Василевс (15 глава)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
О том, как я впервые побывал в Риме

В Риме состоялись грандиозные празднества, посвященные двадцатилетию правления Диоклетиана.
Старший август давно объявил, что после двадцати лет правления он добровольно откажется от трона и отпразднует это событие триумфом.

«Страной должны управлять сильные и молодые, — все чаще повторял он в своих публичных речах. Поначалу никто не верил, что Диоклетиан добровольно откажется от власти. Когда это римские императоры сами покидали трон? Они до последнего издыхания дрались за пурпурную мантию, и отступали лишь перед сильнейшим.

Но вскоре поползли слухи, что Галерий пригрозил старшему августу войной, если тот не сдержит своего обещания. И народ стал гадать: кто после Диоклетиана возьмет в руки бразды правления империей?

Насчет двух августов более-менее все было понятно. Старший трон по давней договоренности наследовал Галерий, что заранее приводило народ в содрогание. Вторым августом должен быть стать наш Констанций Хлор: за ним стояла самая сильная в империи армия.

А ещё два цезаря? От них в государственной упряжке тоже многое зависело.
Повсюду бродили слухи — одни нелепее другого. Теперь о политике спорили во всех кабаках, лавках и термах, и зачастую — на деньги. У народа появилась новая захватывающая игра, и на квадригу римских правителей делались ставки, как на скачках.
В эти смутные дни мне, как никогда, хотелось повидаться с Лукием. Уж он-то наверняка был в курсе всех новостей, и мог хоть как-то прояснить ситуацию.

Но на главные торжества в Риме мне попасть так и не удалось. В наших краях начались дожди, и, как назло, мне пришлось заниматься размытыми акведуками. Из дома я выбрался только в апреле, когда триумф Диоклетиана в столице давно отгремел.
По дороге я с волнением размышлял, куда мне в первую очередь направиться в Риме. По отцовским рассказам, я знал названия всех главных римских улиц, и мог с закрытыми глазами сказать, на каких холмах расположены императорские дворцы и наиболее величественные храмы. И потому никак не мог решить, куда мне пойти в первую очередь: в храм Юпитера Капитолийского или на Марсово поле?

Больше всего мне хотелось своими глазами увидеть знаменитую колонну Траяна, которую все называли одним из чудес света. Она была воздвигнута в честь победы императора Траяна над даками, когда дакийское царство стало римской провинцией. Этот огромный мраморный столб, уходящий в небо на сто футов, был сплошь испещрен рельефными изображениями сражений: художники изобразили на нем более ста эпизодов военных действий! И на всех каменных картинах воспроизвели события с удивительной точностью, вплоть до оружия и военных знаков отличия.

Но по прибытии в Рим, в центральной части города, на улице Субура, все мои попутчики сразу же потерялись.
Я даже не представлял, что днем в столице толчется столько праздного народа. По городу сновали сотни — нет, тысячи! — мужчин, женщин, детей и даже дряхлых стариков. Толкотня и шум в Риме стояли просто невероятные.
То и дело меня толкали рабы-скороходы, бегущие перед носилками хозяев, и громко выкрикивающие их имена. Некоторые улочки были настолько тесными, что чернокожим носильщикам приходилось проносить носилки прямо над головами прохожих. Повсюду лепились многочисленные трактиры, лавки мясников, брадобреев и менял.

Все прохожие с озабоченным видом куда-то спешили, и никому не было друг до друга ни малейшего дела. На одном перекрестке мне встретился оратор, стоящий на возвышении, который обращался непонятно к кому. У его ног стояли только трое нищих детей, ожидающих, когда он, наконец, от угостит их печеньем. Тут же, сталкиваясь друг с другом, проходили похоронные и свадебные процессии с участием наемных актеров: только одни громко распевали песни, а другие с печальным видом несли маски предков. Я надеялся отдышаться в какой-нибудь подворотне, но там повсюду сидели меняла, зазывающие клиентов, которые громко стучали монетами по своему переносному столику, выкрикивая свои имена. Наконец, людской волной меня вынесло на главный римский Форум, где в прохладных портиках между колонн можно было хоть немного перевести дух.
„Эта площадь — самое удивительное место в мире, — говорил о Форуме мой отец. — Стоит приглядеться, и здесь всегда увидишь того, кого хотел найти с утра“…

