Русский роман о любви. Книга первая. 5 глава. Прощание. 6 глава. Жена красного командира

5 глава. Прощание

Люди...люди...жалко издерганные жизнью, как вас глубоко жаль, — это молитва...молитва без слов...
Монах Симеон Афонский «Книга, написанная скорбью, или восхождение к небу»

Декабрь 1919 года

За день до Николы Зимнего, вся деревня, из тех, кто смог прийти попрощаться, хоронила деда Николая. Морозный воздух плотно клубился над старым деревенским погостом. Белоствольные березы раскинули над сугробами обеленные инеем ветви. На них кое-где еще оставались желтые листочки, они горели как восковые поминальные свечи. Среди величественных кладбищенских снегов красным глиняным пятном выделялась свежая могила. Добросовестные копальщики постарались, не поленились пробить мерзлый грунт и выкопали надежную добротную яму. Когда аккуратный деревянный гроб на белоснежных полотенцах осторожно спускали на дно ямы, туда, где земля сохранила еще свое нутряное жаркое тепло, на глазах у Марии сами собой появились слезы.

Священник Александр отслужил панихиду, и, не задерживаясь, уехал в крупное село. Он торопился все подготовить к праздничной вечерней службе. В Андроновке еще не была разрушена церковь.

Дорога петляла вдоль окраины деревни. Молодая рыжая лошадь бодро везла за собой высокие кованые сани. В них сидел пожилой священнослужитель, одетый поверх рясы в короткий полушубок. На поседевшей голове — старая кроличья шапка. Из — под нее — взгляд пламенных смородиново-черных глаз, с болью глядящих на окрестности.

Отец Александр был очень уважаем в округе, несмотря на то, что советская власть постоянно чинила ему препятствия в служении. Его один раз уже пытались арестовать в Андроновке, но народ закрыл храм и настоятеля в нем собой, своим телом. Прихожане, жители села Андроновка, и примыкающих к ней близлежащих сел и деревень, встали плотным кольцом, закрывая собой дверной проем и не пуская представителей Советской власти в церковь.

Страшное явление — русский гнев, народный бунт, и большой грех на том, кто его искусственно провоцирует. Надо быть очень низким существом, недостойным носить звание человека, чтобы вести борьбу против народа. Разве можно назвать человеком того, кто создает опасные для всех смертоносные ситуации, пытаясь оскорбить душу человека. Разве можно назвать человеком того, кто пытается играть народом как в кукольном театре, дергая за провокационные веревочки, потирая мелочные ручки в уголке, глотая азартную слюнку, и выглядывая из-за мировых кулис хитрыми глазенками, чем-то все это закончится. Душа русского человека велика в своей первозданной чистоте и красоте, она очень ранима, она верит в непреходящие концепты: честь, добро и справедливость; она стремится к высоким идеалам. Опасно дразнить высокие горы и глубокое море, посыплются камни, пойдет лавина, вскипит народная обида жестокой волной и снесет все на своем пути. Снесет все...уж не обессудьте.

Казалось, у церкви кипело народное море, и беды было не избежать. Толпа легко могла уничтожить незваных гостей и полыхала от бешенства и оскорбления своего любимого пастыря. Отец Александр, стоял на солее и держал в руках Евангелие и большой металлический крест. Твердым и ласковым голосом он попросил всех разойтись, чтобы избежать кровопролития, напомнил своей пастве, что Христос, когда пришел на землю, учил жить ветхозаветный народ по Новому завету. Не мстить, не наказывать обидчиков, а любить и прощать даже тех, кто делает всем зло.

Два человека в штатском, приехавшие из города на беседу, правильно оценив ситуацию, сказали настоятелю, что сейчас они торопятся, но еще вернутся за ним, и разговор будет происходить на другом уровне.

На этот раз, после отпевания и панихиды, отслуженной прямо на кладбище, в небольшой часовне, отец Александр, несмотря на предупреждения и угрозы, снова ехал в Андроновку, и с ним в санях разместились трое жителей деревни Полевой, прихожане храма Николая чудотворца, закрытого год назад Советской властью. В их числе была ближайшая помощница умершего деда, старица Матрона. На голове у нее был надет черный шерстяной платок с крупными синими розами. Когда сани проезжали по дороге и почти поравнялись с Марией, то Матрона увидела, с каким каменным, застывшим от горя лицом шла Мария с кладбища, с трудом переставляя непослушные ноги в заштопанных валенках. Тогда старица, тяжко вздохнув, точными уверенными движениями, перекрестила молодую женщину:

— Защити, рабу Божию, Марию и сына ее, младенца Николая от бесовских нападений!

