Мне 25 лет. Моей матери 60 лет и у меня складывается впечатление, что моя мать больна депрессией легкой-средней тяжести. У нее обычно тоскливо-упадническое настроение, на вопрос о самочувствии очень часто отвечает «да так, не очень», у нее снижена работоспособность, она очень быстро и сильно устает, в свободное время единственное желание — забыться через просмотр телевизора и чтения детективов, общаться у нее никогда нет настроения, она проходит мимо меня, как будто меня в комнате нет, абсолютно не интересуется моими делами, и я не чувствую, чтобы она хоть как-то стремилась со мной взаимодействовать, меня это очень сильно ранит, чувствую себя пустым местом. С отцом у нее хронический конфликт, говорит с ним только в обвинительном тоне, руганью занимается, совершенно не заботясь о погоде в доме. Такое состояние продолжается у нее уже более 10 лет. Вопрос: как мне выстроить свою стратегию поведения, если я жажду маминого тепла и участия в моей жизни, а получаю холодную глухую эмоциональную стену, которая меня сильно расстраивает и демотивирует (я человек очень чувствительный, местами мнительный, мне необходимы поддержка и тепло близких. От отца я это получаю, но чувствую острую потребность, чтобы и мама меня замечала). Я пробовала сама идти на встречу, проявляла инициативу, искала поводы для общения, проявляла любовь и поддержку и наши отношения становились получше, но когда мой ресурс истощался все опять возвращалось в прежнее состояние. Я как будто наполняла бездонную бочку и ничего взамен не получала практически, это очень тяжело мне. Мне кажется, что мама психически больна, у нее депрессия, но она о врачах пока не хочет слышать, ее состояние кажется ей пусть и не особо хорошим, но зато привычным. Я пробую себя настраивать на общение с мамой как служение, заботу о ней, не обращая внимание на ее плохое состояние и колкости из-за плохого же самочувствия, ноу меня без взаимности плохо пока получается, я быстро истощаюсь. Подскажите пожалуйста, какие вы видите оптимальные варианты моего поведения в данном случае? Заранее большое спасибо и спаси Бог!
ПС: мы обе православные христианки, я сейчас воцерковляюсь, мама в церковь не ходит, не молится, но любит ездить в паломнические поездки.
Ответ
Думаю, на Ваши вопросы
Священник Федор Людоговский, 2015-08-19
Думаю, на Ваши вопросы лучше всего ответил Л. Н. Толстой. Хотя в деталях ситуации не совпадают, но, думаю, в общем и целом сходство налицо. И здесь, мне кажется, важны не столько первые, сколько последние три абзаца.
После так быстро последовавших одна за другой смертей сына и мужа она чувствовала себя нечаянно забытым на этом свете существом, не имеющим никакой цели и смысла. Она ела, пила, спала, бодрствовала, но она не жила. Жизнь не давала ей никаких впечатлений. Ей ничего не нужно было от жизни, кроме спокойствия, и спокойствие это она могла найти только в смерти. Но пока смерть еще не приходила, ей надо было жить, то есть употреблять свое время, свои силы жизни. В ней в высшей степени было заметно то, что заметно в очень маленьких детях и очень старых людях. В ее жизни не видно было никакой внешней цели, а очевидна была только потребность упражнять свои различные склонности и способности. Ей надо было покушать, поспать, подумать, поговорить, поплакать, поработать, посердиться и т. д. только потому, что у ней был желудок, был мозг, были мускулы, нервы и печень. Все это она делала, не вызываемая чем-нибудь внешним, не так, как делают это люди во всей силе жизни, когда из-за цели, к которой они стремятся, не заметна другая цель — приложения своих сил. Она говорила только потому, что ей физически надо было поработать легкими и языком. Она плакала, как ребенок, потому что ей надо было просморкаться, и т. д. То, что для людей в полной силе представляется целью, для нее был, очевидно, предлог.
Так поутру, в особенности ежели накануне она покушала чего-нибудь жирного, у ней являлась потребность посердиться, и тогда она выбирала ближайший предлог — глухоту Беловой.
Она с другого конца комнаты начинала говорить ей что-нибудь тихо.
— Нынче, кажется, теплее, моя милая, — говорила она шепотом. И когда Белова отвечала: «Как же, приехали», она сердито ворчала: — Боже мой, как глуха и глупа!
Другой предлог был нюхательный табак, который ей казался то сух, то сыр, то дурно растерт. После этих раздражений желчь разливалась у нее в лице, и горничные ее знали по верным признакам, когда будет опять глуха Белова, и опять табак сделается сыр, и когда будет желтое лицо. Так, как ей нужно было поработать желчью, так ей нужно было иногда поработать остававшимися способностями мыслить, и для этого предлогом был пасьянс. Когда нужно было поплакать, тогда предметом был покойный граф. Когда нужно было тревожиться, предлогом был Николай и его здоровье; когда нужно было язвительно поговорить, тогда предлогом была графиня Марья. Когда нужно было дать упражнение органу голоса, — это бывало большей частью в седьмом часу, после пищеварительного отдыха в темной комнате, — тогда предлогом были рассказы все одних и тех же историй и все одним и тем же слушателям.
Это состояние старушки понималось всеми домашними, хотя никто никогда не говорил об этом и всеми употреблялись всевозможные усилия для удовлетворения этих ее потребностей. Только в редком взгляде и грустной полуулыбке, обращенной друг к другу между Николаем, Пьером, Наташей и Марьей, бывало выражаемо это взаимное понимание ее положения.
Но взгляды эти, кроме того, говорили еще другое; они говорили о том, что она сделала уже свое дело в жизни, о том, что она не вся в том, что теперь видно в ней, о том, что и все мы будем такие же и что радостно покоряться ей, сдерживать себя для этого когда-то дорогого, когда-то такого же полного, как и мы, жизни, теперь жалкого существа, Memento mori, — говорили эти взгляды.
Только совсем дурные и глупые люди да маленькие дети из всех домашних не понимали этого и чуждались ее.