Вы здесь

Архимандрит Савва Мажуко. Произведения

Свидетель Софии. Судьба протоиерея Сергия Булгакова

Если бы мне пришлось одним словом выразить впечатление от личности отца Сергия Булгакова, я без колебаний выбрал бы эпитет «невместимый».

Так уж устроен человек: нам комфортно и уютно, когда всё удобно классифицировано, разложено по полочкам, распределено по ролям, подведено под ближайший род и соответствующий вид. Спиноза — пантеист, Монтень — скептик, а Фихте с Гегелем — идеалисты: один трансцендентальный, другой абсолютный. И всем хорошо. И всем спокойно. Птенцов разложили по гнёздам.

Но всегда находятся неудобные люди, некомфортные идеи, неуютные мысли, которые отказываются распределяться, не хотят занимать своих мест, потому что эти насиженные гнезда не вмещают их, никогда не приходятся впору, своей величиной или узостью лишь подчёркивая неуместность и невместимость человека или учения. Таков отец Сергий Булгаков. Невместимый мыслитель, неуместный богослов.

Счастливые постов не наблюдают

Если Церковь сравнить с университетом, то Великий пост — это время сессии. А сессия — пора тревог, неимоверного напряжения и беспокойства, которых не чужды и самые лучшие ученики.

Поскольку лень — это признак здоровья, по-настоящему здоровый студент не станет надрываться в учебное время, и там, где можно сбежать, прогулять, скрыться, он непременно воспользуется такой возможностью. Как говорил один мой успешный приятель: «Не откладывай на сегодня то, что можно сделать завтра».

Но сессия — это святое. Тут нужно собраться, выложиться, показать результат. Однако здоровый студент — не всегда хороший студент. Талант и призвание обнаруживает постоянство. Для усердного и трудолюбивого студента сессии не существует.

Угроза святости

Три евангелиста — и у каждого свой неповторимый голос. Лука обстоятелен, его заботит точность факта, тщательность изложения и правдивость фраз.

Матфей внимателен к людям, окружавшим Христа, ведь это были евреи, его соплеменники, он их понимал, чувствовал атмосферу городов и селений, прозревал мотивы поступков и вопрошаний.

Марк — краток и стремителен, для него важно не просто передать учение Спасителя или дать портреты его собеседников, но уловить то, что было между ними, как случилась встреча, как загорелись глаза, как стучало сердце.

Выбор Ионы

Что общего у нас с пророком Ионой?

Пророка Иону проглотил кит. Огромная рыба. Кругом была буря, и море волновалось, бросая маленький кораблик из стороны в сторону, и только большой и спокойной рыбе было уютно и привычно в родной стихии, где люди были гостями, незваными и лишними. Сначала они бросали с корабля всякий груз и съестные припасы, потом и пророка выбросили, маленького растерянного дедушку. Он их сам попросил. Так написано в книге пророка Ионы. Хотя — какой же он пророк? Совсем не похож на тех эпических героев, столпов духа, которые выжигали слово Божие, пугающее и грозное, на людских сердцах. И книги у них какие! Сразу и не осилишь — целые полотна, многофигурные, трагичные, пропитанные кровью и слезами. А здесь — четыре маленьких главы, что само по себе, конечно, вызывает благодарные чувства у читателей, но пророк какой-то уж совсем несолидный и незадачливый — ни величия, ни пафоса. Киты да тыквы.

Памяти богослова и праведника протоиерея Сергия Булгакова

Святые люди подобны цветам. Здесь, в этом земном и земляном мире мы можем наблюдать лишь зерно и корень, основание и начаток их жизни; в мир иной, в Царство Небесное их святость прорывается, как цветок, стремящийся от земли к солнечному свету, и только в лучах Солнца Правды раскрывающийся во всей своей красоте. Поэтому дни кончины святых вспоминаются Церковью как праздник и торжество, как важное событие в жизни нашей семьи — день рождения в жизнь вечную — праздник всей Церкви, благодарность церковной памяти.