А Мария не замечала седую от мороза дорогу у нее под ногами, и думала, глотая слезы, что никто раньше не понимал, насколько нужен был деревне этот старый седой старик, как к нему все приходили за советом и за помощью. Деревенские охотники выучились у него, с чем ходить на лису и зайца, что нужно взять с собой на медведя, а что на лося. Все деревенские мальчишки знали, как зовут птиц и зверей, благодаря старому лесничему Николаю и внуку его Тимофею. За несколько месяцев Тима выучил многих деревенских ребят читать и писать, а самые способные за год получили более основательные знания. Не зря же, самые преданные его ученики почти все уехали в город, документы оформили, и работу, какую-никакую нашли. Вот Петя Соснин изучает агрономию, а Лида Курочкина — педагогом стала. Около десяти деревенских ребят смогли продолжить свою учебу в городе. Вот, вроде бы, совсем немного человек в деревне учительствовал, а если бы не он, то кто же в самые тяжелые годы ребятам оказал бы поддержку, кто бы настроил их получить образование.

— Похоронили мы твоего дедушку, Тимофей! Мысленно обратилась она к любимому, и ей показалось, что он через морозное пространство отозвался солнечным лучом, который неожиданно остановился у нее перед лицом, расплываясь в радужные пятна. Голова у нее закружилась, от того, что внезапно, из-за свинцовой тучи выглянуло солнышко, окатило Марию горячим радостным светом, одарило ее своей любовью, и снова спряталось, ушло в тучу.

— Держись, моя девочка, мне тоже не сладко, — казалось, звенел, дрожа огненной струйкой острый сияющий луч, задержавшийся перед Марией. Она остановилась, с восхищением его рассматривая.

— Как мне тебя не хватает, — прошептала женщина лучу, но он, бегло скользнув по погасшему снегу, спрятался в тучу вслед за ушедшим солнцем. Снова вокруг все потемнело, и, Мария ощутила жуткий, ну просто леденящий мороз, который, она, казалось бы, не чувствовала раньше.

Дома, с похорон, ее ждала мама, Нина Егоровна. Она оставалась водиться с полугодовалым внуком Коленькой, сыном Марии и Тимофея Смирнова, внука умершего деда Николая. Злые языки утверждали, что Тимофей Смирнов, отец маленького Коли, пропал без вести на гражданской войне. Местные сплетники утвердились во мнении, что парня убил в одном из боев с белогвардейцами его соперник, комсомольский командир Дмитрий Ерохин, без памяти влюбленный в Машу, но, к счастью, она почти ни с кем не общалась, и не верила никаким слухам.

Мария зашла в дом, разделась и встала на кухне, прислонившись спиной к теплой покрашенной белой известью с молоком печке. Она раскинула руки, прижала их к теплым печным кирпичам и стала греть покрасневшие ладони, испачканные землей. Она вспомнила, что на кладбище сняла варежки, когда кидала в могилу горсть земли, а забыть их надела, оставила в карманах шубы. Вид у Марии был потерянный и уставший. Дома они с матерью находились одни, не считая малолетнего Коли, все остальные члены семьи были созваны на сельское собрание в клуб, где обсуждался вопрос общей коллективной собственности.

Мать вышла из сеней с кувшином молока, и направилась к Марии, она как раз собиралась окончательно решить с дочкой ее судьбу, намереваясь предложить, чтобы та не отказывалась от выгодного брака с красным командиром и чекистом Дмитрием Ерохиным. Увидев измученное лицо дочери, Нина Егоровна поняла без слов, что ее девочка очень страдает. Поставив кувшин на стол, она налила Марии кружку домашней настойки на кедровых орешках, чтобы дочь согрелась и успокоилась.

— Давай, уж помянем Тимофеева деда, — предложила Нина Егоровна, плеснув себе до краев ароматной коричневой жидкости в рюмку. Мария удивленно посмотрела на мать, которая раньше всегда враждебно относилась к Тимофею и его семье.

— Я подогрела чуток на печке, ты с мороза, как бы тебе не простыть, — пояснила та, глядя впалыми уставшими глазами на дочь. Мать, показывая пример, степенно выпила, традиционно чокнувшись рюмкой с боком медного блестящего самовара, и, закусила головкой крепенького репчатого лука, затем зачерпнула с тарелки ложкой хрустящую квашеную капусту. Она стала медленно ее жевать, и, словно впервые, рассматривать свою дочь. В глазах у нее промелькнула какая-то скорбная мысль.

