Святой Иоанн Кронштадтский и преподобный Силуан Афонский (Г. И. Беневич)

Уже первое знакомство с жизнью и трудами Преп. Силуана в изложении архим. Софрония дает представление о глубокой внутренней связи между двумя великими светильниками Русской Церкви, как бы представляющими единую линию святости, идущую из XIX века в XX. О существовании преемственности великих святых, между прочим, свидетельствует и сам Преп. Силуан: «При жизни Преподобного Серафима, за молитвы его, Господь хранил Россию; а после него был другой столп, достигавший от земли до неба, — Отец Иоанн Кронштадтский»^[1], а после него, можем сегодня добавить мы, Господь хранил Россию, а может быть весь мир, по молитвам Преп. Силуана.

Из жития Преп. Силуана мы узнаем, что в решительный момент своей жизни, незадолго до окончания службы в гвардии, Семен (будущий монах Силуан) вместе со своим ротным писарем поехал к о. Иоанну Кронштадтскому. В отличие от тогдашней интеллигенции, которая в массе своей не замечала Отца Иоанна, избегала его и даже клеветала на него, для многих простых людей, каким был и Семен, святость Кронштадтского Чудотворца и сила его молитв были несомненны. Как пишет Преп. Силуан, он видел Отца Иоанна молящимся, и это произвело на него неизгладимое впечатление: «Отца Иоанна я видел в Кронштадте. Он служил Литургию. Я удивился силе его молитвы. И доселе, а прошло почти сорок лет, не видел я, чтобы кто служил так, как он»^[2].

К тому времени, как он отправился к Отцу Иоанну, Семен уже твердо решил уехать на Афон и стать монахом. К Отцу Иоанну он поехал просить его молитв и благословения, но к сожалению его в тот момент не было на месте. И вот, в то время, как его товарищ стал красивым почерком пространно излагать свою просьбу, Семен написал лишь несколько слов:

«Батюшка, хочу пойти в монахи; помолитесь, чтобы мир меня не задержал». Далее, пишет архим. Софроний, «возвратились они в Петербург в казармы, и, по словам Старца, уже на следующий день он почувствовал, что кругом его «гудит адское пламя». Ненадолго заехав домой и собрав все необходимое, он уехал на Афон. «Но с того дня, как помолился о нем Отец Иоанн, „адское пламя гудело“ вокруг него не переставая, где бы он ни был» и по дороге, и на самом Афоне.

Далее архим. Софроний рассказывает, что по приезде в монастырь молодой послушник, «брат Симеон», получив на исповеди прощение грехов, по простоте отдался безраздельной радости, и сразу потерял то напряжение, в котором пребывала душа его после посещения Кронштадта. Из-за этого он тотчас впал в грех. Адское пламя, по молитвам Св. Иоанна Кронштадтского, умевшего приводить людей к покаянию как никто другой, уберегало до этого молодого подвижника от всех искушений, могущих ослабить его волю стать монахом. Оно давало реальный опыт стояния на Страшном Суде Господнем. Теперь это пламя исчезло, и только осознав страшную силу греха, брат Симеон «снова почувствовал себя в адском пламени и решил неотступно молиться, доколе Бог не помилует его»^[3].

Вот собственно то немногое, что мы знаем из жития Преп. Силуана, что тесно связывает его со Св. Иоанном Кронштадтским. Но в этом коротком рассказе есть нечто очень важное. Сам опыт ада, данный Преп. Силуану в начале его подвижнической жизни по молитвам Св. Иоанна, оказался необходимой ступенью, отделяющей его от мира. Это были адские муки, муки покаяния, что предварили для него явление Христа, то самое явление, в котором были ему уже Самим Богом прощены все грехи; только тогда исчезло это адское пламя. Но и после того, «держание ума во аде» стало для Преп. Силуана неотъемлемой составляющей его монашеского делания. Однако теперь он молился не только за самого себя, но и за всех, томящихся во аде^[4], он молился также за живых и за грядущих, друзей и врагов.

