Душа покоя жаждет, тишины,
но мы как вид покоя не достойны:
мы убегаем низко с поля боя
в предательство и ад разбоя,
не чувствуя в том собственной вины.
Как вид мы — подлецы,
но спасены.
Душа покоя жаждет, тишины,
но мы как вид покоя не достойны:
мы убегаем низко с поля боя
в предательство и ад разбоя,
не чувствуя в том собственной вины.
Как вид мы — подлецы,
но спасены.
Для людей я плох,
но со мною Бог —
кто-то должен жалеть
убогих.
Я один из многих,
нежизнеспособных,
существующих только
Богом.
Я никчемнее всех,
но в Боге — свят,
потому что помню,
кем Бог распят,
потому что Богу
всю жизнь пою:
не себя, лишь Бога
благодарю.
Для людей, к несчастью,
я слишком плох,
я хорошим стать не сумел,
не смог.
Я словам доверяю больше, чем людям —
слова не подводят.
Слова — верны себе, мне,
истине...
Слова — бескорыстны,
правдивы,
а люди — лживы.
Люди ищут способы обмануть слова
и людей.
И находят. Но при этом теряют
истину,
себя,
и меня.
Розовые очки
заменили тебе добродетель.
Сними их скорей,
пока не обуглилась совесть.
Ложь розовых очков
казнит правду —
спаси себя, если можешь,
от этого позора.
Ложь отнимает жизнь —
так было всегда.
Проснись, наконец,
чтобы не умереть.
Не жуй вчерашний день,
сегодняшний грызи,
без соли. Боль хлебать
привычно на Руси.
Без хлеба — не страшней:
не солоно в ночи
и в стае палачей.
И в стаде — палачи.
Прогоркли мысли все.
Доколе? До весны...
Грядёт судьбы рассвет,
которым живы сны.
Попугай-попугай,
ты меня не пугай
грозным кличем своим:
не ори, не скули!
Лучше скрипочкой пой,
чем разбойником вой,
лучше кошкой урчи
иль совсем замолчи.
Попугай-попугай,
а собачкой залай!
Ах, злодей попугай,
не кричи, умолкай!
Попугай, шалопай,
канарейкой споёшь?
Ну, чего ты, скажи,
обезьяной орёшь?
Быть живым — намного сложнее, чем кажется. Часто называют жизнью чёрточку между двумя датами на могильной плите: датой рождения и датой смерти. И это неспроста. Нам кажется, что достаточно просто родиться и ещё не быть умершим, чтобы быть живым. Но это не так.
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
(Марина Цветаева)
Такого не бывает, скажете, чтобы язычок сам по себе гулял? А вот и бывает. Касенькин язычок гуляет сам по себе, когда хочет — и совсем-совсем не слушается ни Касеньку, ни её маму.
Встретила их я в парке, между ёлочками и белочками. Гляжу — язычок весёлый. Радуется! А это Касенька мне навстречу бежит и широко открытым ртом улыбается.
— Рот закрой, а то птичка залетит, — говорит мама.
Но рот не хочет закрываться, ему некогда отвлекаться на такие пустяки как приличия. А про птичку он знает — не залетит. Гуляет так язычок, воздухом дышит и выгибается как умеет: то к носу тянется, то к подбородку, а то как маятник — от щеки к щеке бегает. Шустрый такой язычок, любопытный! А Касенька тем временем меня рассматривает и слушает.
Мой ум — подсолнух —
припозднился.
Как видно,
огород — пропал.
Хозяин
зёрен полных,
листьев
нежданно всё перекопал.
Пусть древовидный,
мудрый солнцем,
подсолнух — мал,
он вечность целую
как будто
в себя вобрал.
Две тени —
жили или нет,
но пели!
Ласкали звуками
друг другу
небеса,
одалживали
песни
менестрелям
и раздавали
птицам
голоса.
Они томились,
нежились,
резвились
и умирали,
порождая
новь,
и в танце вечном,
пламенея,
длились,
покуда
пела им
сама любовь.
Рогатая овечка
бодает мне сердечко.
«Ату-её! Ату!»,
не-то беду найду.
Козёл бодливый на ходу
поймал овчинное «Ату!»
А я вперёд иду-иду
и всё кричу «Ату-ату!».
Хоть волк зубастый попадётся
моей атуке улыбнётся.
Я грозно прокричу «Ату!»
и без проблем домой дойду.
Сердце — в тисках:
дух поёт, не смолкая.
Грех — в завитках:
корчится досаждая.
Жажда зовёт —
полночь всё ближе, ближе...
Боль — изживёт,
болью старайся выжить.
Судеб разлёт
нас наделяет властью.
Радостен взлёт,
адость и есть счастье.
Голосом — ввысь:
наперерез страху,
голосом длись —
песнь одарит взмахом.
Люблю путешествовать. Сядешь в поезд, и он увезёт тебя от всех проблем. Обретается даже некая свобода от себя, если, конечно, повезёт с попутчиком. Хороший попутчик — это подарок судьбы, а она в последнее время скупа на такие подарки. Но я расскажу про случай благодушного её расположения, когда попался мне не просто хороший, а очень хороший попутчик.
Сначала мы о чем-то поспорили. За давностью я уж и не помню о чём, о ерунде какой-то, наверняка. Однако наш разговор повернул в такое русло, что я до сих пор помню все дальнейшие его подробности. Даже запах растворимого кофе, стоявший тогда в нашем купе. Чтобы запомнить самое ценное — путёвое, я решил после записать всё по памяти.
Отогреться от смерти,
отогреться для жизни —
живущего встретив.
И любви дешевизну —
умирания признак —
пройти, не заметив.
Распахнувшись до сердца,
явить силу дéревца —
жизнь ловить на живца.
В небо — раненой птицей,
наземь — и не разбиться:
претерпеть до конца.
Слоны слоняются без дела,
слонам слоняться надоело.
«Не прислоняться!» — надпись всё же
к слонам могла быть осторожней.
Слонявый слон, слюнявый слон
за прислоненья заключён
под стражу. Слон ему судья!
Но чур — не ты, и чур — не я.
Слон солнце заслонять не смеет —
на слонце слон всегда слонеет.