— Поешь, доченька, — с трудом проговорила Нина Егоровна пересохшими губами, и подвинула ближе к дочери тарелку с дымящимися ароматными пельменями, но Мария ничего не ответила. Она помыла руки, села за стол, низко наклонив голову, и залпом выпила до дна кружку теплой ядреной настойки, которая огненной животворящей рекой влилась в ее почерневшую от холода кровь, чтобы возродить ее к жизни. Мария не стала ничем закусывать, а запила капустным рассолом, и еще добавила себе в кружку четверть настойки, после того, как у нее прошел приступ резкого прерывистого кашля, от которого покраснели щеки и взмокли волосы на голове.

— Это ничего, что закашлялась с непривычки, — проговорила мать и выпила еще одну рюмку. Похоже, пить она начала с утра, когда муж и все члены семьи ушли на собрание. Ох, как Андрей не любил, когда Нина пила, но она ничего не могла с собой поделать.

— Вот ведь как любовь окаянная может человеку жизнь поломать, — горько сетуя, напомнила Марии мать о самой больной теме. Уж она то, как никто другой знала, что самое лучшее лекарственное средство от смертельной любви — это ароматная настойка на кедровых орешках и лесных травах. Нина жизнь прожила с порядочным человеком Андреем Петровичем Гороховым, и полюбила его с годами, а в молодости любила другого, Григория Перехватова, того, кто был настоящим Машкиным отцом. Его тогда родители женили на другой, чудесной девушке Настасье с хорошим приданым из большого богатого села Андроновка. Он и жить туда к ней уехал. Правда, накануне свадьбы стоял на коленях перед Ниной и просил прощения. Она и забеременела в тот роковой вечер. А уже целых полгода в ее семью засылала сватов семья богатого жениха Андрея, сына мельника Петра Горохова.

И Нина очень удачно вышла замуж за Андрея Горохова на втором месяце беременности. Он так и не узнал никогда, что Маша не его родная дочь. Всю жизнь, до самой революции, его жена и дети жили за ним — как за каменной стеной. И корова, и козы, и поросята, и дом — полная чаша, и сережки с маленькими рубинами, и шкатулка из малахита, и кольца золотые и серебряные, и наряды в сундуке, и разносолы на столе. Вот только стена эта каменная мешала, и не всегда через нее до него докричишься, достучишься, не всегда Андрей Петрович тебя поймет правильно, и никогда не откроешь по — настоящему ему сердце, как можешь открыть только любимому мужчине. Но за годы, прожитые в браке, человек прирастает к человеку, и две тонкие веточки становятся одним деревом, а что там внутри ствола, за семью печатями, кто там кого еще любит, и какие там кипят страсти одному Богу ведомо. Один только Господь знал, что Мария у Андрея Горохова не родная дочь. Андрей женился на Нине, хотя мог только догадываться, что она всю жизнь сохнет по другому парню. И, несмотря на это, жили ладно и складно, пока не началась революция и гражданская война.

— Настойку, когда выпьешь, замуж проще будет выйти. Вот, например, Дмитрий Ерохин. Он ведь тебя с ребенком готов взять, до беспамятства любит, а ты его отталкиваешь. Кедровая настойка, самая лучшая помощница в таких делах, — пояснила мать со знанием дела.

— Хочешь, я тебе подскажу, как правильно выйти замуж за Дмитрия, — таинственным голосом добавила Нина Егоровна, жадно глядя на свою дочь. Именно такой, как Мария, она сама была в юности. Но, теперь, с помощью настойки, она научилась сбегать от внутренних проблем, преодолевать страх, отвращение, омерзение, да все что угодно, лишь бы только скрыться от правды, спрятаться от настоящей жизни, подчиниться этой горячей огненной струе. Мария знала про ее слабость, но никогда не осуждала мать. Нина Егоровна успевала все делать по хозяйству и всегда держала себя в руках. Она знала меру, поэтому, о ее частом и тихом домашнем пьянстве никто не догадывался, кроме мужа и дочери. А сыновья позволяли себя обманывать, или делали вид, но их жены, ни о чем таком не помышляли.

— Вы не представляете, мама, — медленно качая железную кружку в руке, произнесла Мария, с презрением глядя в единственный глаз огненному таинственному напитку, развязывающему язык и откровенно смеющемуся над человечеством.