Следующий раз с именем Св. Иоанна Кронштадтского в житии Преп. Силуана мы встречаемся, когда архим. Софроний передает свой разговор с Преп. Силуаном о том, не мешает ли хлопотливое экономское послушание, которое тот нес, и сопряженная с ним необходимость общаться с людьми, монашескому безмолвию. «На это Старец ответил: «Что есть безмолвие? Безмолвие — это непрестанная молитва и пребывание ума в Боге. Отец Иоанн Кронштадтский всегда был с народом, но он больше был в Боге, чем многие пустынники… Если душа любит народ и жалеет его, то молитва не может прекратиться»^[5]. Сходную мысль об Отце Иоанне Кронштадтском мы находим в писаниях самого Преп. Силуана: «Помним, как после Литургии, когда ему подали экипаж, и он стал садиться, окружил его народ, ища благословения, и в такой сутолоке душа его непрестанно пребывала в Боге, и в такой толпе он не рассеивался и не терял душевного мира»^[6]. Далее Преп. Силуан вопрошает: «Как же он достигал этого?.. Он этого достигал и не рассеивался, потому что любил народ и не переставал за него молиться Господу… непрестанно молясь о народе он сохранял мир душевный, мы же теряем его, потому что нет в нас любви к народу… если не будем любить брата, то не сможем иметь мира»^[7].

Из этих слов Преп. Силуана мы видим, что Св. Иоанн Кронштадтский был для него тем примером для подражания, тем светочем, на который он ориентировался всю жизнь. Самое главное в монашеском делании Преп. Силуана — сочетание любви к Богу и любви к ближним, молитвы за весь мир, — неразрывно связано для него с деланием Св. Иоанна Кронштадтского.

Преп. Силуан посвятил Св. Иоанну проникновенные слова в своих Писаниях. Он засвидетельствовал, что Отец Иоанн «имел в себе обильно Духа Святого, Который согревал его душу любить Бога, и тот же Дух через него действовал на людей». Преп. Силуан предупреждает, что те, кто плохо думает об Отце Иоанне (а таких, как мы знаем, было не мало не только среди революционеров-интеллигентов, но и среди церковных людей), тем самым оскорбляют Духа Святого, который в нем жил и живет по смерти^[8]. Причиной соблазна для некоторых была та близость к власть предержащим и внешнее богатство, в каком находился Св. Иоанн, но Преп. Силуан на это замечает: «В ком живет Дух Святой, тому богатство не вредит, ибо его душа вся в Боге, и от Бога изменилась, и забыла свое богатство и наряд».

Снова и снова, возвращаясь мысленно и молитвенно к образу Отца Иоанна, Преп. Силуан связывает с ним чудо одновременного пребывания умом в Боге и обращения среди людей: «Еще скажу — он был настолько смирен, что не терял благодати Святого Духа, и потому так много любил он народ и приводил умы людей к Богу». Задолго до церковного прославления Кронштадтского Чудотворца, Преп. Силуан молитвенно обращался к нему: «Просим тебя: молись за нас, чтобы и мы возлюбили Господа и приносили покаяние, которому радуется Господь». Это то самое покаяние, которое в опыте преп. Силуана равносильно покаянию, приносимому на Страшном Суде пред Лицом Господним. В первую очередь, Преп. Силуан вспоминает Св. Иоанна Кронштадтского как учителя покаяния («Ты привлекал народ к Богу, и люди, слушая слово Божие из уст твоих, рыдали и приносили горячее покаяние»). Св. Иоанн был для Преп. Силуана и примером той огненной любви к Богу, которая преодолевает даже естественную плотскую привязанность, он замечает, что «многие святые боялись близости жен, а Отец Иоанн и среди жен имел Духа Святого, сладость которого превышает любовь плотскую».

Есть и еще одна тема, являющаяся одной из центральных в учении и опыте Преп. Силуана, которая пришла к нему от Отца Иоанна. Мы имеем в виду тему «любви к врагам». Иногда эту тему считают чуть ли не чем-то исключительно характерным для Преп. Силуана, но не менее ярко, чем у Старца Силуана, о любви к врагам, как о неотъемлемой составляющей христианской жизни, писал до него и Св. Иоанн Кронштадтский, который, мы думаем, более всего на него и повлиял.

Сам Преп. Силуан на Св. Иоанна в связи с этим не ссылается, но он упоминает, что читал главную книгу Св. Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Преп. Силуан говорит об этой книге, что когда читаешь ее, то «душа чувствует в словах его силу благодати Божией». Он возражает тем, кто этой благодати не принимает: «Ты говоришь: „Я читаю ее без всякого вкуса“. Но спрошу тебя: Не потому ли это, что ты гордый? А благодать к гордому сердцу не прикасается»^[9]. Все это свидетельствует о чтении преп. Силуаном книги Св. Иоанна как книги Богодухновенной, писания Святого Отца.

