Вы здесь

Олег Селедцов. Рассказы

Смертию смерть поправ

Этой весной я умирал. Серьёзно. Не фигурально там, а самым натуральным образом. Тут вот штука какая. Дожил я до сорока пяти и с медициной особо не пересекался. Ну, руку ломал в детстве, стоматологи, само собой разумеется, аппендицит… Грипп, ангина… Что ещё? Свинка в раннем детстве… Вот и всё, пожалуй. А тут вдруг прихватило. Да так, что в глазах темно, ноги не держат. В руках слабость такая, что к стыду своему сумку с вещами на антресоли закинуть не могу. Плюс одышка, гул в голове. Я не курю, алкоголь не употребляю, почти. Зарядка по утрам, гантельки. И вот такое вдруг. Подробно рассказывать не хочу. О болячках только начни. В любой поликлинике, сидя в очереди, вы, конечно же, слышали бесконечные повести о неизлечимых недугах и бессилии убийц в белых халатах. Тут даже если не четверть правды будет, и то волосы на голове дыбом становятся. А там больше, чем на четверть. Там, в очередях, можно совершенно увериться, что отечественная медицина способна излечить лишь ОРЗ, ОРВИ и детские болезни. Все остальные заболевания в нашей стране не лечатся, а лишь временно купируются и то за очень большие деньги. Но шут с ними — не об этом.

Штаб нашего детства

К 80-ти летию Н. К. Бромлей

Недавно позвонила сотрудница:

— Слушай. Единственное число «штаб». А как во множественном?

— ШтабЫ, конечно, — отвечаю, не задумываясь.

Но проходит минут пять, и червячок сомнений начинает слегка терзать. А точно ли штабы? А может, правильно штАбы, с ударением на первый слог? Да, собственно, какая разница? И что мне до этих штабОв-штАбов? Но что-то продолжало жечь мозги, что-то лишило покоя. Что?

И вдруг я понял. Из глубины памяти всплыло это. Бессовестно забытое, детское, важное. Штаб.

Оглашении, изыдите

Обитель ютилась прямо на отвесной скале Срединного хребта. Первые монахи поселились здесь, пожалуй, до официального распространения на Руси христианства. Скорее всего, это были греческие или иберийские отшельники, которые, спасаясь от суеты мирской жизни, забрели в эти нехоженые горы и обнаружили на неприступных скалах пещеры «Богомзданные». Недюжинная сноровка и умение укрощать враждебные скалы потребовались этим смельчакам, чтобы добраться до пещер, обжить, устроить в одной из них церковь. Так начиналась монастырская молитва, так крепла она, возносясь всё выше и выше, в горние, к самым небесам, к самому Престолу. Но не безоблачным было её течение. Да что там! Не облака — грозовые тучи, беспощадные бури и грады терзали, крушили, унижали её войнами, разбойными набегами, переселениями народов, изменами отеческой вере, ересями и самодурством тех, кто глупо величает себя «Сильными мира». Сколько праведной крови было полито с этих скал на серые камни и синие гранитные плиты, сколько слёз пролил ангел-хранитель обители в горную чистую речушку, становившуюся порой мутной и солёной.

Серебро росы на золоте рассвета

Дверь всё-таки заскрипела. Как ни старался Борис Семёнович выйти из номера бесшумно, коварный скрип, предательской сиреной зашатал прочную паутину утренней тишины. Борис Семёнович выругался про себя, оглянулся вглубь комнаты, где, к счастью, крепко спала красивая, сочная женщина, и продолжил свой путь к спасительному коридору. Ты, конечно, уже думаешь, что наш герой либо грабитель, либо бессовестный соблазнитель женщин, предпочитающий покидать своих любовниц, пока те предаются утренней, сонной неге. И ошибаешься! Борис Семёнович никакой не грабитель, а мелкий чиновник, работающий в администрации провинциального городка. Женщина, оставшаяся спать в покинутом героем номере – никакая ему не любовница, а самая, что ни на есть законная, и, не поверишь, любимая жена – Вера Васильевна. И выбирался Борис Семёнович, стало быть, из своего собственного номера, вернее, временно собственного номера одной из лучших профсоюзных здравниц лучшего российского города-курорта, где семье Соколовых посчастливилось отдыхать по путёвке. Почему посчастливилось? А как ты думаешь, часто ли чиновник такого ранга, как Борис Семёнович может получать путёвку для отдыха в таком городе?