— Чего я не представляю, вроде жизнь прожила, все на себе испытала, — искренне удивилась мать.

Мария, наконец, подняла на нее глаза: Вроде бы мать. В горячей дымке качается ее лицо. Она и не она. Глаза злые, чужие. Сердце жестокое. Когда мама успела так очерстветь душой? От чего? Что послужило причиной? Зачем она меня толкает замуж? Она сама счастлива в браке? Почему же тогда пьет, с рюмкой не расстается?

— Вы не представляете, мама, — повторила дочь, и, стала подходить к рукомойнику, чтобы выплеснуть остатки настойки в него.

— Вы не представляете, мама, как я счастлива, и вот это... — добавила Мария, выплеснув настойку в рукомойник, — Мне совершенно для счастья не пригодится, — закончила она, споласкивая кружку, — Так же, как и выгодное замужество.

— Это не тебе надо, а твоему сыну, — шепотом сказала остолбеневшая Нина Егоровна. — Зачем же кедровку — то выливать? Она растерянно смотрела на свою дочь, и понимала, что та, все равно будет жить по — своему, как захочет, и навязать ей что-то свое не удастся. Горько заплакал ребенок, и Мария метнулась к нему. Взяв мальчика на руки, присела с ним на постель. Разгоряченная, она с леденящим ужасом осознала, что прежде чем кормить, надо сцедить отравленное молоко, чтобы не навредить малышу.

Вечером, когда младенец снова уснул, Мария вволю поплакала, вспоминая свои встречи с Тимофеем в дедовом доме. Этот старый дом мог быть ее вторым домом, но ничего уже теперь не изменишь. Дед Николай умер. Оборвалась последняя ниточка, связывающая ее с Тимофеем. И вместе с этой ниточкой оборвалось что-то в сердце Марии. Похоронив старого лесничего, она похоронила надежду на встречу с любимым. Надежду на то, что он остался жив, и когда-нибудь узнает о том, что у него есть сын.

6 глава. Жена красного командира

Какое счастье самое высокое? То, ради которого мы отказались от самих себя!
Монах Симеон Афонский «Книга, написанная скорбью, или восхождение к небу»

Январь 1921 года

Дмитрий Ерохин ввалился звездной морозной ночью в свой дом со всей своей шебутной комсомольской бригадой, с винтовками и в буденовках. Уселись за большой стол в горнице и выставили чуть початую флягу самогона. С печки достали чугунок вареной картошки. Из сеней — связку репчатого лука. Из подполья — банку крепких соленых огурцов. Один из красноармейцев, извлек из-за пазухи кусок сала, и, разрезая его, весело приговаривал:

— Ядреное сальце, что бабское тело.

В усмерть пьяный Митяй, словно забыв о том, что в соседней комнате спит его жена и маленький ребенок, вспоминал со своими комсомольскими дружками, как они издевались над священником Александром. Как кололи его штыками, уже мертвого, на старом кладбище. Как топили его в проруби с крещенской водой, а он снова всплывал, не хотел тонуть.

— А он на нас все крестом замахивался и бубнил что-то себе под нос, — восторженно, и, смакуя все эпизоды истязаний над священником, рассказывал веснушчатый и рыжий Павлуха о том, что они вчера сотворили, и матерился через каждое слово. Его медные волосы горели адским пламенем, а широкоскулое горбоносое лицо напоминало огненный бок самовара, на котором мгновенно отражались все низменные мысли и чувства Павлухи.

В эти жуткие часы, жене Дмитрия, Марии Ерохиной казалось, что волосы на голове у нее поседели. После того, как ее разбудили, она больше не смогла сомкнуть глаз, и думала о том, что Дмитрий очень изменился после революции. Много жизней, оказывается, он успел погубить, это она узнала из его хвастливых речей после замужества. Но только она одна догадывалась, что вся эта череда кровавых преступлений началась с жестокой молодежной шутки, с повешения того злополучного и бедного кота, когда Дмитрий только начинал свою комсомольскую деятельность. Кто бы мог подумать, что все это закончится жестоким убийством священника.

