Тополёк

Тополёк ещё сызмальства, с первой почки, прослыл у своих мечтателем.

─ К чему укореняться? ─ любопытствовал он. ─ Вдруг да удастся куда-нибудь перейти?

─ Вздор. Чепуха. ─ Ронял дедушка Дуб. ─ Расти, где взошёл. Отовсюду тяни прибыток.

─ Где пробился, там и заколосился, ─ поддакивала трава.

Но Тополёк согласиться с ними не мог и в запале бурлил соками так, что дрожала каждая ветка. Разобиженные соловьи, прихватив птенцов из трясущихся гнёзд, покидали его.

Но мечты, если уж они подселились, запросто не прогонишь. Вот и грезилось Топольку: отрясает он с корней последние комья и пускается в путь. Свобода! Никто тебе не указ, иди себе и иди.

С тем он и засыпал.

Ночь вступала в свои права. Юное деревце крепко-накрепко обнимала тьма. И тогда ветви сами тянулись к небу, корни сами буравили землю.

Каждый вечер Тополёк собирался в дорогу, но лишь крепче врастал.

Дедушка Дуб считал долгом поддерживать молодых:

─ Унывать неполезно. Считай, тебе повезло. Найдется, с кем пошуршать под луной. Есть кому протянуть ветку помощи.

─ Разве? ─ спрашивал Тополёк, а сам и листьями, и корнями незаметно протягивался к дороге.

─ Неразумному, дедушка, всё не по нём, ─ возмущались братья и сёстры.

Взрослые, наконец, согласились с ними, и теперь только покачивались и клонили вершины. А советы старались держать при себе.

Да и стало им не до Тополька: в просеках, которыми лесорубы подбирались всё ближе, деревья падали и ложились рядами. Надвигались, подступали каменные дома. Вместо малиновок, пеночек и соловьёв на ветвях расселись воробьи да вороны. Потом землю сковал асфальт, ─ корни под ним задыхались и пробивались с трудом.

И от ропота и недовольства Тополёк задубел, покрылся толстой корой, стал потрескивать и скрипеть, не забывая, однако, вечерами собираться в дорогу.

Наконец, он остался совсем один, ─ дерево посреди двора, полное грусти.

─ Я окружен! Мне теперь никуда не уйти! ─ скрежетал он жалобно и неутешно.

─ Натуральный чурбан! ─ каркнула одна из ворон. ─ Единственный на весь двор, и на том не переночевать. То ветки опустит, то скрипит как телега. Бррр…

Тут-то Топольку словно почву выбили из-под корней: он встрепенулся и огляделся. Вокруг, в стенах каменного мешка, сияли фонарики-окна. Кто там, за ними? Он стал всматриваться и вслушиваться, и узнал: обитателям этих домов не по душе его жалостливые скрипучие песни.

Он увидел: вокруг бурлили и жили по собственным правилам любопытнейшие миры. Один он, Тополёк, никому не был нужен.

Вот в таких размышленьях его и застукал дятел.

─ Это пир! ─ крикнул он. ─ И ─ бах! ─ ударил носом в кору, откалывая кусочек.

─ Почему я? За что? ─ задребежжал, затрещал Тополёк.

─ Ты не дерево! А! Кладовая! ─ доложил дятел и тотчас принялся выклёвывать свой обед.

Топольку стало больно, но вовсе не оттого, что дятел одну за одной выдалбливал лунки. Тополёк разобиделся на бесцеремонность, да так пожалел себя, что в каждом корне снова вскипели соки, а каждая ветка, как встарь, тряхнула листвой.

Да, он бывал и угрюмым, и вредным. Местные птицы облетали его стороной. Но зачем же теперь к нему вторглись так нагло и шумно?

Неугомонный дятел долбил и долбил:

─ Чур, не грустить! Тук-тук-тук. Увидишь, что выйдет! Бах. Бах. Недолго теперь! Куковать одному!

Осенью, сбросив листья, весь в дуплах и ямках, Тополёк даже заскучал без своего задиры. Ему так понравилось быть кому-то по-настоящему нужным. Подступила зимняя пора сна, а на ум так ни разу и не пришла былая мечта.

Мысль о дятле пробудила его весной. И пока тот запаздывал, налетела туча скворцов. Они осмотрели дупла и от радости закричали. Соловьи облюбовали суки попрочнее, принялись строить гнёзда. На верхах обустроились на ночёвку вороны. Воробьи не отставали от соловьёв. По утрам поднимался такой шум и гам, что у каждого голова шла кругом.

Наконец, заявился дятел, и сходу взялся за дело с выдумкой и напором.

Тополёк с непривычки растерялся совсем.

─ Эй, верзила! Не стой столбом! Шевелись на ветру! ─ кричали ему воробьи.

Он клонился вершиною и ветвями.

─ Натуральная мачта! ─ возмущались сверху вороны. ─ Единственное дерево в дворе, а качается, как на волнах и мешает нам спать. Бррр…

И Тополёк застывал на месте, как вкопанный.

─  Не могли бы Вы протянуть эту ветку так, чтобы не накренилось наше гнездо? ─ беспокоились соловьи.

Он старался устроить так, как просили.

─ Прикрывай листвой наших птенцов! ─ требовали скворцы.

Он исполнял и это.

Теперь к нему собирался весь двор, все птицы округи, а дети, что жили за окнами, полюбили играть у его корней.

Так пролетело лето.

С первыми осенними ветрами листья стали желтеть; ветер швырял их оземь.  Уж давно стало Топольку не до грёз, ─ он стоял, широко и привольно раскинув ветви, сам себя подарив пернатым жильцам. Да и птицы тоже привязались к своему многоквартирному дому.

─ Куда вы? ─ спросил Тополёк улетающих на юга скворцов.

─ Долговязый, они вернутся, ─ ответили воробьи. ─ Да и нам зимой не придётся скучать.

И вправду, к зиме на ветвях расселись клесты, синицы и снегири.

Засыпал Тополёк счастливым: кормушки покачивались на каждом суке, до которого дети только смогли дотянуться. Скоро к кормушкам добавились гирлянды с лампочками, дождик и бусы, ─ близилось Рождество.

Тополёк не возражал. Он позволил ребятне делать всё, что вздумается, от корней до ветвей наполняясь радостью, какой никогда не знал прежде.