13 июля 2014 года исполняется 70 лет со дня кончины великого человека, богослова и подвижника — протоиерея Сергия Булгакова. Он ушёл в лучшую жизнь так давно, но его тексты звучат так современно и своевременно. Даже его биография, этот трудный путь от светлого и чистого церковного детства, через подростковый атеизм, марксистскую юность и философское взросление к служению священника и богослова — это так близко многим нашим современникам, пришедшим к Богу через терние всевозможных увлечений, соблазнов и побед.

Плач по умершему

Не с плача по себе умершему или умирающему начинается человек, а с принятия и избытия смерти своих любимых.

Старые люди не боялись боли. Они ее не искали, но уж если надо было что-то испытать, вынести, пережить, шли спокойно, с достоинством. Не прятались. И перед смертью не робели. Говорили о ней без страха. — Вы меня глубоко не закапывайте. Как Господь позовёт, чтоб я с могилы встала, отряхнулась и на Суд пошла. Так одна старушка говорила. Из глухой белорусской деревни. А моя бабушка повторяла гомельское присловье: — Помирать — день терять.

А чего смерти бояться? Все умрём. Столько хороших людей уже умерло, что и нам не грех в могилу лечь.

Комфорт и безопасность изменили нас. Порог боли и чувствительности современного человека сильно отличает нас от наших даже ближайших предков, и в этом нет ничего плохого, я и сам каждое утро восхищаюсь чудом горячей воды и благодарю Бога за свет и тепло. Но мы другие. Защитив себя и обезопасив жизни свои, кое в чем мы сделались более уязвимыми, а порой и беззащитными. Факт смертности — нашей и наших близких — мы теперь переносим куда тяжелее и болезненней, нежели наши прадеды.

Искусство быть любимым

Мы привыкаем жить задолго до того, как привыкаем мыслить.
Альбер Камю1

Гулять по кладбищу — привилегия живых. Пройтись по хорошему кладбищу всегда приятно. И даже полезно. И дело не в том, что эти прогулки навевают мысли о всеобщей тленности, бренности, временности. Такие мысли случаются, но признаюсь, крайне редко. Зато бывают неожиданные встречи и разговоры. Как-то на могиле одной девочки, которая погибла совсем юной, на меня буквально набросился её друг:

— Где же справедливость? Где ваш Бог? Эта девочка умерла в двадцать лет, Что она видела? Она не успела выйти замуж, родить ребёночка, да просто пожить по-человечески! Почему Бог допускает такое?

— Отвечу на ваш вопрос, — сказал ему я, — если вы ответите на мой. А зачем она вообще родилась? Что, на земле не хватало девочек? Или студенток? Мир остро нуждался именно в её появлении на свет? В том, что она умерла, нет ничего удивительного — когда-нибудь всё равно бы умерла. Она жила — вот в чём загадка.

Одна четвертая добра

Временами я мечтаю о лодке Боромира1. Этот герой погиб, защищая своих товарищей. Его положили в лодку, груженную трофеями, и, пропев над телом погребальные песни, отпустили на милость бурному течению Андуина. Бывают в жизни минуты, когда так хочется просто лежать в лодке не живым и не мертвым, плыть, отдавшись течению, плыть и молчать, отпустив прошлое — плохое и хорошее, — и не просить будущего, а просто — плыть. Лежать в полудреме, подоткнувшись медвежьей шкурой, и слушать мерное течение вечной реки. На груди — расколотый рог: его голоса больше не услышит никто, никогда — я отдал все долги, я все выплатил с лихвой. И сердце пусть не стучит, не тревожит меня своим говором — никогда. Лодку слегка качнет — коснешься воды, легонько, только кончиками пальцев.