И что же вы думаете? Я поднялся на верхнюю ступеньку какой-то роскошной базилики, оглянулся по сторонам… И вдруг заметил возле книжной лавки знакомую долговязую фигуру, похожую на Лукия. Вытянув голову, он внимательно читал вывешенные на дверях списки столичных новостей. Это и был мой друг — собственной персоной!
Лукий даже не слишком удивился моему внезапному появлению, уж очень сильно он был чем-то озабочен.
 — Уф… Сколько здесь людей! — выдохнул я облегченно, заключая его в объятья.
 — Где? — удивленно оглянулся на площадь Лукий. — Да в столице сейчас и нет никого. Все теперь в Никомидии. Я и сам задержался в Риме лишь по чистой случайности.

— И какой шум… Я тут у вас чуть не оглох.
 — Ювенал верно писал, что в Риме умирают, в основном, от невозможности выспаться. Но мы-то с твоей сестрицей живем в тихом уголке. Если не считать несносных детей, которые кричат по утрам по дороге в школу…
 — Здорова ли Капитолина? — перебил я друга. — Она давно нам не писала.
 — Разумеется, и здорова, и счастлива. Что с ней будет? Скоро ты и сам в этом убедишься. Узнаешь ли ты только эту почтенную матрону?

Моего Лукия теперь самого было не узнать! Он был одет в новенькую тогу, завит по последней моде, надушен, и всем своим видом напоминал городского щеголя.
 — Что ж, можно идти: я выяснил все, что хотел, — пробормотал он все с тем же крайне озабоченным видом. — Консулы, префекты — все уже там… А я по-прежнему торчу здесь. Что же касается триумфа, дружище, то ты немного потерял. Но вот теперь начинается главное. Надеюсь, ты слышал? Первого мая старина Диокл в Никомидии объявляет преемников — новых цезарей. В стране грядут великие перемены.
 — Ну, а нам-то что с того? — не удержался я от наивного вопроса. — Мне бы для начала переменить взмокшую тунику и выпить вина со льдом.

Лукий посмотрел на меня с изумлением, даже приоткрыв рот и высунув кончик языка.
 — Не обижайся, но я всегда говорил: в провинции мозги быстро тупятся, — наконец, сказал он, снисходительно усмехнувшись. — Ты ещё не догадался? Одним из цезарей станет мой „братец“ — Максенций. И он с первой минуты должен видеть меня рядом… Послушай, у тебя есть с собой свободные деньги?

— Конечно. Я ведь ещё не купил сестре подарка, надеясь на столицу. В Риме ведь выбор куда больше. Ты проведешь меня по лучшим ювелирным лавкам?
 — Само собой: здесь все самое лучшее. Но лавки от тебя никуда не убегут. Вот что я придумал: мы с тобой вместе поедем в Никомидию. Сегодня же! Вместе в пути нам будет веселее, и вообще… Ну, что ты на меня так уставился? Лови момент, дружище, как говорил старик Гораций. А теперь — скорее домой, собираться…
Лукий подхватил меня под руку и потащил по улицам, ловко, как опытный лоцман, маневрируя между домами.
А я подумал: почему бы и нет? Побывать вместе в „Афинах в Вифинии“, как называют город нашей юности, и стать очевидцами великих исторических событий. Отличная мысль!