Посмотрим теперь, какие места из этой книги могли быть наиболее созвучны Преп. Силуану. Вот, что пишет Св. Иоанн Кронштадтский о любви к врагам. Эта любовь для него связана с истинной премудростью Божией: «Ты ненавидишь врага — Ты глуп… люби врага — и ты будешь премудр»^[10]. Согласно Св. Иоанну Кронштадтскому, любовь к врагам является отсечением своей воли и исполнением воли Божией:«ни на одно мгновение своей воли не исполняй, а — волю Божию, которая есть любовь ко всем,- и ко врагам,- и святость наша^[11]. Для Св. Иоанна, ближний это — образ Божий, каковым являешься и ты сам, уже этого достаточно, чтобы любить «врагов»: «Люби врагов своих искренне, не обращай внимания на их вражду, но — на образ Божий, по коему они сотворены, видя в них себя самого»^[12]. Наконец, Св. Иоанн выдвигает и тот критерий истинной христианской веры, какой мы находим у преп. Силуана: «Надо помнить, что в том и христианская вера состоит, чтобы любить врагов»^[13].

Эти мысли Св. Иоанна Кронштадтского, конечно были чрезвычайно созвучны для преп. Силуана. Как замечает архим. Софроний, критерий истинной веры, истинного богообщения, признак подлинного благодатного действия (для Старца) была любовь к врагам^[14].

При этом, как мы знаем, любовь к «врагам» понималась Св. Иоанном в расширительном смысле — не только как любовь к личным врагам, но и как любовь к кому бы то ни было. Вот что Св. Иоанн писал, обращаясь к кишеневцам, которые учинили еврейский погром: «Каков же и чей дух проявляли кишеневцы над евреями? Дух дьявола,- но кто не имеет Духа Христова, кротости, смирения, терпения, повиновения власти, тот не Его (Рим. 8.9), тот не Христов, а раб дьявола и наследует подобную ему участь… Познайте-ка, братья русские, какого вы духа?.. Любите врагов ваших»^[15]. Именно в таком, расширительном, точнее, полном смысле понимал «любовь к врагам» и Преп. Силуан. Как свидетельствует архим. Софроний, «говоря о врагах, Старец употреблял язык окружающей его среды, когда много говорилось и писалось о врагах веры. Сам он делил людей не на врагов и друзей, а на познавших Бога и непознавших Его»^[16]. Далее архим. Софроний замечает: «Если бы историческая обстановка была иною, то Старец, полагаем, выражался бы иначе, что и бывало много раз, когда он говорил о любви к сочеловеку вообще… В этом он видел уподобление Христу, Который „руки распростер на кресте“, чтобы всех собрать».

Именно эта тема — любовь во Христе к сочеловеку, является одной из основных у Св. Иоанна Кронштадтского. Центральным здесь и для Преп. Силуана и для Св. Иоанна было представление о человечестве как едином Адаме. Вот, что мы читаем в «Моей жизни во Христе»: «Всем этим личностям одно название — человек. Все люди как один человек и от одного начала произошли: сначала (Троицы), а потом первой четы, поэтому и повелевает заповедь любить каждого как себя, по тождеству то есть нашей природы»^[17]. Или: «Смотри на всякого человека, домашний он или чужой, как на всегдашнюю новость в мире Божием, как на величайшее чудо Божией премудрости и благости и привычка твоя к нему да не послужит для тебя поводом к пренебрежению его. Почитай и люби его, как себя, постоянно, неизменно»^[18]. Мысль Св. Иоанна раскрывает само таинство любви к ближнему — ближний должен быть для нас не чем-то привычным или любопытным, но «новостью в мире Божием», это как нельзя лучше перекликается с замечательными словами Преп. Силуана: «Брат наш есть наша жизнь»^[19]. Ведь и эти слова Преподобного архим. Софроний толкует так: «Чрез любовь Христову все люди воспринимаются, как неотъемлемая часть нашего личного вечного бытия». И далее: «В вечности все мы едино, и потому каждый из нас должен заботиться не только о себе, но и об этом всеединстве»^[20].

