Птицы

М.Ц.

Лицо — не выросло, душа врастала в лик,
и вместо рук ей подарили крылья.
Чужим не виден был Лицо искавший блик,
и зов под взглядами земных покрылся пылью.

Её судили, ведь тащить руками лик
не так удобно, как нести его крылами;
и этот душу колотящий птичий крик,
всегда дрожавший на воде сердец кругами — 

всё неудобно, не для здесь, не применить — 
всё для каких-то далей или высей.
Как птице землю с небом примирить
так, чтоб не сыпать с крыльев бисер?

Лицо хранить, чтоб небо потерять? Зачем
они отняли небо? Воздух, воздух...
Зовущий никогда не будет нем —
поющий, словно хлеб небесный, роздан.

26 апреля 2020

Я не тот, кто уходит, а тот, кто всегда остаётся.
Безнадёжное дело — забывчивый сад посещать:
если зимнее тело с весеннею песней сольётся,
кто-то тут же начнёт своё зимнее зло вымещать.

Птицы жаждут не песен —  для песен наш мир слишком тесен —
ищут птицы того, кому песня как воздух нужна,
и поют от любви для того, кто причина всех весен,
и поют для того, кому мертвенность зимних чужда.

Я не тот, кто уходит, а тот, кто всегда остаётся:
безнадёжное дело — забывчивый сад ублажать.
Знаю песня моя, словно птица, однажды вернётся,
если в зимнем саду отыщет весны благодать.

Рыба без воды — рыба,
птица под водой — жальче:
сделала судьба выбор.
Горе иногда ярче...
Небо над водой — легче,
падает водой туча.
И того, кто был крепче
может подкосить случай.

Мир так живёт, чтоб птицы умирали:
пернатые — как пчёлы без цветов.
Нектар богов отныне виртуален,
зависим от игралища торгов.

Фонарь мне друг, но солнца свет дороже —
и вместосолнечный фонарь мне чужд.
Нам, как и пчёлам зимним, не положено
вкушать свой мёд, зависимо от нужд.

Я видела голубку за стеклом — 
она, изранившись, рвалась к свободе
и билась крыльями о толстую преграду.
Любовь струилась кровью по крылам,
в глазах мечта алела жаждой и томленьем
по радости вдвоём. Стекло молчало
и равнодушием дышал его покой — 
оно, покрывшись кровью не своей,
терпело глупость безудержной птицы.

Птица? Нет, я не птица,
но птице во мне не спится.
Баюкать её не стану,
уж лучше крылья достану.
Сгорят, говорите? Знаю,
но всё же птицей порхаю,
хоть перья мои порою
горят небесной росою.
Горю — потому и летаю...
Сгорю, говорите? Знаю.

Она себя, как мёртвую, в наём
и дьяволу, и Богу в одночасье
сдала, чтоб выжить - мертвенный приём:
побег от скорби в череду несчастий.
Пусть гонит смерть стадами облака,
хоть клоком шерсти на ветвях остаться -
не умереть, а жизнью тлеть, пока
земным путём приходится скитаться.
Болит, болит - скорей перевязать
страдалице её пустыни раны.
Вновь сердце слово силится сказать
в забывчивости сонные туманы.

* * *

Небо ищет убитую птицу,
птице убитой небо снится:
воздух на крыльях, ветер в лапах,
в ноздрях земли безбрежной запах.
Синь океана в глазах таится
даже у мёртвой, забитой птицы;
даже у той, что летать боится
синь океана в душе ютится.
Птица и небо срослись навеки,
как андрогинные человеки,
как сообщающиеся сосуды.
Небо любви, поцелуй Иуды -
в птичьих глазах - никак не забуду.

Не думай, что иду сама, изведав цели,
прокладывая тропы и мосты.
О нет, лечу на крыльях нежности в тоннеле
понятий детских и простых.
Та птица, что меня несёт всё выше-выше,
не спрашивая умно у меня
о способах движения над крышей,
танцует в небе, всех благодаря.
А я — глупа, и птица это знает:
лелея жизнь во мне, она взлетает.

Мне предписана тонкость
и точность,
и смелость от страха.

Я как-будто в загоне,
и всё же —
беспечная птаха.

Улететь не смогу,
хоть крылами
предчувствую плаху:

в мире страшных людей
я — взыскатель
потерянной драхмы*.

Чудо долго не длится:

если в дом постучится

чудно,

помни, что чудо —

это просто причуда.

Прихоть неба, и только:

не законна нисколько.

Чудо

жаждет случиться,

а не впустишь —

умчится,

птицей в небо умчится

и с тобой не случится.

А мне другого может и не надо:

лишь птицей жить в листве большого сада,

порхать и петь, звучать навстречу солнцу,

и подлетать бесхитростно к оконцу,

где крохи разложил хозяин добрый

от хлеба, что его руками собран.

Тот, кто держит в небе журавля,
но тоскует по ручной синице,
вечно недоволен, мол, всё зря:
счастье — в лапах бестолковой птицы.

Небо держит птиц, а не рука;
в крыльях, а не в лапах сила птичья.
Лишь бескрылым кажется горька
участь птиц — охотникам за дичью.

Лапам и когтям земля дороже,
а крылатым небо подавай:
хоть не птица я, летаю тоже.
Чтоб взлететь, синицу — отпускай...

Небо орлом взлетает,
неба душа желает —
прочь от земли стремится.

Или мне снится птица,
что улетает далече? —
жить на земле ей нечем.

Лишь из любви орлица
в недрах души ютится.

Крыло куриное —
не правда ли, смешно
крыло,
приуготовленное в пищу;
крыло, которое
себя не обрело?

Коль крылья
небеса не взыщут,
их,
перья оборвав,
съедят.

В сердце птичка залетела:
села и во мне запела.
Я проплакала с ней вместе
поразительную песню.
Жизнь пропела,
смерть пропела
и на небо улетела.