По дороге Лукий громко говорил, не переставая. Впрочем, не только он один: на римских улицах все говорили в полный голос, перекрикивая друг друга, громко ругались и хохотали. Мне поневоле вспомнилась мать: она бы здесь точно не выжила…
Лукий продолжал возмущенно рассказывать о бездарном триумфе, изрыгая проклятия, и упоминая имена Сераписа, Исиды и других, более мелких богов. Диоклетиан проявил скупость и народ остался недоволен праздниками. К чему вообще было выписывать для триумфа из Африки дюжину слонов? Они только разметали лавки на центральных улицах, и разоренные торговцы чуть не устроили мятеж. Разумеется, сам август ехал в золотой колеснице, запряженной шестеркой белых коней. Но все ожидали, что ради праздника он расщедрится на богатые подарки, а за ним тащились лишь несколько повозок с добычей, взятой у персов, и время от времени в толпу бросали какую-то цветастую дрянь. После этого люди чуть ли не плевались в спину триумфатора: август напрочь забыл об аппетитах римлян. А жалкие гладиаторские бои? Нашел чем удивить! В свое время Помпей устраивал для римлян поединки носорогов со слонами, и его боях участвовало до шестисот львов…
Я лишь успевал кивать на ходу, не особо вникая его в рассуждения друга, и все больше глазея по сторонам. В отличие от Цезаря, я умел только что-нибудь одно: либо смотреть, либо слушать… И вокруг было так много странного и для меня диковинного, что пришлось выбрать первое.

И это — вечный город? Кривые многоэтажные дома теснились на окраинах Рима, как огромные звериные клетки. На шаткие конструкции с прилепленными кое-как балкончиками, лестничными переходами, нелепыми надстройками на крышах, страшно было даже смотреть: в любой момент они были готовы обрушиться на головы жильцов. Наверное, впервые в жизни во мне заговорил строитель, и Треверы показались мне в сто крат милее этого человеческого муравейника.
А Лукий тем временем продолжал последними словами поносить Диоклетиана. Теперь уже не за триумф, а за то, что старший август заставил отказаться от трона Максимиана Геркула, которого когда-то сам же и выдвинул. Хорошо хоть „папочке“ удалось выторговать в обмен за это для Максенция титул цезаря, и об этом вскоре будет объявлено в Никомидии.
Меня по-прежнему поражала осведомленность моего друга буквально обо всех новостях. Откуда-то ему было известно даже о тяжелой болезни нашего цезаря, воевавшего в Британии. Уж не дядюшка Вотиний написал ему о лихорадке, подхваченной в британских болотах?

" Незаконнорожденному не достанется и ножки от трона, потому что дни его отца сочтены», — заметил Лукий. И со смехом рассказал, что недавно Константин, якобы, сватался к Фаюсте, надеясь хотя бы таким образом примазаться к августейшей семье, но получил от «папочки» твердый отказ.
«Ослиные уши ему, а не сестрица цезаря Максенция…»
На этих словах я остановился, чтобы немного отдышаться и прийти в себя. На пути нам попался фонтан с питьевой водой — напротив особняка со статуями львов возле ворот.
 — Что? Понравился домик? — перехватил мой взгляд Лукий.

— Домик? Да это неприступная крепость, — кивнул я на узкие, как бойницы, окна, выходящие во двор, и глухие наружные стены. В Риме многие дома были построены таким образом, что с улицы их было почти не видно.
 — Да ты совсем не изменился, вояка! — рассмеялся Лукий. — Тебе по-прежнему всюду мерещатся война и крепости. А вот я не терял времени даром, и научился брать крепости без боя. Стоит мне захотеть, и этот дом — со всеми рабами, обстановкой и даже лающими на нас собаками — будет моим! Или вон тот, соседский — он, вроде бы, попросторней. Скоро Максенций даст мне все, что я пожелаю! Все… все эти дома… весь Рим будет у моих ног.

Мне показалось, что у моего друга от жары помутилось в голове. Иначе разве стал бы он нести такую околесицу? И я шутливо плеснул ему в лицо водой из фонтана, чтобы немного привести в чувство.
 — Напрасно ты смеешься. Скоро тебе придется обращаться со мной более почтительно, — недовольно заметил Лукий, отряхиваясь. — Что ж, ладно, пока за мой никто не носит ларца с прохладительными напитками. Хоть ты на меня побрызгай.