«Имя твое знает Господь»

1

— Красные в тылу! Красные! — эта новость мгновенно распространилась по всему фронту, когда в тылах Добровольческой армии ранним августовским утром 19 года вдруг заговорили пушки, дробно застучали пулеметы, а откуда-то слева, еще невидимый в тумане и оттого более страшный внезапно возник и стал накатывать гул несущейся во весь опор лошадиной лавы...

И без того жидкая линия обороны стала быстро разваливаться. Побежали на левом фланге, побежали справа, и солдатики поручика Лебедева стали тоже испуганно озираться по сторонам, а кое-кто, обрушая мысами сапог комья земли, даже полез в панике из окопа.

— Красные!

— Прекратить панику! Занять оборону! Пулемет на левый фланг! — закричал тут поручик, багровея и выпучивая глаза, и несколько раз выстрелил в воздух из револьвера, хотя и у самого внутри напряглась и вот-вот готова была лопнуть какая-то предохраняющая от панического, безумого страха струна... Резкий запах пороха враз отрезвил, и уже спокойней, больше обращаясь к сгрудившимся рядом, Лебедев выдохнул:

— В чистом поле, дурачье, порубят всех....

Помогло. Отряхивая с шинелек глину, вернулись на свои места. Выставили винтовки в сторону задернутого туманом поля. Защелкали затворами. Брошенный было на бруствере пулемет снова ожил, заворочал дулом в руках пулеметчика. И вовремя: из тумана прямо на позицию Лебедева вылетела конница красных.

— Урра-ааааа!!

Перекошенные в крике рты всадников. Над головами — занесенные для удара клинки.

— Аааа!!

— Стрелять по моей команде! — гаркнул что было силы Лебедев, но несколько жидких винтовочных выстрелов — у кого-то из солдат не выдержали нервы — все равно треснуло.

Грохочущая, кажущаяся неуязвимой в своем безжалостном порыве стена неумолимо приближалась, а их, не считая поручика, всего лишь двадцать: восемнадцать стрелков и пулеметный расчет — жалкий заслон, отделяющий толпы обезумевших от ужаса солдат Добровольческой армии от красных. Лебедеву на миг представилось, как налетают, топчут бегущих конники, как взлетают и падают на головы несчастых отточенные клинки... Неужто только его люди не дрогнули, остались на линии обороны?

Господи, спаси и сохрани! Господи... Пора..

— Аа-гонь!...

И тут же, глуша окончание его команды, нетерпеливо ударил пулемет, грохнул дружный винтовочный залп, и по оскаленным лошадиным мордам, по опьяненным атакой седокам хлестнуло свинцом...

С душераздирающим ржанием падали, ломая ноги и подминая под себя всадников, кавалерийские кони. Жадно пожирая пулеметную ленту, бил в живое скопище пулемет, а пулеметчик, стиснув его стальные ручки мокрыми от пота ладонями, кричал что-то отчаянное. Вразнобой палили из своих трехлинеек солдаты. В тоненькую ниточку сжав бескровные губы, прицельно, как на учениях, хладнокровно выбирая цель, стрелял из своего револьвера сам поручик. Раз, другой, третий... Стрелял, пока в барабане не кончились патроны. Сунулся в карман шинели за новыми, но уже одолели, отбились, сломали наступательный порыв красных. Атака захлебнулась. Вместо неудержимой конной лавы, на поле теперь были видны стремительно удаляющиеся, тающие в спасительном тумане разрозненные группки всадников. В нескольких саженях от окопа темнели лошадиные и людские трупы. Слышались стоны и проклятия...

— Раненные, убитые есть? — крикнул, не оборачиваясь, поручик, быстро прокручивая и вгоняя в барабан новые патроны.

— Никак нет, Ваше благородие... Двоих только слегка зацепило...

— Ну, слава Богу... Пашков, Маканин, разведать обстановку в тылу и на флангах... Узнайте там, что в конце концов происходит.