Мысль о единстве человеческого рода появляется не однажды в книге Св. Иоанна. Так, например, он пишет: «Что такое души человеческие? Это одна и та же душа или одно и то же дыхание Божие, которое вдохнул Бог в Адама, которое от Адама и доселе распространяется на весь род человеческий. Все люди поэтому все равно, что один человек или одно великое древо человечества. Отсюда заповедь самая естественная, основанная на единстве нашей природы: возлюби Господа Бога твоего (первообраз твой, Отца твоего…) и ближнего твоего (ибо кто ближе ко мне подобного мне, единокровного мне человека), яко же сам себе. Естественная необходимость исполнять эти две заповеди»^[21]. Мы видим в этом отрывке из Св. Иоанна опять соединение двух тем — единства Адама и следующей из этого единства, восстановленного во Христе, необходимости (не этической, а онтологической) любви к ближнему. Ибо во Христе мы — снова все единый человек.

Одной из важнейших тем Св. Иоанна Кронштадтского является тема любви к слабым и падшим, той любви, которая именуется им «жалостью». «Жалость» вообще один из модусов любви, который часто появляется в размышлениях авторов XIX, начала XX века. Мы помним, какое место занимала «жалость» к простому народу в отношении к нему революционеров и народников. У Св. Иоанна Кронштадтского мы встречаем не такую («естественную», а потому и подверженную искажению) жалость. Его жалость вызывают не «униженные и оскорбленные», но те, кто впадает в грех, отделяется от Христа: «Когда я вспоминаю о Сыне Божием, восприявшем в единство Божества Своего человеческую природу, и о том как живут именующиеся христианами, то берет меня страх и жалость… жалость, потому, что вижу многое множество христиан, добровольно лишающих себя неописанного блаженства будущей жизни и ввергающих себя в огнь вечный — на вечные муки»^[22]. Как бы толкуя эту мысль, Преп. Силуан пишет: «Господь пожалел заблудших и послал Сына Своего Единородного спасти их; и Дух Святой учит такой же жалости к заблудшим, которые идут во ад. А кто не стяжал Духа Святого, тот не может молиться за врагов»^[23]. Так тема жалости к падшим соединяется с темой любви к врагам. Раз «Дух Святой и во аде присутствует как любовь»^[24], то и те, кто имеет Духа Божия, не оставляют своею любовью-жалостью слабых и падших, носящих в себе этот ад или неспособных вырваться из него.

Св. Иоанн Кронштадтский сокрушается о нашей безжалостности к ближнему: «Согрешил брат, и мы не жалеем о том, что он грешит, не плачем из братской любви о его вольном безумии… а злобимся на него, презираем его за его прегрешения между тем как сами, может быть или были виноваты в том же (и только недавно излечились!)»^[25].

При этом нельзя сказать, что Св. Иоанн вообще не замечал обычных человеческих страданий. В сильных выражениях он призывал свою паству к самой простой и осязаемой помощи ближним: «Бог Сына Своего единородного не пощадил для человека,- чего же после этого мы пожалеем для ближнего»^[26]. Но этот момент его учения не заслонял другого, более глубокого, связанного с пониманием, что в нашей жалости нуждаются не только те, кто страдает физически, но еще в большей степени все теряющие или не ведающие Христа, начиная с нас самих: «Для чего мы и себя не жалеем, когда подвергаемся какому-либо греху? Для чего не плачем пред Господом, сотворившим нас?»^[27].

Вспомним, что для Преп. Силуана сам образ Отца Иоанна связывается именно с любовью-жалостью к народу: «Отец Иоанн Кронштадтский всегда был с народом, но он больше был в Боге, чем многие пустынники… Если душа любит народ и жалеет его, то молитва не может прекратиться»^[28]. Мотивом жалости к падшим и не знающим Бога при этом у Св. Иоанна выступает ясное понимание, что человек испытывает насилие дьявола: «Жалеть надо человечество, сильно преследуемое врагом»^[29].

Здесь хотелось бы отметить, что «жалость» не нечто совершенно новое в понимании Божественной любви в христианской традиции. О «жалости», как об одном из модусов или энергий любви Божией свидетельствует Ап. Павел, когда говорит о тайне избрания и отпадения Израиля (см. Рим. 9: 15). При этом Ап. Павел ссылается на слова из Ветхого Завета; после первой измены евреев Богу у горы Синай, Бог по молитвам Моисея, переменяет гнев Свой на милость и призывает Моисея для повторной дачи Завета: «И сказал Господь: «Я проведу пред тобою всю славу Мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою; и, кого помиловать помилую, кого пожалеть, пожалею» (Исх. 33. 19). В последовавшем после этого Синайском откровении Бог явил Себя рабу Своему Моисею в первую очередь как Любовь: «И прошел Господь пред лицем его и возгласил: Господь, Господь, Бог человеколюбивый и милосердный и многомилостивый и истинный» (Исх. 34. 6).