А ведь Дмитрий еще тогда говорил Марии и Тимофею, что он и его комсомольцы стреляют в лесу по мишеням и репетируют расстрел попов и офицеров. Мария подумала, что он рисуется перед ней из-за ревности, которую Дмитрий всегда испытывал к Тимофею. Ведь Мария знала Митю с раннего детства. И кто бы мог знать, что он так ожесточится. Что он войдет во вкус, убивая людей. Когда ненависть поразила его сердце? И не она ли, Мария, тому виной? Не она ли спровоцировала злость и агрессию тем, что выбрала Тимофея, не она ли ввела Дмитрия в то нечеловеческое состояние злого бешенства и ревности, которое она раньше никогда не замечала в шумном, но неуклюжем и добродушном подростке. Когда он перестал различать нравственные категории добра и зла? Когда это случилось?

А с другой стороны — чем она виновата? Она встретила в своей жизни человека, которого полюбила. Человека умного, благородного. И она ничего не обещала Дмитрию, хотя последние несколько лет он ходил за ней по пятам. И почему она не имела права полюбить Тимофея всем сердцем?

Но мечты Марии не сбылись. С Тимофеем жизнь ее разлучила. Зато у нее теперь есть сын. Он очень похож на своего отца. Но он мог умереть от голода. И чтобы он не умер от голода, Мария была согласна на любые подвиги. Но подвиги здесь не требовались. Замужество было не подвигом, а жизненной необходимостью.

Но никто ее не предупредил, что она выйдет замуж за преступника. За убийцу. За безбожника. И дома теперь у нее сидит легион бесов. С красными мордами, со звездами, с копьями и рогами. Да, Мария слышала, что в деревне про Дмитрия ходила дурная слава, но ведь она не видела всех его злодеяний, когда жила в городе. А когда вернулась в деревню, то снова не поверила тому, что про него говорят, так как помнила его совсем другим человеком.

Женщина лежала в маленькой спальне с закрытыми дверями, поэтому Дмитрий думал, что жена спит и ничего не слышит. Поскрипывали от ветра ветви старой рябины за окном. Этот тонкий, почти невесомый звук заглушали взрывы пьяного мужского смеха, доносившиеся из соседней комнаты. В пять утра Дмитрий заглянул к жене и посмотрел на нее и на сопящего в самодельной детской кроватке Колю, прикрыл его красным ватным одеялом, затем вышел, затворив за собой дверь. А Мария не спала. Но от страха, что они обнаружат, что она не спит, у нее кружилась голова. Вдобавок второй месяц у Марии был сильный токсикоз. Ее тошнило от всего. От мужа. От запаха печного дыма. От мутных серых дней, которые по утрам заглядывали в окна. От морозов. Военную часть Дмитрия Ерохина расформировали и пару месяцев ему разрешили побыть в родной деревне. С весны прошлого года, Мария уступила Дмитрию на все его притязания тем, что дала ему согласие выйти за него замуж. Слишком тяжело было жить Марии в родительском доме. Обижали ее жены братьев. И Мария бросилась как в омут с головой, в замужество. С тех пор как они с Дмитрием расписались, он просто не давал ей покоя. И вот результат. Она ждет ребенка. Правда, по отношению к ней и к полуторагодовалому Коле, Дмитрий вел себя благородно. Лишь только один раз сорвался за полгода, — полез к ней пьяный. Но отшатнулся, увидев ее побелевшее от гнева лицо, и, словно кипятком его окатило, когда она сказала:

— Если, прикоснешься ко мне, убью!

Жили они в теплом пристрое, состоящим из двух небольших комнат и кухни. Печка была своя. Вход в дом был отдельный, с торца. С другой, парадной стороны фасада, был вход в родительский дом Дмитрия. Отец Дмитрия выделил им несколько соток земли, где Мария посадила картошку и лук. Несмотря на это, Маша всегда чувствовала, что она в этой семье чужая. Самым ее любимым занятием было чтение, но она часто отрывалась от книг и вспоминала, как она работала в библиотеке, как приходил домой Тимофей, смотрел ей в глаза с неподдельным интересом и спрашивал, чем она занималась и что делала. Мария понимала, что такого счастья ей не доведется испытать больше никогда в жизни.

— Может и не стоило тогда уезжать из города, а вдруг бы все наладилось? — многократно она задавала себе один и тот же вопрос. Но понимала, что обратного пути нет. Когда муж Дмитрий изредка появлялся дома, то первым делом требовал горячий суп и чай. Затем, поев, хватал ее за грудь. Она отшучивалась, но он был неумолимо нежен и жадно ласков. Она его по-человечески жалела. Она видела, что он очень страдает от того, что Мария не может его полюбить. Она была холодна к нему, но все же, временами, ее мучила совесть. Но ответить на его любовь ей было нечем. Ее сердце полностью принадлежало Тимофею. Ее внутренняя жизнь питалась воспоминаниями той любви, что она пережила в городе. И чем больше она любила свои воспоминания и жила ими, тем больше страдал ее муж, он догадывался, что если бы Тимофей появился в ее жизни снова, то места Дмитрию в ней бы не нашлось.

