7 июня 2013 в Брисбене ушёл из жизни еще один замечательный человек.
Памяти Берты Нисановой. (11.11.1921-07.06.2013)
Не забуду минуты прощальной,
Как смотрела с тоскою мне вслед.
В отражении жизни зеркальной… -
В этом взгляде печаль многих лет.
Ты смотрела в глаза мне с любовью,
А искала черты не мои,
Мы сроднились с тобой своей болью,
Разделяя печаль на двоих.
Приснился Полине сон. Будто гуляет она по саду удивительной красоты: всюду цветы, бабочки летают, птички поют... Идет она по дорожке, посыпанной белым песком, и приближается к большому ароматному кусту жасмина. И тут дорожка раздваивается: одна тропинка ведет налево, а другая направо. Куда свернуть?
Прислушивается Полина - справа раздается веселый смех, а слева... кажется, плачет кто-то? Скорее туда!
Пробегает Полина несколько шагов, глядь - так и есть: сидит прямо на траве маленькая феечка и жалобно плачет.
Ах, батюшка, нам бы попроще бы чином.
Уж дети да внуки – не надо венцов!
И певчих не надо – и так благочинно.
Мы в браке… давненько, в конце-то концов.
Священник согласно кивнул на прощанье,
И пара ушла до святого венчанья.
Оделись смиренно, явились заране.
Она седовата, и он лысоват…
Подруга пришла – вот и все, кто во храме,
И батюшка важно ступает из врат.
И… грянули певчие-молодцы!
И… золото-ало сверкнули венцы!
И вот чин по чину идет обрученье,
Венцы возложили, и вдруг… превращенье!
Сияли венцы, как осколки зари!
Стояли в венцах молодые цари!
И юность вернулась, и красота,
И старые клятвы звучат у Креста…
О, эти венцы злато-алые,
Как рая цветы небывалые!
Как храмы золотоглавые!
Сияли надоблачной славою!
Не остави меня, я прошу, никогда не остави
(снова бренное тело стенает под тяжким крестом,
немощствует и ропщет, и требует велию тайну
промыслительных судеб Твоих отложить на потом).
Не вмени мне во грех недостойных моих славословий,
неумелых молитв за себя и за ближних своих
(доверяю Тебе безраздельно, без всяких условий,
помоги и спаси, настрадавшихся их обнови,
из печали отчаянной выведи узенькой тропкой,
напои родниковой водой и утеши в пути).
И не презри коптящий огонь тонкой свечечки робкой...
Не остави меня... и любимых моих защити.
Русская душа так устроена – она стремится помочь, узнав о какой – то беде.
Бывают ли случайные встречи? Чем чаще я задаю себе этот вопрос, тем яснее мне слышится ответ: «Нет». Иногда нам посылаются важные встречи, а мы на них, просто не реагируем, так и не узнав, как много полезного мог принести этот разговор.
Я сижу на веранде уютного дома, расположенного в пригородах Брисбена (Австралия). Приехав с друзьями поздравить с днём рождения одного уважаемого человека, я попала в очень приятную компанию знакомых и незнакомых людей, которые, не договариваясь, приехали тоже поздравить друга. Разговор, как всегда, зашёл о России, о судьбах людей, и тут же, перешёл в незапланированное интервью.
Пауза сливалась с тишиной,
Затаив дыхание, молчала.
И казалось только ей одной:
Каждое мгновение – начало.
Звуки, переливы, шум земной:
Всё сливалось, таяло, терялось.
Так незримо в паузе живой
Сердце тишиною обновлялось.
Не взыщите, друзья, что бываю порой нелюдима,
вас люблю всей душой, только горек отчаянья хлеб
(жизнь построить пытаюсь на камне - "и это есть дивно",
но зыбучий песок нестроенья готовит мне плен).
Задыхаюсь и маюсь, ищу невечернего света
малый отблеск - в темнице страстей и лукавых духов
(не хватает отечески-мудрого слова-совета)...
Не судите, друзья, за десятки ненужных стихов.
Одику Серебряковой
Последний луч солнца погас.
Мне пора отдохнуть…
Но скачет крылатый Пегас,
Несётся через Млечный Путь.
Смотрю я в сапфирную высь,
В сад отворивши окно:
— «О время! Остановись!
Дай вспомнить, что было давно…»
Ангелочков догорают платьица.
На щеках ложится смертью сажица…
Белый бант у Хедвы расплавляется…
Для детей игрою это кажется…
Мама обнимает свою Фирочку:
-Ничего не бойся, моя деточка.
В «доме» том проверят твою бирочку,
И дадут печенья и конфеточку.
И с надеждой на игру и пряники
Уходили в печи ясноглазые;
Если по новее были валенки -
Их снимали пред огнём и газами…
Но помилуй прошедшее!
Н. Гумилёв
Слово это было произнесено в юбилейный год 75-летия со дня рождения Александра Валентиновича Вампилова в Омском государственном классическом университете.
Сначала был звонок от профессора университета Валерия Ивановича Хомякова. Он мягко настаивал: «Очень важно, чтобы сегодняшние молодые не в книжках прочитали, не из интернетовских веб-страниц... а от живого человека услышали, от того, кто знал его...».
Ну, подумала я себе: «ты жива ещё моя старушка»... так вдруг ощутился разбег времени от моей юности до юности сегодняшних молодых.
Я умру, растворюсь среди трав,
Разольюсь по полям как вода.