Именно эти модусы Божественной любви — жалость и милость — с особой силой подчеркивались в писаниях Св. Иоанна Кронштадтского и Преп. Силуана в то самое время русской и мировой истории, когда отпадение людей от Бога и противостояния их Церкви было повсеместным. Мысль их, как мы понимаем, состоит в том, что человек должен иметь такую же любовь к людям, в том числе и падшим и грешным и даже «врагам», которых следует не ненавидеть, а жалеть, какую к ним имеет Сам Бог. Бог же не оставляет Своей любовью людей даже в аду. Понятно, что такую любовь человек может иметь только в Боге и по благодати Божией.

В этой связи важно отметить, что особое место в учении Св. Иоанна Кронштадтского занимает учение о Божией Матери. Именно Пресвятая Богородица являет для него пример истинной любви, именно к Ней он обращается за помощью и укреплением в этой любви ко всем: «Кто благоискусен ко врагам своим в любви, в благословении проклинающих, в благотворении ненавистникам, в молитвах за гонителей своих… Пресвятая Владычице! Научи всех нас любви Христовой и не отыми от нас Покрова Твоего»^[30]. Также и Преп. Силуан всматривается в образ Божией Матери, научаясь у Нее любви: «Любовь Ее была совершенною. Она безмерно любила Бога и Сына Своего, но Она любила и народ великою любовью. И что пережила Она, когда эти люди, которых Она так много любила и которым до конца хотела спасения, распинали Ее возлюбленного Сына? Мы постигнуть этого не можем, потому, что в нас мало любви к Богу и людям»^[31].

Жалость и милость к миру, дарованные Ей по благодати Божией, свойственны Божией Матери в высшей и совершенной мере: «Господь нашей Церкви Православной дал знать, что любовью Своею Она объемлет весь мир, и в Духе Святом видит все народы на земле, и подобно Сыну Своему, всех жалеет и милует… О, когда бы мы знали, как любит Пресвятая всех, кто хранит заповеди Христовы, и как жалеет и скорбит о тех, которые не исправляются»^[32].

У Преп. Силуана вслед за Св. Ионном Кронштадтским мотив жалости выходит на передний план, когда он говорит об истинно верном отношении к падшим: «Дух Святой учит любить врагов так, что будет жалеть их душа, как родных детей… тот, кто научился (любви Божией от Духа Святого) будет проливать слезы за весь мир… Ты говоришь, что он злодей, и пусть горит в адском огне. Но спрошу тебя — если Бог даст тебе хорошее место в раю, но ты будешь видеть в огне того, кому ты желал огня мучений, неужели и тогда тебе не будет жалко его, кто бы он ни был, хотя бы и враг Церкви? Или у тебя сердце железное, но в раю железо не нужно. Там нужны смирение и любовь Христова, которой всех жалко. Кто не любит врагов, в том нет благодати Божией»^[33].

Старец Софроний, который глубже всех проник в существо мыслей Преп. Силуана, отмечает, что любовь к «врагам» имеет для него не этический, а онтологический характер и вытекает с одной стороны, из учения об едином Адаме, а с другой — из понимания Божественной полноты, как объемлющей своей любовью весь мир, даже глубины ада^[34]. Это представление о всеобъемлющем характере любви Божией, которая во Христе по подобию Божией Матери дается и святым, связано в писаниях Св. Иоанна Кронштадтского и Преп. Силуана с тем, что можно было бы условно назвать «материнством» Бога.

«Материнский» аспект или энергия Божественной любви вообще является одной из наиболее сокровенных сторон учения Св. Иоанна Кронштадтского. По его опыту, чем ближе, интимнее воспринимает человек Бога, тем в большей мере он проникается Божией любовью ко всем: «В молитве я весь Богом проникаюсь и бываю един дух с Ним; я делаюсь как дитя, утешаемое на коленях матери; сердце мое тогда полно пренебесного, сладкого мира; душа просвещается светом небесным,.. ко всем чувствуешь дружество и любовь, к самим врагам, и охотно их извиняешь и прощаешь»^[35]. Когда Бог становится так же (или еще ближе) человеку, чем мать, тогда человек проникается любовью-жалостью ко всему творенью. Очень похожие мысли можно найти и у Преп. Силуана. При этом Старец Силуан делает акцент на космическом аспекте «материнства» Бога. В своей молитве о всем мире он возглашает: «Господи, излей на землю Твою благодать; дай всем народам земли познать Твою любовь, познать, что Ты любишь нас как мать, и больше матери, потому, что и мать может забыть исчадие свое, но Ты никогда не забываешь»^[36].