Поэтому Дмитрий очень сильно ненавидел Тимофея. В своих мечтах он настигал его в бою, рубил шашкой, расстреливал из ружья, сжигал на костре. Он всегда пытался найти его следы, чтобы отомстить. Но когда возвращался в родную деревню, старался быть хорошим мужем и отцом, скрывая от жены свои кровожадные планы. Чтобы его не раздражал ребенок Марии, Дмитрий летом отправлял погулять маленького Колю в дворик, насыпал ему там песочек и сделал оградку, чтобы тот никуда не уполз, а зимой сделал ему горку прямо в огороде, и наладил деревянную лопатку, чтобы тот копал снег. Казалось, его тяготит этот ребенок, хотя он относился к нему очень сдержанно, никогда его не шлепал. Вероятно, все это происходило потому, что с тех пор как Дмитрий был мобилизован в Красную Армию, дома он появлялся не часто. Лишь последние два месяца приходил почти каждый вечер и неизменно приносил мясо или рыбу, сахар, хлеб, масло. Непонятно, где он их доставал, но Мария боялась даже спрашивать об этом.

Дмитрий начал приносить в ее дом продукты, сразу, как у нее родился Коля, чтобы она поскорее согласилась выйти замуж за него и переехать в его дом. Времена были тяжелые, голодные, если бы не эти посылки Дмитрия, вряд ли Мария с маленьким Колей смогли бы выжить на одной подмороженной картошке, которую щедро, с коварной лаской отсыпали ей Наталья и Настя, жены ее братьев. Детей им Бог не дал. И маленького Колю они очень невзлюбили, постоянно кололи Марию тем, что она родила его без мужа. Мать, Нина Егоровна, не уставала напоминать, что пора ей с Дмитрием Ерохиным сойтись, тогда и ребенок будет нормально питаться, и сама Мария не будет такой нервной. Отец, Андрей Петрович, мало внимания обращал на дочь и поддержки от него Маша не получала. Братья верили своим женам, которые ополчились на Марию, и с недоумением взирали на родную сестру, которая даже по половицам ходила не так, как надо и все делала невпопад. Ребенок часто плакал ночью и не давал спать всей семье.

Мария, поначалу уходила в свою клетушку, боковую комнатку без окна, где жили они с малышом, и то плакала, то молилась святым угодникам Божиим, Николаю Чудотворцу и Богородице. Через год таких испытаний в ней словно сорвалась какая-то пружина, и она ответила согласием на очередное предложение Дмитрия, решив, что он от нее все равно не отступится, и быть женой красного командира лучше, чем быть одинокой матерью, которую терпеть не могут родственники.

Февраль 1921

Когда мужа отправили на границу Советской России, то Марии выживать стало легче. Она получала довольствие как жена красного комиссара. Ей привезли дрова и вывалили их прямо у крылечка. Но все же было тяжело просто физически. Дрова нужно нарубить, принести и положить в печь. Встать затемно и затопить ее. Сварить еду. Накормить скотину. Заниматься старшим сыном. А затем выполнять текущие дела по хозяйству: шить, вязать, перебирать крупу и снова варить еду для скотины. Любая деревенская баба справлялась с этим легко. А Мария впадала в депрессию. Беременность была для нее в тягость.

Больше всего ей хотелось спать. Целыми днями и ночами. Но она долго не могла уснуть. Ей все чудились какие-то запахи и звуки. Они преследовали ее и не давали покоя. Очень редко, но снился Тимофей. Он протягивал к ней руки и звал ее. А она уходила от него и пряталась в лесу. Затем ее находили охотники и расстреливали. Она часто просыпалась в горячем поту посреди ночи и долго читала наизусть молитвы.

Родственники Дмитрия практически не помогали ей. Все что они могли сделать — выделить семье старшего сына свою отдельную территорию. Иногда приходили письма от мужа. Они содержали почти одни и те же слова, одни и те же ошибки:

— Как вы мои, золотули, живете, скоро я к вам возвернусь, и утрою вам карошую жисть.

За ласковым обещанием Дмитрия женщина слышала нешуточную угрозу и цепенела, когда вспоминала, что ее муж преступник и убийца.

2012 год