Осень жизни

Каждый нормальный человек мечтает прожить максимально долго. Стремиться к этому — естественно и желать — незазорно. Но, опять же, всякий знает, ясно осознает, что долгая жизнь необходимо сопряжена со старением. В этом — раскол нашего желания: жить хочется долго, но не стареть, или как-нибудь не очень стареть. Старость симпатий не вызывает и, более того, современная культура вообще старается получше укрыться от этой реальности, не видеть её, не замечать. Старым быть стыдно. Потому что старость не может быть красивой по определению, ибо сама есть уродство, безобразие и предвестник смерти. А ещё это — немощи, болезни, беспомощность, иногда — маразм. И наоборот, современный западный мир одержим культом молодости, доходя в этом поклонении до жутких крайностей, когда всерьёз предлагается взрослым людям не учить детей, а самим у них всему учиться, прислушиваться к их мнению и без конца защищать их права и поощрять свободы. Так где же вы хотите отыскать эту красоту старости, когда само это выражение кажется абсурдным и противоречивым?

Отчего люди не летают?

Мой младший брат в детстве сильно страдал ушами. Уж как его только ни лечили, к каким врачам ни водили — промывали, закапывали, прикладывали — все без толку — мучается ребенок и все тут! Посоветовали обратиться к одной старушке. Шепчет. Заговаривает. Говорят, многим помогла. Пошептала она и над моим братиком: болезнь успокоилась и быстро прошла. И это типичный случай: многие вспомнят подобные истории о безымянных бабушках-шептушках, которые лечили, и довольно часто их помощь была вполне реальной. Однако всем известно, что православная церковь запрещает обращаться к таким людям, называет их колдунами, ведуньями, а некоторые священники прямо говорят, что эти лекари используют в своей практике силу бесовскую. Но бабушка, к которой когда-то обращались мы, ходила в церковь, в доме у нее были иконы и шептала она, как свидетельствуют очевидцы, обычные православные молитвы и, если бы ей сказали, что она лечит нечистой силой, бабушка, наверное, сильно бы удивилась и даже испугалась.

Любовь и пустота

О, страшная сила и сладость!
Пчела с ее медом и жалом.
Еврипид. Ипполит.

Смысл жизни христианина — созидание себя в любви (Еф. 4:16). Это очевидно и понятно всякому, кто читал Писание. Всё наше упование и вся история спасения изложены в кратком «конспекте» Апостола любви: И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в Нем (1 Ин. 4:16). Нам открыто, что Бог — Человеколюбец, и мы приобщаемся Его любви в Сыне, Который Своею смертью доказал и явил истину о Боге любви. Принять эту любовь, достигать этой любви (1 Кор. 14:1) — вот главный труд христианина, сердце его жизни во Христе. Однако мы по опыту знаем, что в любви возможно не только созидание, но и разрушение, «разрушение себя в любви», и, читая: всякий любящий рожден от Бога и знает Бога (1 Ин. 4:7), мы всё же делаем оговорку — не всякий «любящий» рождён от Бога. Ведь Апостол имеет в виду какой-то определенный род любви, той любви, которую именуют агапической, то есть возвышенной, духовной, Божественной. А как же быть с опытом эроса, опытом влюблённости, через который проходит всякий человек? И не только проходит, но, как подчас считается, должен пройти, ибо только влюблённый имеет право на звание человека (А. Блок).

Ecce Homo*

И когда говорю о святом,
Мне за собственный голос неловко…
Ал. Карташёв

Никогда не думал, что смогу полюбить ирисы. Нет, ненависти к ним не было. Люто и яростно я ненавидел только лилии, и было за что, но ирисы — что-то легкомысленно избыточное, даже деревенски наивное было в их облике, и потому я даже не тратил внимания на эти глупые цветы, ведь ненависть — это тоже внимание. Но — лечите зрение картинами! — на полотне одного жутко известного художника я увидел те же ирисы и — возблагоговел. И цвет, и стройность растений были переданы с безупречной чёткостью натуралиста, ни одна черта не упущена и не искажена, он их не выдумал и не приукрасил, — никаких ухищрений художественной выделки, и наивность и избыточность оставались на своих местах, но — это были другие цветы!