Вдруг усну, от дороги устав,
И не встану уже никогда.
Утону в первых проблесках дня.
Разобьюсь о рассветную рань.
Что-то мягко коснется меня,
Подтолкнув за последнюю грань.
Тысячу лет назад в Византии жил святой Симеон Новый Богослов — монах и поэт. После него остались прекрасные гимны о православной аскезе и мистике.
Редко встречаются в нашей духовной традиции описания мистического опыта. Подвижники писали в основном к людям малоопытным, для которых нужно было объяснить основополагающие истины о покаянии и борьбе со страстями. О высоком опыте рассуждать в таком случае было неуместно. Да и редко кто из Божиих избранников открывал свой мистический опыт. Причина была особая: подвижники опасались незаметного приражения тщеславного помысла.
И все-таки наша традиция свидетельствует о подлинном мистическом опыте — в том числе устами преподобного Симеона. Не зря мы величаем его Богословом. Это указание не на полученное образование и «профессиональную принадлежность», а на опыт высокой жизни в Боге, знание таинственных истин о духовной жизни, о богопознании. И о мистике он писал. Почему? Может, потому что он был поэтом. Ведь поэты пишут о своих переживаниях откровеннее, чем непоэты.
Я оглох от страданий людских.
Свирепеют картины.
Маски ужаса встали на плечи согбенных фигур.
Гниль просторов мирских –
Рост давно заболоченной тины.
Обнажёнными дёснами цепи изгрыз трубадур.
Инквизиция святость пытает огнём и железом.
Я изгоем живу, презирая и лесть, и почёт.
Но с мольбертовой плахи своей никогда я не слезу.
Она жизнь мою, как палач неподкупный, берёт.
Вышла замуж за штык
Молодая и громкая пушка.
Познакомила их богомерзкая сводня – война.
Я молчу. Я привык.
Пью трагичный напиток из кружки,
Что разбита давно, и, увы, никому не нужна.
После смерти моей остаются портреты, рисунки.
В них кровавая боль и в темницу упрятанный век.
Восточная притча
Восточный город, суета и зной.
Брели к источнику среди зевак
Отец, мужчина пожилой
И сын-юнец, доверчивый простак.
Сын восседал на молодом осле,
Отец шёл рядом, что-то напевая.
Вдруг голос возмущённый в чайхане:
«Позор! Отец идёт, изнемогая,
А сын – верхом, стыда в нём, видно, нет!»
Отец прибавил ход, чтоб скрыть смущенье.
Послушал сын-юнец чужой совет,
Сказал отцу, преодолев смятенье:
А я полюблю тебя, полюблю –
Только, пожалуйста, появись!
Ну как без паруса кораблю?
Ростку как без солнца – ввысь?
Появись неожиданно, вдруг,
Рассветным лучом приди.
Хочу узнать, что ношу не стук –
Живое сердце в груди.
Крылья хочу тебе подарить
И крылья в ответ принять.
Потому что, если любить,
То возможно ли – не летать?
— Бабуля, а расскажи нам что-нибудь!
Когда закрылась дверь за родителями, девочки окружили бабушку.
— Что папа с мамой сказали? Умыться, переодеться и марш в кровать. — строго проговорила бабушка.
— Но ведь Пасха!
— Вот именно — сегодня Пасхальная ночь.
— Ну, бабушка, а ты расскажи нам Пасхальную историю! — не унимались девочки.
Безмерной ношею слова - на позвоночник.
Морщинок рябь на лоб крутой - безумья росчерк.
И щедрым даром в закромах души сгоревшей
не зёрна - плевелы лежат в награду грешной.
Тянуться к небу, чтоб достать блестящий грошик...
О ранах кроткого Христа поёт псаломщик.
На стекле, как маленькая свечка
Прикрепилась детская душа.
Оборвали жизнь у человечка-
Не родили где-то малыша.
Плачет Ангел не рождённых деток.
У хирурга запотел, аж, лоб.
Скрежет от выскабливания клеток;
Не сколочен для малышки гроб.
— Омилия, а мне тоже в этом году исполняется шесть! Значит, мы с тобой ровесники? Значит мы с Тобой подружки! Будем дружить? Только у Тебя распускается всего лишь седьмой листочек, а у меня их — шестьдесят, а скоро распустится седьмой...(десяток).
Я слышу, что Ты шепчешь мне: так не бывает. Сомневаешься? Тогда послушай мою историю про второе рождение. Только Тебе я могу ее поведать, по секрету.
Из серии «Слава Богу за все!»
Господи, Как хорошо гостить у тебя: благоуханный ветер, горы, простертые в небо, вода, как беспредельные зеркала, отражающие золото лучей и легкость облаков. Вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки, и птицы и звери носят печать твоей любви. Слава Богу за все! (Из акафиста «Слава Богу за все!»)
Красноярские Столбы — удивительный уголок природы в самом центре Сибири. Место, где вырвавшаяся из недр земли магма застыла каменными изваяниями скал в ожерелье горной тайги.
В далеком 1925 году по просьбам жителей Красноярска, обеспокоенных варварской заготовкой камня и рубкой леса, охотой и лесными палами, в ставшем для них любимым месте отдыха был создан один из старейших в России заповедник «Столбы».
Высота скал (боле 100) здесь достигает 60-90 метров, а возраст горных пород варьируется от кембрия (более 600 млн. лет) до каменноугольного периода. В заповеднике есть и пещеры глубиной до 100 метров.
