«Имя твое знает Господь»

Не останавливаясь, выломились из леска, рванули к монастырю — благо совсем рядом... С призрачной надеждой на спасение дружно ударили в ворота. Никакой реакции. Мертвая тишина. А может и нет там никого? Ушли монахи от войны, от горя... А из леска вот-вот покажутся цепи преследователей. Теперь уже не убежать, не скрыться — слишком много драгоценного времени потеряно около ворот, и единственное, что остается — подороже продать свои жизни, принять последний бой... Прямо здесь, под стенами монастыря...

Лебедев открыл уже было рот, чтобы отдать команду, как вдруг в одной из створок отворилось оконце, проделанное аккурат на уровне глаз. В нем показалось старческое лицо, седая всклокоченная борода. Внимательный, колючий взгляд. Вначале на беглецов, потом вдаль — на лесок.

— Пустите ради Христа! За нами гонятся...

Окошко захлопнулось. Грохнул засов. Дрогнули, поползли назад ворота. Один за другим проскользнули беглецы в приотворившуюся створку, шагнули на вымощенный булыжником монастырский двор прямо под сень белоснежного вознесшегося кажется под самое небо храма. Над входом лик Божий. Стащили с голов фуражки. Перекрестились. Навстречу им, подслеповато щурясь, спешил еще один старец.

— Вот, отче ... Пустил... Не бросать же на погибель христианские души. — обратился к нему открывший ворота инок.

— Да-да, брат Андрей, все правильно ты сделал... — ответствовал тот мягким грудным голосом, однако по лицу его было трудно понять: рад или нет он нежданным гостям своим.

«Наверное настоятель». — подумал Лебедев, с тревогой глядя в светло-голубые глаза старца. За спиной поручика растерянно сгрудились его солдатики. В этот момент в ворота требовательно постучали.

— Живо открывайте, черви монастырские, беса вам в душу!... Трам-тарарам. Видели, как беляков к себе впустили!..

Отче нахмурился, глянул из-под бровей в сторону ворот и, подняв глаза к куполам храма, быстро осенил себя крестным знамением. Сказал строго:

— Ты, брат Андрей, погоди пока открывать.

И беглецам ласково:

— Идите за мной, ребятушки.

Неожиданно споро для своего преклонного возраста он зашагал вглубь монастырского двора. Поручик с солдатами поспешили следом.

У одной из пристроек настоятель остановился, открыл железную дверь, и приглашающе кивнув беглецам, первым шагнул в полумрак. Они очутились в небольшой комнатке, в которой кроме иконки Богоматери, с горящей подле нее лампадкой, больше ничего не было. Подойдя к иконе, старец перекрестился ( поручик с солдатами последовали его примеру) взял с закрепленной подле полочки несколько свечек, зажег. Одну передал Лебедеву, другую оставил себе... Потом отворил еще одну ведущую куда-то вниз и во мрак дверь.

— Тут надо поосторожней: потолки больно низкие. — предостерег он, перед тем как спускаться...

Некоторое время они шли согнувшись по какому-то узкому коридору пока не очутились перед очередной железной дверью. Старец отворил и ее. Посторонился.

— Здесь ход... Под рекой идет. Выведет вас прямиком к лесу... А там, храни Вас Господь.. Ну, не медлите.. С Богом...

Лебедев вдруг замешкался. Движимый внезапным внутренним порывом, поворотился к старцу:

— Благословите, отче...

2

Сапоги у комиссара Кротовского были новые со скрипом. Офицерская портупея туго перетягивала его плотный стан и потрепанную кожанку. На кожаной же черной фуражке — красная звезда.

— Ну, святые отцы, отвечайте революционной власти, куда беглецов подевали? Пока, по-хорошему прошу. Найду, хуже будет...

Монахи, все кто в этот час оказался во дворе, угрюмо молчали.

— Ну-ну... — нахмурился Кротовский, нервно поглаживая деревянную кобуру.

