Открытые окна

Свежий воздух струится по моей комнате, проникает внутрь меня и животворит ещё не проснувшееся тело. «Вот тебе сила и бодрость, — как бы говорит он, — вот тебе радость! Встречай скорее наступивший день!». И я встаю, несмотря на ломоту в суставах и прескверное настроение. Я вдыхаю чарующую свежесть и просыпаюсь.

За это я люблю открытые окна. Они у меня никогда не закрываются, даже зимой: форточка всегда открыта навстречу наступающему дню или вечеру…

Я люблю открытость. Люблю, когда свободно дышится…

С такими мыслями я прильнула к окну, потягивая свой утренний кофе. Внимание моё привлекла баба Зина, которую дворовые ребята прозвали Радио-Зинкой. Она любит выходить на балкон и выступать, словно с трибуны…

Помню, стоит она — босая, только в чулках, посреди площадки между домами. Закутана в ветхую шерстяную кофту. Вид растерянный, неприкаянный. А на дворе, между прочим, октябрь. Надо ей предложить какую-нибудь обувь, — подумалось.

Баба Зина — личность интересная. Она одинока, стара, живёт самостоятельно на малюсенькую пенсию. И справляется! Ругается иногда с трибуны своего балкона, но ведь все мы, люди, нуждаемся в общении и самовыражении. Каждый решает эту проблему как может.

Свободную землю между домами баба Зина взяла себе под огород. Некоторые ругались, мол, не твоя земля — не имеешь права на ней огородничать. Но словами дело и кончилось, а огород остался. И то верно, — думаю. Неужто лучше будет, если она сядет с протянутой рукой? Нестандартно, конечно, но жизнестойкость поражающая!

Баба Зина живёт в доме напротив, на пятом этаже. В квартире вместе с ней живут куры, петух, одно время свинья в ванной жила…

Трудно конечно соседям. Но и бабе Зине жить как-то надо…

Выходит она во двор не только по хозяйским потребностям, но и ради общения. Станет вот так и ждёт, словно встречает кого-то. Бывает, кто-нибудь откликнется на её вопрос или просьбу какую. Но чаще проходят мимо — знают у нас бабу Зину, знают, что не в себе она. Да и грубость может себе позволить…

Выхожу с собакой. Выношу старенькие сапоги и туфли. Берет, благодарит. Радуется участию. Раньше как-то мы не встречались с бабой Зиной вот так, нос к носу. Она пытается поговорить о трудной жизни, но реплики её я знаю почти наизусть — они достаточно громко звучат «с трибуны», одни и те же. Слушаю для вежливости некоторое время, киваю.

— Ни детства не было у нас, ни старости, — вздыхает баба Зина. — И люди теперь злые…

Говорю что-то общее, утешающее и ухожу.

Так мы стали близки с бабой Зиной. Видя, как она одинока, видя её постоянную нужду и унижения, я решила, что буду к ней повышенно внимательной. Должна же быть и у неё отдушина.

Теперь, при встрече во дворе, она здоровалась со мной даже издали, и я здоровалась в ответ, искренне и широко улыбаясь. Мне хотелось, чтобы она чувствовала, что я с ней на равных, что мы, хоть немножко, близкие люди. И она рассказывала мне снова и снова о детстве, которого не было и старости, которую отняли.

Прошло совсем немного времени, и баба Зина дала мне явно понять, что считает меня своей. Тон её обращений стал более требовательным и надменным. Она, часто на повышенных тонах, стала учить меня жизни, поучать, как я должна воспитывать ребёнка и где я должна гулять с собакой… Дошло до того, что она начала кричать мне прямо с балкона, чем сильно раздражала.

И тогда я поняла, что сама во всем виновата. Я же сама решила быть с ней на равных, вот она и приняла мои правила. Только моё «на равных» и её «на равных» сильно разнятся.

Нет, подумала я, мы переиграем эту игру по-другому.

В следующий раз, встретив бабу Зину во дворе, я нарочито проигнорировала её и не ответила на её «Здрасьте!». Мне это далось не так уж трудно, как думалось: видно очень устала я от её бестактности. И сработало ведь!

С тех самых пор я веду себя так постоянно: не замечаю бабу Зину, хоть мне и хочется иногда сказать ей что-то доброе. А она примечает меня по-прежнему, но молчит.

Вот и кофе допит. Утро смотрит в моё незакрытое окно. Холодно уже. Меня знобит.

Пожалуй, я закрою окно. Даже форточку. Уж слишком свежо…