Вы здесь

Звук* (Ольга Седакова)

Сегодняшней нашей темой будет звук, звучность, звуковой строй стиха. Это сторона поэзии не языковая, и отчасти даже не словесная, это то, что условно называют музыкой стиха. Известно дантовское определение поэзии: «вымысел, облеченный музыкой и риторикой». Вероятно, о том, что у Данте относится к музыке, мы и будем говорить — хотя с некоторыми уточнениями, которые я потом назову. Я сказала: отчасти несловесная, потому что само слово, сам язык — это, несомненно, звучащая, звуковая реальность. Но звук языка — это не тот звук, с которым имеет дело музыка. Это звук, неудержимо направленный к значению, к прямой отсылке к чему-то еще в реальном мире.

Практическое употребление языка к этой его стороне почти безразлично. Звучащее слово удивляет нас в детстве. Ребенок порой подолгу повторяет какое-то слово, изумленный составом его звуков: «пе-сок, пе-сок» — и как будто хочет не то сам войти в этот звук, не то совсем вобрать его в себя. Он чувствует: звук слова может открыть что-то еще, что-то очень важное сообщить об этом «песке», в котором он играет; может быть, в звучании скрыт секрет этого сыпучего блестящего, сухого вещества? В звуке нас встречает темнота языка, его незнаковая непрозрачность. Здесь он сам — вещь, как другие вещи мира, а не «система обозначения вещей». Но в практической речи нам эта темнота ни к чему, и говорящие идут по этой воде звучания, как посуху.

В прозе слово уже звучит, и особенно выразительно — чужое, экзотическое слово. Мастером такого слова был Гоголь: вспомним в «Ревизоре»: «Лабардан-с, лабардан-с!» или «цвет лица геморроидальный» в «Шинели». Звучны бывают слова у Салтыкова-Щедрина. О прозе эпохи модерна, поэтической прозе Белого, Бунина, Набокова, о прозе Вас. Розанова можно говорить долго. Звучность такой прозы близка стиховой.

Однако в любом случае соединение слов, движение речи в прозе происходит не по звуковым законам. Если у прозаика дело не спорится, он никогда не скажет, как Пушкин: «Ко звуку звук нейдет». Нет, что-то другое у него не получается, а не соединение звуков. У прозы есть свой ритм, и пишущий прозу подчиняется ему, но это не ритм слогов, не ритм слабых и сильных доль, не ритм звуковых повторов и контрастов.

Вполне звук слова, слово как звук пробуждается в стихе. Можно вспомнить замечание Мандельштама в «Разговоре о Данте» о том, что слово — это долгий путь, который мы проделываем во сне: сказав солнце и получив смысловой результат, мы не замечаем, как проделали весь этот путь. В поэзии, в руках поэта слово заставляет нас проснуться и пережить въяве, как долог путь слова от звука к «смыслу» — и как он неслучаен. Самый путь может показаться нам гораздо интереснее, чем конечный пункт назначения, потому что какой это пункт? Мы «поняли»: мы сличили это слово с чем-то в уме и соединили его с какой-то вещью в мире. Вот и всё. Куда интереснее, каким образом мы шли к этому.

Вот образец одного из изящнейших в звуковом отношении русских стихов:

Лишь розы увядают,
Амврозией дыша,
В Элизий улетает
Их легкая душа.

Мы неожиданно сознаем, что в центре, в сердцевине слова амв-роз-ия звучит та же роза. Мы слышим модуляцию этого созвучия роз- в лиз- в третьей строке: В Элизий улетает. Эта модуляция и есть скачок в другой мир, Розы как розы больше нет. И последняя, четвертая строка строфы «Их легкая душа» почти беззвучна. В контрасте с ее яркими созвучиями з, р как бесплотно звучит это русское слово душа! В нем как будто вообще нет звука, одно дыхание. Пушкин всегда чувствовал яркость и праздничность созвучия «р-з-л»: «В багрец и золото одетые леса». Так вот, когда этот яркий аккорд исчезает, мы, если внимательно слушаем эти стихи, наконец переживаем слово — душа — не во сне. Мы проснулись для восприятия и осознания звука — душа: переживания слова душа как звука. И вместе с этим мы проснулись для того, чтобы пережить его внутреннюю форму: душа — дух — дыхание. В других языках у слова, означающего душу, будет другой звук и другая внутренняя форма. Не такая тихая. Слышать звучание как явление внутренней формы слова (о ней мы еще будем говорить) — врожденный навык стихотворной мысли: одно то, что слова близки по звуку, для поэта уже достаточный аргумент в пользу родственности их по смыслу. Мы слышим, к примеру, «очей очарованье» — и сразу же возникает вопрос: а не родственны ли два эти слова, очи и очарованье? Естественно, в этом случае мы получим ложную этимологию, которую называют народной или поэтической. Но нередко в звуковом сближении содержится проницательная догадка, за которой точная наука, лингвистика, едва поспевает. Как в стихах Ивана Жданова:

Приятно исцелять и целовать,
Быть целым…

(«Любовь, как мышь летучая скользит»)

Внутренняя форма целовать (древнерусское и славянское значение: приветствовать) — «делать целым», «целить».

Продолжая наше сравнение с прозой: звучное слово в стихе, звучащее стихотворное слово оживает благодаря своему месту в общем звуковом строе. В другом строе оно звучало бы иначе. Послушаем вторую строфу того же стихотворения Пушкина:

И там, где волны сонны
Забвение несут,
Их тени благовонны
Над Летою цветут.

Опять появился звук, все вновь стало звучнее после умолкающей, вдыхающей строки «их легкая душа». Появились ц, з — яркие звуки, но р исчезло. Во всей второй строфе р исключено! Вся строфа в своем звучании несет образ мифического бессмертия — жизни тени, но жизни при этом по-своему полной, потому что эта тень благоухающая; тени благовонны. Душа розы — дыхание, благоухание, амврозия.

Она не исчезает и на берегах Леты, она сильнее забвения (Лета у Пушкина всегда прежде всего — забвение:

Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной).

Во всей этой второй строфе разлито звучание слова Элизий. Это слово, впервые появившись в третьей строке начальной строфы, завладевает всей следующей строфой, и почти каждое ее слово несет в себе его звуки. Можно сказать и так: вся вторая строфа, как из зерна, разворачивается из слова Элизий.

Есть гипотеза о том, что сам этот Элизий — не последняя
реальность, что он нужен Пушкину не сам по себе — как, например, был нужен Тютчеву в его строке:

Душа моя — Элизиум теней.

Здесь Элизий значит то, что значит: пространство блаженного загробного существования душ, теней. Но Пушкину Элизий нужен для другого: для косвенного упоминания имени: Элиза, Елизавета. Это стихотворение входит в круг стихов, посвящённых Елизавете Воронцовой, в любовный цикл. Вот и другая вариация на тему «счастливая смерть розы» (вспомним, что роза — символический цветок Афродиты): «Не розу пафосскую»:

Но розу счастливую,
На персях увядшую
Элизы моей…

Сам Элизий осмысляется как звуковое «иносказание» Элизы, Елизаветы; это имя в свою очередь понято как связанное с Элизием (опять «ложная этимология»! греческое по происхождению Элизий и древнееврейское Елизавета не имеют между собой ничего общего; «породнились» они в звуках русского языка). Вторая жизнь розы, блаженное бессмертие ее тени, ее души, ее амврозии связано с возлюбленной, Елизаветой. Здесь приходит на память 1 Из цикла радиобесед «Искусство поэзии». Цикл бесед под этим названием проводился по каналу «София» с января 1999 по апрель 2000 года.библейский стих из «Песни Песней»: «Имя твое — излиянное миро». Из комментариев библеистов мы можем добавить: и само это уподобление имени и благоуханного умащения, возможно, подсказано звуком: shem — имя, shemen — елей.

Итак, звучание нашего восьмистишия наполнено утаенным именем. В таком случае мы имеем дело с анаграммой.

Идею анаграммы как основы звукового построения в древнейшей поэзии предложил великий лингвист Фердинанд де Соссюр. Некое имя, обыкновенно священное, имя того, кому посвящен гимн, не называется прямо, но рассыпается на составляющие его звуки (буквы), и эти звуки распределяются в спутанном порядке по словам гимна. И в поздней поэзии можно найти такого рода построения: некое неназванное, утаенное имя рассыпано по словам стихов, так что целое представляет собой его анаграмму. Отыскивать такие анаграммы — увлекательное филологическое занятие. Но можно с уверенностью сказать, что анаграммирование — не универсальный и не единственный закон звуковой организации стиха.

1999

* Итак, стих как звуковая реальность, стих как звук или звуки. <…>

olgasedakova.com