— Товарищ комиссар! Они здесь... нутром чую! Не могли они никуда деться.... Наши хлопцы весь монастырь окружили.. Белякам просто некуда деться.. Монахи наверняка их куда-то спрятали. Разрешите обыскать.

— Действуй, Петро. — кивнул комиссар, молодому парню в лихо заломленной набок кубанке, продолжая с интересом разглядывать монастырский двор. Скользнул взглядом по куполам, по крестам, на которых уже во всю играло утреннее солнце.

«Богатый монастырь видать — ишь какие храмины своему богу отгрохали...»

Красноармейцы, тем временем, осмотрели все: и кельи, и трапезную, и подвалы. Обшарили, не обращая внимания на глухой ропот иноков, монастырский храм... Никого. Беляки как под землю провалились..

— Товарищ комиссар, гляньте.. — вдруг крикнул из глубины двора один из бойцов...

Когда Кротовский увидел уходящие во мрак ступени, то сразу все понял. От внезапного приступа ярости у комиссара потемнело в глазах. Едва сдержался, чтобы не выругаться и тут же, зайдясь чахоточным кашлем, выскочил на двор. Перекошенное от муки лицо комиссара было так страшно, что от него шарахнулись стоящие у входа бойцы. Едва отдышавшись, прохрипел сдавленным голосом:

— Петро!.. Тащи всех монахов на двор. Живо!... Всех до единого!

Иноки не сопротивлялись. Подгоняемые красноармейцами, смиренно собрались они в монастырском дворе и теперь стояли напротив комиссара, словно не замечая его налившихся кровью глаз, побагровевшего лица, покрывшегося испариной лба.

— За пособничество белогвардейской сволочи...! — хрипел тем временем комиссар, борясь с очередным приступом удушающего кашля, — Именем трудового народа... Приговариваются к расстрелу.. Приговор... привести в исполнение... немедленно...

Солдаты тут же оттеснили братию к монастырской свежевыбеленной стене. Отступив на несколько шагов, вскинули ружья. Вытащил свой маузер и Кротовский. Поискал глазами, выбирая себе подходящую жертву. Его почему-то раздражало, что монахи восприняли вынесенный им приговор с каким-то отстраненным спокойствием, словно знали о жизни и смерти нечто такое, чего не знал он — храбрый, прошедший царскую тюрьму и каторгу, фанатично преданный делу революции комиссар. У многих иноков беззвучно шевелились губы.

«Своему боженьке молятся... Ну-ну», — подумал Кротовский, медленно поднимая руку с пистолетом.

— По пособникам контрреволюции...

Приступ почти прошел, и теперь его голос звучал четко и ясно, как и положено звучать голосу комиссара сводного революционного полка, тем более, что акустика в монастырском дворе была хорошая.

Утренний ветерок трепал бороды монахов, края черных одежд. Восемнадцать фигур на фоне белой монастырской стены. Бледные, но удивительно покойные лица. Лишь только на тонкой шейке самого молодого, еще безусого паренька, — он стоял рядом с настоятелем, прижавшись к нему плечом, — трепетала, видимо в такт испуганному сердцу, синяя жилка. Вот в эту саму жилку товарищ комиссар и выстрелил...

3

Как и говорил старец, потайной ход вывел беглецов прямиком к лесу... Вечером того же дня Лебедев и его солдаты благополучно достигли расположения Добровольческой армии, которая, отступив под напором красных, с трудом, но сумела организовать новую линию обороны в несколько десятков километров от предыдущей...

Впереди поручика ждал еще один год страшной братоубийственной войны, Крым, эммиграция... Но до самого последнего вздоха помнил он то туманное утро 19 года, зеленые усыпанные золотыми звездами купола монастырского храма и ясные глаза спасшего их жизни монаха, имя которого в спешке позабыли спросить тогда. Выжил ли он и его братия?

Отче, имя твое знает Господь, моли Бога о нас...

"Мгарский колокол" № 79, август 2009