,
Безысходности привольно.
( Сб. "Стопами любви")
В нашем храме в воскресенье
После службы у ребят
Суета и оживленье:
На учебу все спешат.
Нас в воскресной школе учат
Бога, ближнего любить,
Становиться чище, лучше,
Зла на сердце не таить.
Как-то раз, на закате
Важничал толстый блокнот:
«Мечтаю я о награде
За множество ценных работ:
В себе я храню достойно
Слова и обрывки фраз,
Поэта спасал я невольно
От творческих мук не раз.
Чем дольше живу на свете,
Тем мудрости больше во мне!»
Задумчиво вдруг ответил
Листок на потёртом сукне:
«Не знаю, что будет после
И нет у меня заслуг.
Пусть жизни не видел я вовсе,
Но знал я тепло чьих-то рук,
Остались пятном солёным
На мне капли горьких слёз.
И сердцем горячим, влюблённым
Три слова поэт произнёс...»
На тонком простом листочке
Остались простые слова:
«Тебя я люблю...» И точки -
Как вечной любви острова.
С неба слетают
стихи как снежинки,
строчками тихими
тают во мне.
Я их пишу,
чтобы здесь он остался,
этот воздушный узор,
на земле.
Тонкий, неброский,
но душу затронул,
что-то запело
в глубокой глуши...
Небо раздвинулось,
мир развернулся,
словно второе дыханье души.
Куда исчезают люди,
которых когда-то знали?
их нет и уже не будет,
осталась одна память.
они глядят на нас с фото,
во сне их порой встречаем,
и их найти так охота,
но что-то всегда мешает.
они — фантом, привиденье,
и мысли в душе тесно:
а были ль они? — сомненья...
а есть ли они? — неизвестно!
Маленький, в малюсенькой ладошке
Он «своё» мизЕрное сжимал.
Собственник, пускай и понарошку,
Потому что был покуда мал.
Он подрос и мог объять руками
Целую охапку «своего»,
И в душе липучими ростками
Алчность пробивалась у него.
Льётся ночь над стенами и башнями.
Перекрестье теней на стене.
Что ж не спится, генерал-фельдмаршал?
Что вы там увидели в окне?
Может, над кровавыми бойницами
Серебристый зыбкий лунный свет?
Или, в тон с дубовыми петлицами,
Ноздреватый бурый волжский снег?
В тишине отчаянно закашлялся
Яро сплюнул в землю часовой.
Вы впервые поняли: " А страшно ведь -
Больше не увидеться с женой"?..
На губах горчит ли русской липою?
Адъютантом вырезанный жезл...
Может, в эту ночь вы ясно видели:
Сыновей вам не обнять уже?
Может, имя русского солдата
Не даёт уснуть вам в эту ночь,
Что спасёт из пламени Дахау
Раннею весной и вашу дочь?
Не до сна. Неясные предчувствия,
Аж знобит... Должно быть, от воды.
Полная Луна взошла над Суздалем,
Освещая стылые сады.
Льётся ночь над безголосой звонницей,
На щеке холодный свет застыл.
Это просто совесть и бессонница.
Спасо-Евфимиев монастырь...
Марья Павловна Полищук. Щедросердечная женщина с умно-хитрой украинской улыбкой. Директриса привела ее к нам в класс, представила как нашу классную руководительницу — и мы беззаветно влюбились в нее...
ОНА НЕ КРИЧАЛА... Более того, она даже никогда не повышала голоса...
Это нас сначала шокировало. Мы подумали, что сейчас, как минимум, рухнут империи! Все распадется! Мир перестанет существовать! Но Марь Пална улыбнулась — и мир остался прежним...
Нет, нет, нет! Не прежним! Какое там! Мир засветился улыбкой! Он перестал быть фанерным! Мир вдруг (мы поняли это своими наивными детскими сердечками) вдруг стал настоящим!!!
По уже многолетней традиции, выкладываю на Омилии первую главу из новой повести. Пока без названия.