Семерых одним ударом

В санаториях только начался ужин. Но Соколовым совсем не хотелось в этот вечер кушать гуляш, оставшийся с обеда, неизменную паровую котлету, или люля-кебаб, или шницель, что в санаторной столовой было одинаковым. Тем более, что пару часов назад Борис Семёнович с женой и сыном хорошо посидели в «Чайном домике», скушав пару шампуров шашлычка из свиной корейки, по порции жареной форели, по сочно-жирной шаурме, да плюс салат, да плюс коньяк для взрослых и сок для Женьки. Однако совсем оставаться без ужина было бы неправильно, и Соколовы отправились на Курортный бульвар, где на «пятачке», в гастрономчике ютилось приличное кафе «Мороженое».

Плеск златозвонной реки

- Ну, вот и всё. Такая она. Москва! Понравилась?
- Ещё бы!
Глазки у Коленьки искрились. Надо же, неделю почти без роздыху бродили они по московским улицам, переулкам, бульварам и проспектам. Тверская, Моховая, Никольская, Лубянка, Сретенка, Варварка, Волхонка… От одних названий дух трепещет, замирает сердце, и душа рвётся в полёт. А Плющиха! А Арбат! Сколько садов, парков обошли. И всё пешком. Какой трамвай, какой троллейбус? Метро ещё куда ни шло. Это же московское метро. Здесь каждая станция — чудо. Ах, любил Алексей столицу. До самозабвения любил. Каждый раз, ступая на перрон Курского или Павелецкого вокзала, едва ли не лезгинку плясал от счастья. Стремился сюда, календарики заводил: сколько осталось до поездки в… Ах, ты, Боже мой! В Москву! Слово какое! Звуки какие!! Мо-а-а!.. Мама. Мамочка моя! Мелодии твоих колыбельных маршей поили меня духовным молоком сквозь сотни и сотни километров, сквозь годы и десятилетия. Я жил где-то в глуши, зная, точно зная, что есть, есть у меня не строгая, самовлюблённая мачеха, а добрая, всеми любимая и искренне любящая мама — моя Москва…

Медаль

Священник церкви святого великомученика Георгия станицы Старорусской получил к Пасхе награду. Медаль преподобного Сергия Радонежского сверкала на груди иерея таинственным серебряным светом. Епископ, вручавший награду, как-то по особому глядел на отца Василия — торжественно и чуть печально. Батюшку поздравили пастыри других церквей благочиния и знавшие его по прежнему месту службы миряне. Раньше отец Василий служил в республиканском центре в кафедральном соборе штатным клириком, а два года назад получил назначение в Старорусскую, где православный приход находился на грани уничтожения. Что делать? Иерей — тот же солдат. Рассуждать на тему: нравится — не нравится не приходится. Назначил владыка — терпи, смирись и выполняй. Христианская жизнь в Старорусской церкви действительно тогда почти замерла.

И бысть сеча зельна

Маленькое уютное пространство часовни закутано клубами душистого ладана. Толи от того, что за стенами было слишком пасмурно, толи от того, что оконца были слишком узки, здесь сегодня особенно темно. Лишь мерцание свечных огоньков на подсвечниках да блеск теплящейся лампадки перед старого письма иконой, на которой от древности и лика-то рассмотреть было невозможно, угадывали присутствие людей или полутеней. Несколько силуэтов, очевидно певчих, слева от аналоя красиво выводили слова акафиста:
«От юности своей Христа возлюбив, к небесным духом прилепился еси, безплотных подражав житию, ублажаем тя…»
Отец Виктор вслушивается в пение, но не может понять о ком речь, Он внимательно, до боли в глазах, приблизив свечку к киоту, вглядывается в икону, но не узнает святого.
«Радуйся, доблестный в защиту веры и Церкве воителю; радуйся, своея земли мужественный защитителю. Радуйся, безопасности всея страны Российския охранителю…»