Их не было кажется целую вечность, хотя по часам — подарок отца на окончание университета- прошло всего лишь минут пятнадцать. Наконец, прибежали, тяжело бухая сапогами. Взьерошенные, красные, испуганные. Пашков, растерянно хлопая белесыми ресницами, доложил:

— Ни слева, ни справа, ни сзади — никого. Далеко в тылу — беспорядочная пулеметно-ружейная стрельба. Судя по-всему, одни мы здесь остались, Ваше благородие. — В голубых глазах одновременно и страх и надежда. Надежда на него на Лебедева.

— Спокойно, Пашков... Снимаемся с позиций и походной колонной движемся к штабу. Я с Пашковым впереди... Маканин и Вертель — в арьегарде...

Поручик первым выбрался из окопа и не оглядываясь зашагал в тыл. За ним потянулись его солдаты.

Некоторое время они молча шли по росистому укрытому туманом полю, чутко прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Со стороны противника пока доносились только слабые крики и стоны раненных. Где-то далеко в тылу явственно слышалась стрельба, но потом и она смолкла. Вообщем, полный туман и никакой ясности.

Вдруг впереди, со стороны, где должен был находиться штаб, послышался дружный конский топот. Может наши? А может... От нехорошего предчувствия сжалось сердце. Лебедев подал команду:

— Всем принять влево... залечь..

Едва успели отбежать, затаиться в небольшой балочке, как мимо на рысях пролетела какая-то сотня. Красные! Тяжело хлопало, рвалось из руки скачущего впереди знаменосца большое кумачовое полотнище. Лебедев успел прочитать вышитые золотом слова: «За освобождение... угнетенных всего мира».

— По нашу душу... не иначе. С тыла зашли. — Прошептал лежащий рядом Пашков.

Да... опоздай они еще хоть на минуту — все полегли бы сейчас под клинками красных. Значит, штаб уже разгромлен и идти туда никак нельзя. И надо быстрее что-либо предпринимать, пока туман совсем не развеялся...

Рванули вправо. Уже не шагом — бегом, и тут же натолкнулись на идущую в сторону тыла походную колонну. Свои ли? красные? — в тумане не разберешь. Но те разбрали...

— Белопогонники.. Бей гадов!.. Урра, товарищи!... Первый взвод заходи слева, второй взвод...

Защелкали выстрелы... Весело пропела рядом с поручиком пуля. Еще одна... Вскрикнул и тут же повалился в росистую траву бегущий рядом солдат. Подскочил поручик, поднял, но тот уже готов — закатил к небу быстро гаснущие глаза... Несколько пуль ударило в полу шинели. Затравленно оглянулся на охватывающих их полукругом красных. Куда бежать-то? Куда?! Впереди жидкий лесок. За ним на пригорке монастырь. Белокаменные массивные стены, круглые маковки монастырской церкви — золотые звезды на зеленом фоне. А за монастырем — речушка: тихая с прозрачной (дно видно) водой... Две недели назад в брод переходили. Не больно широкая, но с ходу не перепрыгнешь... Точно такая речушка протекала через его детство. Мгновенно вспомнилось: лето, дача, отец, покойно устроившись в плетеном кресле, читает утренние газеты, мама на веранде разливает чай в тонкие фарфоровые чашки, и белокрылая бабочка, которую он пятилетний тщетно пытается накрыть сачком... «Вот на реке-то они нас и кончат».

Запоздало скомандовал:

— К лесу!...

Да какая уж тут команда. И так уже все бегут, бросая ружья, кто куда, спасая единственную и неповторимую. Только пули весело чирикают, словно подстегивают, да за спиной свист и улюлюканье. Как дичь гонят. Конники не порубали, так эти точно перестреляют...

Лебедев не помнил, как добежал до спасительных зарослей. Вместе с ним —еще человек десять: среди них Пашков и Маканин. Где остальные? Неизвестно. Может в плен захвачены, а может... Но времени выяснять уже нет.

— Упокой, Господи, души их...