Вы здесь

Галина Ефремова. Поэзия

Попытка пониманья все важней...

Попытка пониманья все важней,
жар истины внутри, а не вовне,
и Кто над нами, в нас, и нас сильней,
ведет почти на ощупь по земле.
Ты ничего не знаешь о себе,
о тех, кто далеко, кто рядом,
и все твои познанья о добре
однажды устареют как наряды;
тебе никто не станет отдавать
того, что никогда твоим не будет,
ты можешь плакать, мучиться, страдать,
тебя не пожалеют, лишь осудят;
тебя никто не спросит ни о чем,
услышать изнутри – дар Божий,
а все забыть и отодвинуть на потом
и не получится, и не поможет.
А без креста и не увидеть  свет,
не обратить боль в  невесомость:
так   каждый постигаемый ответ
сквозь сердце прорывается со стоном.

Замыкается круг...

Замыкается круг сам собой,
каждый жест обнажая до сути,
бьется тайною полосой,
полыхая болезнью разлуки;
время втянуто в разворот
лет, развесивших сад молчанья,
неизбежен жестокий гнет,
предающих все расставанья...
Нет у бусинок бытия,
смытых волнами в русло Леты,
у длины иголок родня
неизменно в своей карете
катит так, чтобы их закалить
в непреложности страшной мести...
И следы от уколов не смыть,
не стереть ни поврозь, ни вместе...

Май

Повисли ниже стоящих прямо вершин
переплетенья геномов облачных длин,
ветвится кучность, случится сферы рывок,
сверкнёт и грянет, покатит вышний поток;
синее неба просветы веток пред ним,
размахи крыльев и зорких взглядов осин,
смиренней, тише касанья песенных крон,
и воздух с искрами памяти сопряжен;
всех ожиданий и напряжений разряд:
стихий жест огненный, радужный шаг.

Мария

             -1-

Страх за Младенца, хлев,
ночь, беспросветная тьма,
у настоящих Дев —
только такая судьба,
только такой порог
страха и боли для них
приуготовил Бог,
свой сочиняя стих.
Нам не дано и знать,
что было, будет и есть,
лишь суждено считать
дни. Бог трудился — шесть,
а на седьмой — почил.
Отдых Его — не сон,
кажется, просто бдел,
«севши удобно на трон»,
а когда понял на что
Сына пошлет погодя,
кроме Марии, никто
на ум не шел. И не зря!

Я знаю, что Ты говоришь...

           *  *  *

Я знаю, что  Ты  говоришь,
я слышу,  если б видела!..
Здесь – оглушающая тишь
и холод солнца  рыжего.
Расчет – пристыженный зверек,
Тобой во мне  напуганный,
тот самый черный уголек,
презренный мною.  Друга мне
не испросить…  О, Господи,
Твои расчеты   -  верные:
белее  сделать  кости нам
и  тяжелее -  тернии.

Такая весна...

О той, что с петель срывается,
хладная поутру,
с утра и до ночи мается,
топорща кожу, кору;
опять все тем же, податливым,
при свете пишет пером,
не знают: плакать, молчать ли им,
попавшим под этот слом.
О той, что своими гимнами,-
«за пояс…« — кого ни возьми,
о той, что с кромешными зимами —
без боя ляжет костьми;
о той , для которой коды
прозрачны сквозь времена,
о той, что вселенские роды
превозмогает одна…

Написать твое имя кровью...

Написать твое имя кровью,
как молитву его читать!
Ты мне — сын, мой мальчик, и словом
боль не выразить! Ниц и вспять —
все события, чтобы снова,
снова видеть тебя в строю,
ты мне — сын, мой мальчик, и словом
о тебе преклоненно пою!
Ты не дышишь, весна онемела…
Верный слову, присяге, сын,
ты ослеп от земного расстрела…
Бог — защита тебе, Он — один!

Анатомия весны

Звонкоголосье шлет налево и направо
по рангу, высоте и силе птичьей славы,
до сердцевины рвется, цвет глаз неразличим,
встревожено лицо от суетных морщин,
и слезы как сердечная роса…
Ход зимний сломлен, благосклонны небеса,
над садом убаюканным — смычок и струны,
шипят, сползая, снеговые дюны…
Чтоб окунуться в трепетную синь,
вспорхнула с ветки маленькая жизнь…

Звенела осенняя степь...

Звенела осенняя степь, как от копий сраженье,
смыкаясь сухими рядами ковыльной воды;
в объятьях своих поглощая и жизнь, и мгновенья,
и грусть подымая из недр остылой груди.
Смеялась до всхлипа земля в полутьме отраженья
тех дней, и вскипал золотистый угар:
казалось, ты был там, и это слепое свеченье
внутри разливалось, как тайный мучительный жар.
«Тогда» и «сейчас» отзываются в генах событий,
глухих изваяний, слепых молчаливых ветвей,
и рвутся рыданья раскопок и горьких открытий,
и бренное время над степью все славит ее соловей.

Растревоженно, колокольно...

Ю.К.

Растревоженно, колокольно, 
                    чуть касаясь сердца и лиц,
сам собою устроенный  голос,
                   тоньше, чем у заморских птиц;
все струится, течет, мелькает, 
                       в землю падают жемчуга,
колосится  небес  пшеница
                       и колышет свои шелка;
льется, словно ясные  воды, 
                     катит вечным потоком себя:
наполняясь им,  я вдыхаю
                  вместе с ним  и частицу тебя…

Страницы