Природа знак равенства вечность: чем дальше от наших, тем краше —
Весенней пасхальной стихирой вода по оврагам звучит,
И верба уже пожелтела, и каждый цветущий барашек
Едва ли теперь не мерцает что твой огонёк от свечи.
Дыхание тёплого ветра, волнуется лес воскрешённый,
Цвет чёрный меняет на бурый с отливами зелени ель.
И может быть даже старею, но радует глаз искушённый
Не что-то иное, а просто живое создание шмель.
Не тужи о былом, не пророчь запустения мерзость —
Вновь расстреляна ночь неприкрыто, зловеще, в упор.
Величаю Тебя, венценосных свидетелей Дерзость,
Что за Слово Твоё
ещё вскинут над шеей топор.
Снова вижу, распахнуты двери в Чертог Твой небесный,
И горит позолотой воздвигнутый Храм на кости.
Ублажаю Смотрение — дабы с Тобой совоскреснуть,
Ты ещё и сегодня даруешь с Тобой спогребстись…
А помнишь, братишка, мы видели белку? —
Всё было как будто на прошлой неделе;
Снег сыпал за ворот, колючий и мелкий,
Сорвавшийся с лапы встревоженной ели.
Петляла лыжня в колее снегохода,
Шептали друг другу с тобой без утайки:
Вот вырастем — тоже пойдём на охоту
И купим собаку, конечно же, лайку;
А лучше упряжку задорных и прытких.
Как явственны в памяти звуки, ты слышишь? —
Отец возвращался со скрипом калитки
И скидывал мехом обитые лыжи;
Насвистывал, крякал, стучал в рукавицы.
За всех не ручаюсь, не знаю, а наша
Мечта отдавала кедровой живицей
И сернистым запахом из патронташа.
На самых глухих полустанках синеет погост на погосте,
Что пряди родителей наших ковыль придорожный белёс —
Лишь небо свежо и реально, как в детстве на дальнем покосе,
С клубами косматого хлопка, в резном обрамленьи берёз.
От ветра трепещут листочки, во рту вековая былина,
И мажется сок земляники, нанизанной детской рукой.
Попробуй, устанешь с годами, тропинка покажется длинной,
Но вряд ли когда-нибудь первым попросишься сам на покой.
Где в бараки сбит лес когтями скоб,
Где под номером ссохлось деревце,
Крестный ход идёт по Октябрьской,
В позолоте риз ветер греется,
Тот, что зло стегал спины потные,
Пересчитывал рёбра впалые;
А теперь, гляди, сыплет под ноги
Пятаки листвы медно-алые,
Чтоб осеннее спрятать месиво.
Покропит водой светлый батюшка —
Со дворов рукой машут весело,
Да и сам идёшь, улыбаешься.
Что Тебе принесу или что Тебе, Вечный, воздам?
Мне казалось вчера, что отныне на раны готова.
Я сама говорила: позволь мне придти по водам —
И шагнула вперёд, не дождавшись ответного слова.
Я, конечно, дойду — я сильнее стоящих окрест,
У меня два меча, и не камень Ты видишь, а глыбу!
Только петел поёт да чернеет за городом Крест,
И не просто тону — удаляюсь долавливать рыбу.
Вновь душа воспарила под свод голубого шатра,
Выше хвойных вершин, выше хриплого птичьего грая —
Это кровная память во сне догоняет ветра,
Веселящие хлеб в белых нивах Алтайского края.
Всё по тем же дорогам кивают вослед ковыли,
И тяжёлое облако вечно клубится в прицепе,
Где давнишние предки тонули в горячей пыли,
Намотав на запястья литые кандальные цепи.
Пусть на сонном маршруте особых предвестников нет,
Времена парусами уныло повисли на реях —
Я мечтаю доплыть
до черты, за которой рассвет
Вспыхнет новым светилом, и тёмное сердце прозреет.
Там усталый апостол достанет из волн свой улов,
Серебристые рыбы блеснут одесную-ошую;
Но тогда надо мною исполнится истинность слов,
И отверстое небо вовек ни о чём не спрошу я.
Ночь. Цикады звенят в травяной кузне.
Облепили столбы фонарей совки.
Чёрной глыбой вдали, горизонт сузив,
Выпирают на юг из земли сопки.
В тёмных пихтах тревожно кричат жёлны.
Разорвав в небесах полотно в клочья,
Загорится просвет молодым жёлтым,
Будто солнце оттуда встаёт ночью.
