Пробегусь счастливым взглядом
По родимой стороне.
Как же, Господи, наряден
День, сидящий на плетне!
Как светла моя Отчизна!
Дарит утро мне стихи.
Вижу в небе чистом-чистом
След от дедовской сохи.
Дарит рифмы мне дорога.
Дарит образы весна.
Каждый мне прохожий дорог
И судьба его важна.
Зазвенели ясным звоном
Милой церкви купола,
И берёзка рядом с клёном
От любви своей бела!
Дрогнул колокол за околицей,
Звон пошел, а за ним звон другой.
Золотая Пасхальная звонница
Всех зовет и зовет за собой!
Как легко же друг друга находят
Эти звоны окрестных церквей,
Величаво по облаку ходит
Тот, что стАрей других, но живей!
Глаза твои — плен и тлен,
глаза твои, рассекающая тоска,
но ты не видишь этого.
Вынимая рыбу из воды,
ты думаешь: как странно она дышит.
Нет, она задыхается!
Ты вынимаешь душу из тела
и мнишь, что знаешь жизнь.
Не смотри на меня такими глазами,
я задыхаюсь... Всё равно
ты смотришь, чтобы не видеть.
Пахнет гречкой, а хочется, чтобы куличами. Невестка не печёт сама, покупает в магазине. Говорит, какая разница? И правда что...
Горячий чай по утрам заводит дряхлеющую машинку, по праздникам — кофе. Тело давно не знает другой гимнастики, кроме пищеварительной. Съесть что-то вкусненькое всё равно, что пройти километр по лесу. Радость бежит по жилам, журчит жизнью. У неё сладкий вкус, потому хочется куличей. Чувствуешь этот вкус не во рту, а где-то глубже. Может быть, в душе...
Отрывок из одноименной повести
...Антонио усадил их в лодку, а старик взял в руку весло. Парус — у самого борта…
Океан успокаивался, колыхаясь.
Шли вдоль берега, и, когда потухли сиреневые облака, большая луна осветила им путь, стеля на воде белое полотенце.
В мангровых зарослях зажглись тысячи огоньков. Там, в листве, прятались светлячки.
Дети тихо сидели на корточках между бортов, а старый рыбак правил так ловко, что лодка черной лебедью скользила в волнах.
Но вот зашуршало днище о береговой песок. От дороги бежали навстречу люди.
Старик высадил всех троих по очереди, улыбаясь во всё лицо.
И тут, выйдя на берег, они сразу попали в родные руки. Их обнимали, встряхивали и ощупывали снова и снова.
Дождь предпасхальный, смывающий прошлое
Снова отмоет завета скрижаль
Все мы по-разному преданы, брошены
Всем одинаково прошлого жаль
Все мы по-разному жизнью отмечены
Кто в орденах, ну а кто в синяках
Всех ожидает свидание с вечностью
Вечность молчит о таких пустяках
В комнате гулкой, свежепобеленной
Я перед Пасхой в детстве мечтал
Сколько мне радости в жизни отмерено
Как не угадывал – не угадал
В серой толпе озабочены лица
Каждый стремится счастье найти
Но забывает Богу молиться
И потому не находит пути
А куличи пахнут весной
И свежим ветром,
Шафраном первым и травой,
По-детски светлой,
Пахнут коровьим молоком
Из старой кружки,
Как после дойки вечерком
нальёт старушка
своим внучатам озорным;
И солнцем пахнут,
Не желтым солнцем – золотым
В твоих руках,
В них мать- мачехи букет -
Цветок - простой.
Куличи пахнут Воскресеньем и весной.
Сóлоно в чаше, но пить её буду –
ропот теперь ни к чему;
помню, как Ты указал на Иуду,
хлеб подавая ему.
Солоно-горько, но пить её надо –
страх и сомнения прочь:
Ты – в глубине Гефсиманского сада,
красная, душная ночь…
Солоно, тошно, глоток, словно пламя,
кажется, жизнь утекла,
а перед взором – гора со крестами,
Ты в окружении зла.
Пью до конца чашу жгучую эту,
«эго» сжигая черты…
Знаю, за тьмою - сиянье рассвета
в красках Твоей полноты.
