Отрывок из одноименной повести
...Антонио усадил их в лодку, а старик взял в руку весло. Парус — у самого борта…
Океан успокаивался, колыхаясь.
Шли вдоль берега, и, когда потухли сиреневые облака, большая луна осветила им путь, стеля на воде белое полотенце.
В мангровых зарослях зажглись тысячи огоньков. Там, в листве, прятались светлячки.
Дети тихо сидели на корточках между бортов, а старый рыбак правил так ловко, что лодка черной лебедью скользила в волнах.
Но вот зашуршало днище о береговой песок. От дороги бежали навстречу люди.
Старик высадил всех троих по очереди, улыбаясь во всё лицо.
И тут, выйдя на берег, они сразу попали в родные руки. Их обнимали, встряхивали и ощупывали снова и снова.
А Даня крепко, изо всех сил прижался к отцу, который стоял тут же, на побережье, опираясь на костыли.
+++
До праздника оставалось три дня, и совсем не верилось, что он случится так скоро.
И вдруг, в особенно жаркий и душный час, когда солнце царствовало безраздельно, пронеслись голоса, будто свежие ветры:
— Владыка?
— Владыка!
— Приехал!
Даня идти вовсе не собирался.
Пусть себе суетятся другие. Пускай тётя Агафья бежит. Хоть и важный гость, да не про его, Данину, честь.
Он отправился было в обратную сторону, вопреки текущему морю людскому.
Заблаговестили в Свято-Богородицком, и все побежали туда. Даня представил себе ясно и построенную недавно колокольню, и большой крест над входом. Его тоже вдруг захватила радость встречи, и захотелось пойти туда, глянуть внимательнее: что же это за человек, которому все так рады, и который, не то что Даня прежде — настолько не одинок.
И он побежал, догоняя и обгоняя, и издалека увидал: храм битком, и вокруг тоже народ, а Владыка уж вышел и стоит на крыльце.
Небольшого росточка, сложеньем не крепкий. Может быть, даже и самому Дане под стать. Не внушительный. Такой зазнаваться не станет. Взгляд живой, борода чёрная и одежда тоже, вовсе без украшений.
Верно, теперь двинут в Серафимовский и в Михайловский.
Даня помчался туда.
В уши лился звон трёх церквей, мельтешило в глазах от суеты. И везде встречали, пели хоры. И везде молились с гостем, и лица сияли, как лампочки — дружно.
Даня всматривался, ничего не упустил. Все, как губка впитал.
И вдруг ощутил на своем лице ту же улыбку.
«Кыш!» — хотел он сказать по привычке, да не стал. Вместо этого помчался за Геной и Соней — делиться радостью.
И когда Владыка пришёл к палатке Свято-Серафимовского храма, они вместе встретили его там.
— Поглядите на этих троих! Не разлей вода.
Так сейчас говорили им вслед.
А потом была Великая Пятница, и скауты дежурили у плащаницы.
Владыка каждую ночь обходил лагерь кругом.
И теперь, засыпая, Даня знал: кто-то поможет во всякой твоей скорби и боли, потому что ему не все равно.
В Великую субботу у каждого оказался для других свой подарок и свой секрет. На походных кухнях что-то тайно месили и пекли, хотя всем известно: муки не хватает даже на хлеб.
Скаутские галстуки мелькали повсюду. Даня знал, что готовится, и ему не терпелось увидеть, как это будет красиво.
Ждали все.
И когда тропический день в один миг превратился в звёздную ночь, по улицам, которые так заботливо мостили два месяца, потекли реки нарядных людей. Все они приоделись, назло жаре, только к галстукам и платьям добавили соломенные шляпы сомбреро.
Вот тогда и открылись все секреты и все сюрпризы.
Что кухне каким-то чудом удалось приготовить каждому по маленькому куличу. Что посчастливилось достать и покрасить яйца.
А извилистая дорога к храму и пространство вокруг него засветились, — это зажглись светильники – огоньки в глиняных плошках, заботливо сделанных, расставленных и зажжённых детскими руками.
Храм засиял на горе, будто вознесся над палатками и землёй, а с обветренных лиц не сходили улыбки.
И в это мгновенье, крепко сжимая руку отца, Даня как никогда ощутил единство. Ведь по всей земле люди единой веры ждали сейчас с замиранием сердца Великого Чуда. Вспомнилось, как говорил отец Николай: Церковь — Корабль. И Христос, их Капитан, был сейчас с каждым из них.
Тёмной ночью бежали мироносицы к закрытому гробу. В память о них Владыка взошёл и встал у затворённых дверей.
— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!
— Христос воскресе из мертвых… — ответил хор голосами монахинь, приютских детей и взрослых. Они пели величественно и светло.
Даня стоял, не дыша, весь обратившись в слух. В жизни его ещё не было таких ликующих Заутрени и Литургии.
— Христос воскресе! — возгласил Владыка.
— Воистину воскресе! — грянули в едином порыве тысячи уст.
— Христос воскресе!
— Воистину воскресе! — и Даня ощутил всем своим существом ту дивную, невидимую руку, что твёрдо ведет Корабль, в которой — и он, и весь этот остров, и целый мир.
— Христос воскресе!
— Воистину воскресе! — ударил в звёздное небо глас.
Лёгкий бриз подхватил его и понёс над безмолвной водой, над тихими джунглями и высокими кронами пальм, навстречу заре.
Нет преград этому гласу. Покорен ему и океан.
Он достигнет когда-нибудь и других берегов, и самых чёрствых сердец.
Где-то там, в бамбуковой хижине, улыбнется навстречу ему не смыкавший усталых глаз старый седой рыбак.