Когда тоска по родине земной
сменяется тоской небесной,
дороги жизни следуют за мной,
как по дороге безупречно тесной.
Пути земные — скорбные пути,
небесные — гораздо строже,
но птицами живут на них прохожие,
умеющие в скорби вознести.
Птицы такие разные:
воздушные-прекрасные.
Даже когда непоющие:
высокие-зовущие,
крыльями к небу льнущие
и небесам не лгущие.
Летите выше, пернатые,
прямо в тучи лохматые,
прямо в руки разжатые,
прямо в души крылатые.
Поела птица, запела птица —
Решила птица повеселиться.
И радость птицу преодолела,
когда, как птица, во мне запела.
И я поела, и я запела,
И я за птицей вослед взлетела.
Красные листья
и ели:
зеленые —
о-сто-чер-те-ли!
И розовые, и голубые,
и ёлки-палки седые —
все надоели
всем.
Голос оглох
совсем.
Море желает пить.
Значит, придётся
быть.
Рождество — один из самых любимых нами праздников церковного года. Особенно любят его дети — за ёлку и подарки под ней. И взрослые в святочные дни становятся немножко детьми: чаще смотрят ввысь, на небо, словно допуская возможность увидеть ту самую Звезду; чаще останавливаются, чтобы подумать о смысле жизни, о чуде, о Христе. Таковы наши традиционные переживания, всегда сопряженные с поиском подарков для близких, праздничными хлопотами по устроению домашних торжеств.
Кто побогаче, старается провести рождественские каникулы более необычно: некоторые — в паломнической поездке, другие, и это случается всё чаще (мода!), в праздничном туре по Европе. Рождество в Европе, судя по отзывам, очень красочное, яркое, с множеством рождественских ярмарок и всевозможных распродаж.
Представляю, как читатель, прочтя заголовок статьи, перенесётся мыслями в советские времена, когда секса тоже не было. Кто-то снисходительно улыбнётся, пожалеет несчастного автора или, наоборот, покрутит у виска, мол, автор не знает, что означает в английском языке слово «sex». Но найдутся и те, хочется верить, кто захочет понять, кто вместе со мной поразмышляет над ситуацией в мире, над разгулом страстей и случившейся при этом подменой понятий и ценностей. Мир стоит на пороге больших перемен, на нас движется новый тоталитаризм — диктатура низменного. То есть, с нами произойдёт примерно то же самое, что происходит на огороде, когда хозяин перестает заниматься прополкой сорняков.
Пережить можно всё.
Даже это
безумие —
можно!
Лишь оставленность
Богом
пройти самому —
невозможно.
Суд последний
свершится —
на пике
падения,
и мы примем от Спаса
плоды
Воскресения.
Бог помиловать рад,
если будет кто
каяться в Боге.
Лишь бесстыжий наряд
нас не пустит
в святые чертоги.
Спас навстречу грядёт
безумным, но ждущим,
зовущим
и плачущим.
Сад Господень
растёт
мимо гордых,
корыстных
и скачущих.
Иудушки,
я вами дорожу.
Без вас и подвига не будет —
понимаю.
Но глядя вам в сердца,
я замираю:
не вижу отблеска Творца,
лишь тень всегдашнего дельца —
Иуды.
Боже вас помилуй!
Поругание святынь —
предпоследний крест,
Господи, последний —
да минует!
Надо поискать святых
окрест —
может быть за них
нас Бог помилует.
Пыльные дороги — не беда,
горе, если распылят святыню.
Отойдёт от нас Господь тогда,
Дух Святой и тот может покинуть.
Горечь здешних мест —
предпоследний крест.
Господи, последний —
да минует!
Низость мира всходит урожаем,
подлость мира строит свой дворец,
и лакейство мира, дорожая,
верит, что и дьявол суть — творец.
Мелкие, ничтожные людишки
продают святыни за пустяк.
Глупостью надменные мартышки,
бойтесь скорбного «Да будет так!».
Коль опустит руки всяк просящий
вашим просьбам положить конец,
вы проснётесь — станет настоящим
тернием колючим ваш венец.
Как страшен равнодушия порок!
О, теплохладность, нет тебе предела.
И самомнение, накопленное впрок,
рядится ныне в праведность без дела.
Как страшен человек своим лицом,
когда не видно отраженья Бога:
его душа, для Бога недотрога,
пред дьяволом гуляет нагишом.
Мой траур по безумцам из безумцев;
по жизни, для которой жизнь — Господь.
Роскошный приговор — любви презумпция,
когда бесстыже разгулялась плоть.
Спесь человечья с пеною у рта
отстаивает право на погибель.
Ужели близится последняя черта
в нечеловеческом судьбы изгибе?
Мечтал веник орхидеей зацвести,
чтобы быть ему в большой у всех чести.
Распоясался, все прутья разметал,
и мести полы, конечно, перестал.
Как ни странно, веник — не зацвёл,
только мусора премного произвёл.
Выброшены прутья — лишний хлам,
и расцвел в домах большой бедлам.
Орхидеи почему-то не цветут,
веников и тех не стало тут.
Пластиком торчит в окне цветок,
тот что веник красотою влёк.
Как безумные свиньи
на краю пропасти
беснуются.
Достоевского
страшный сон.
И мой.
Дикий визг —
в ушах и сердцах
дыбится.
Христы
среди рыл,
спящие.
Бог
немой,
страждущий,
прости!
Качество отношений между людьми зависит от многих факторов. И так хочется, чтобы всё и всегда было хорошо, правильно, «не хуже, чем у людей». Быть может, именно страх неудачи заставляет нас не общаться, а только имитировать отношения, действуя по той или иной схеме.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!
(А.Пушкин, «Евгений Онегин»)
Да, друг, если только он мнимый, ненастоящий — страшнее врага. Дружба делает нас открытыми, уязвимыми. В то время как игра в отношения — дело почти безопасное, позволяющее извлекать максимум выгод при минимуме рисков, особенно если вооружиться рецептами, к примеру, от Д. Карнеги.
Сидит Касенька на диване, ножкой болтает — грустит. У мамы скоро день рождения, а подарить ей нечего. Открытку она уже нарисовала, но этого мало. Хочется, чтобы мама была счастливой-пресчастливой.
Мама тихонечко подходит сзади, обнимает Касеньку за плечи и спрашивает:
— Где мамин цветочек?
— Воть! — весело отвечает Касенька.
— А где мамино солнышко?
— Воть!