Великий Пяток, 14.04.2017
Только несколько малых шагов
Остается стрелкам пройти –
Звонкий голос колоколов
Радость велию всем возвестит.
Возвестит, что воскрес Христос
И что смерти уж больше нет.
Время кончилось горьких слёз:
Всё наполнил божественный свет.
Молчит, молчит душа моя,
какою-то усталостью объята,
а в храме батюшка читает про Распятье,
воск падает на пальцы, жжёт.
Так хочется сказать себе: "Пройдет
усталость эта и тоска на Пасху!".
И греет глаз фонарик ярко-красный
у девочки с мечтающим лицом.
Она наверно думает о том,
как понесет фонарик теплый свой
по улице,
сквозь дождь,
домой.
Название статьи отсылает читателя к главному тезису протестантизма, с которым тот вышел на историческую арену: «только Писание». Желая очистить путь верующим людям от всего ложного и лукавого, от «бабьих басен», придуманных развращённым властью, жадным до наживы клиром, Мартин Лютер (1483-1546) не нашёл ничего лучшего, как смести в мусорную корзину всё, кроме самого текста Священного Писания. Его понять можно, ибо, как заметил свт. Игнатий (Брянчанинов), «в Церковь Римскую вкрались многие заблуждения. Хорошо бы сделал Лютер, если б он, отвергнув заблуждения латинян, заменил эти заблуждения истинным учением Святой Христовой Церкви (т. е. Православием — С.К.); но он заменил их своими заблуждениями; некоторым заблуждениям Рима, весьма важным, вполне последовал, а некоторые усилил» (Лютеранизм. Письмо от 1 марта 1844 г.) Мог ли Лютер на практике осуществить сказанное свт. Игнатием — вопрос, одно очевидно: развитие западной цивилизации происходило под знаменем предельного рационализма, а «уму не под силу долго разыгрывать роль сердца» (Франсуа де Ларошфуко). Хотя, из того же сугубо рационального корня выросло прекрасное дерево западноевропейской философии, она в итоге, по признанию самих же западноевропейских философов, зашла в тупик — именно по причине следования не тем путём. Провозглашённое Мартином Хайдеггером (1889-1976) «назад к досократикам» — это как раз об этом: о том, что русская духовная традиция сохранила, благодаря памяти, что источниками вероучения являются Священное Писание и Священное Предание, и что одно без другого — неполно. «Святыня веры благодатно передаётся из поколения в поколение. И эта благодатность передачи стала возможной только потому, что, как сказал Григорий Богослов, „теперь (т.е. со времени Сошествия Св. Духа — С.К.) Дух Святый живёт с нами, сообщая нам яснейшее предание о себе“»2. Славянофил А. Хомяков (1804-1860) полагал, что Предание — это жизнь Святого Духа в сердцах людей, не прерываемая на протяжении веков.
Господи, коснись меня, уврачуй
Разреши от горечи и стыда.
Я тогда как перышко улечу
В небеса далекие навсегда.
Как дитя на цыпочки поднимусь
Может так заметнее с высоты...
Я Тебе поверила одному
Нет ни слез ни горестей- только Ты.
Свечками и вербами к алтарю,
Долгими молитвами на пути...
Глупая и грешная я молю:
"Господи, услышь меня и прости!"
Как ярко солнце, как слепит глаза!
Ни облачка, ни ветерка, ни тени!
Так неожиданно водой сползла
Лавина зимней белоснежной звени.
Контраст сильней меж небом голубым
И серой не раскрашенной землёю.
По пыльным голым веткам словно дым.
Сухой газон с поношенной листвою.
И тишина, готовая к прыжку!
Всё, замерев, вот-вот начнёт живиться.
До Пасхи миг, и я в себе ношу
Зерно, чтоб вдруг из смерти возродиться.
И Воскресеньем душу обновить,
Как и природу радостным цветеньем.
Сейчас - молчок! Голгофа в нас болит!
И даже птицы не тревожат пеньем!
Сколько ещё мне, песчинке,
В море житейском гулять?
Если бы сроки мне знать!
Может стелила перинки
И выметала соринки,
Чтобы готовой предстать.
Бдите - сказал - и молитесь,
Ибо не знаете час!
Двери откроются враз,
Встретит желанный Спаситель.
Девы, светильник зажгите,
Сколько елея у вас?
