Вы здесь

Все. Произведения

Ванька

     Исповедники. Их немного. Стоят отдельно друг от друга,  стайками или поодиночке. Каждый со своей тайной. Напряженной и сосредоточенной на самой себе и ни одному человеку в мире еще не открытой. Изредка переговариваются – это, наверное, знакомые. Замечаю, что некоторые недавно были у меня. Уже легче – думаю я. Хотя всякое бывает - может быть, новое движение души привело их сегодня ко мне. А сегодня как раз я служу один. И хорошо бы до начала службы всех их поисповедовать. Чуть в сторонке, поодаль, стоит молодая пара – ее я пригласил на беседу перед венчанием. Но вот не знаю, успею ли до службы?     К аналою, на котором Крест и Евангелие, подходит отрок лет восьми-девяти. Его первым снисходительно пропускают взрослые. Останавливается в трех шагах от меня, опускает голову и молчит. Наверное, растерялся и не знает, с чего начать.

 

Кто знает, что в человеке

"Я ничего не видел прекраснее ни на небе, ни на земле, чем душа человеческая".
(Прп. Макарий Египетский) 

"Посему не судите никак прежде времени, 
пока не придет Господь, 
Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения,
и тогда каждому будет похвала от Бога". 
(1 Кор. 4, 5 )

Просто так, житейские наблюдения...

Вы для жизни, а я — не знаю

Вы для жизни, а я — не знаю:
воскресаю иль умираю,
доживаю иль заживаю,
ожидаю иль оживляю.
Телом таю и улетаю:
вы для жизни, а я — не знаю.

Странная мечта

Из кабинета известного профессора-окулиста был слышен странный диалог:

– Слушаю вас, уважаемый.
– Я хотел бы сделать моему отцу операцию хотя бы на один глаз.
– Поясните ситуацию, пожалуйста.
– В молодости произошел несчастный случай, и он полностью ослеп.
– Сколько ему лет?
– 75.

Окулист удивленно взглянул на посетителя:

Письмо Деду Морозу

– ...О, кажется угомонились! – Лия прикрыла плотно дверь в детскую, где наконец-таки воцарилась тишина. Все трое сыновей спали на своих отведенных местах, перестав швыряться подушками.

Теперь можно было спокойно доделывать бесконечные кухонные дела и, самое главное, выяснить, какие подарки они заказали Деду Морозу.

Лия зашла в гостиную. Там, напротив телевизора, красовалась двухметровая украшенная елка, а рядом с ней скромно стоял небольшой, пахнущий свежей стружкой чичилаки в паре с пластмассовым Дедом Морозом.

Звиад уже извлек из-под основания чичилаки три тетрадных листа и читал, улыбаясь, письма сыновей строго по старшинству.

Помрешь — воскреснешь

— Алло!

— Дима, это Варя…

— Да.

— Скажи мне, когда она умерла, как?

— Утром сегодня умерла. После службы. Часов в десять. Хорошо, что все студенты были на занятиях. Её нашла уборщица.

Театрик

                ПРОКАЗА

Лицо его закрыто капюшоном,

Звон колокольчика при каждом шаге…

Среди людей — изгой он, прокажённый;

Нести до гроба крест сей бедолаге.

 

Под безобразной маской недвижимой —

Душа, достойная, возможно, наказанья;

А может быть, он — просто одержимый

Иль праведник под спудом испытанья…

Пересечение

На боль я отвечаю криком и слезами, на подлость — негодованием, на мерзость — отвращением. По-моему, это, собственно, и называется жизнью. А. П. Чехов

Сгорит в костре блокнотик телефонный
Со списком номеров по алфавиту.
Запомнится огонь и крик вороны.
И  нечего сказать в свою защиту.

Корень солодки

Город беспечен и вьюга поёт.

Глупая девочка мальчика ждёт.

                                 На остановке.

Голуби бьются крылами об лёд.

Голуби бедные рвутся в полёт.

                         В жерло винтовки.

Мой друг Финик

Снаружи храм  напоминал средневековую крепость. Толстые стены из крупных почти необтесанных каменных глыб, узкие окошки-прорези высоко под куполом, массивная дверь с чугунными латами.

Я нерешительно потянула холодное кольцо и тяжелый остов приоткрылся ровно на столько, чтобы поглотить меня, и снова закрыться мягко и плотно.

Темно. Тепло. Страшно. Как в животе у Кита.

Поморгала глазами, направив лицо вверх, туда, где должен был быть свет.  

Страницы