У Св. Иоанна Кронштадтского космический аспект Божиего «материнства» сильнее всего выражен, когда он говорит о любви Бога ко всему творению: «Чем Бог не веселит нас, своих тварей? Даже цветочками. Как нежная мать, по присносущной Своей силе и премудрости, Он каждое лето из ничего творит для нас эти великолепные растения»^[37].

Но помимо этого космического аспекта Божиего «материнства», есть у Св. Иоанна и другой, личный, интимно связывающий святого с Богом: «Любовь Господня паче любви матерней. Мать носила меня во чреве и произвела меня на свет Божиим устроением, потом… оставила меня носить на руках своих и еще раньше перестала кормить меня сосцами своими. Господь же всегда, так сказать, носит меня в утробе Своей (Ин. 6.56, или Апок. 3.16), всегда носит меня на руках Своих (Ис. 49. 16, Евр. 1.3.); Он — сила моя, покой мой… Он постоянно питает меня как мать сосцами, разнообразными произведениями земли. Он пища моя крепкая и питие неисчерпаемое (Акафист Иисусу Сладчайшему, икос 10)»^[38].

Свидетельство о таком же интимном, близком отношении с Богом мы находим у Преп. Силуана: «Господь любит нас больше, чем мать своих детей, и дает нам благодать Св. Духа туне, но мы должны крепко хранить ее… Мать плачет по любимом сыне, когда долго не видит его, и говорит: Где ты утроба моя, возлюбленная? Но материнская любовь ничто пред любовью Божиею: так она велика и так ненасытна»^[39].

И опять мы встречаем у Преп. Силуана, свидетельство о преестественном «материнстве» Бога, которое нераздельно с жалостью о всем творении: «Дух Святой очень похож на мать милую, родную. Мать любит дитя свое и жалеет его, так и Дух Святой — жалеет нас, прощает, исцеляет и вразумляет, и радует, и познается Дух Святой во смиренной молитве… Кто любит врагов, тот скоро познает Господа Духом Святым, а кто не любит, о том не хочу и писать. Но жалко его, ибо он мучает себя и других, и Господа не познает он»^[40]. Так Преп. Силуан одновременно и свидетельствует о том, что Дух Святой жалеет тварь, и сам проникается этой святой жалостью ко всем, не знающим или отвергающим Бога. Чем больше подвижник в Боге (Его «материнской утробе»), тем больше он проникается Его любовь и изливает ее на других.

Задолго до того, как в не-православном мире появилось так называемое феминистское богословие, православные святые из опыта своего засвидетельствовали о той реальности, о которой смутно догадываются и которую зачастую превратно толкуют различного рода вне-церковные мыслители. Эта тема, вышедшая на передний план в современном западном богословии, не только не чужда Православию, но православные святые с наибольшей глубиной и опытной достоверностью раскрыли ее, не впадая при этом в свойственное «внешним» плотское мудрование. Потребуется еще немалое время, чтобы осмыслить их опыт. Пока же мы можем только указать на него, обратить внимание на то проникновение в духовное «материнство», которое мы находим у Св. Иоанна Кронштадтского и Преп. Силуана.

Оба святых духоносных мужа в своих писаниях передали свой опыт стяжания Святого Духа. Именно с Духом Святым и всей Троицей как Духом в наибольшей степени связана тема «материнства». Вот, что пишет Св. Иоанн Кронштадтский: «Дух Святой называется Утешитель по существу Своему, которое есть мир, радость и блаженство бесконечное, и по действию Своему на души верующих, которые Он утешает как мать, в их добродетелях, в их страданиях, скорбях болезнях… Да не оскорбляем ни единою мыслию сомнения живущего в нас и оживотворяющего нас Духа Божия, — эту утробу Божию бесконечно нас любящую, как Отец и Сын»^[41]. Или еще: «Утешает, утешает, якоже мати утешает, так Дух Святой душу верующую…». Выше мы видели, что и Преп. Силуан говорит, что «Дух Святой очень похож на мать, милую, родную…». Единство опыта обоих святых и способа описания этого опыта не вызывает сомнений.

Сравнивая писания Св. Иоанна Кронштадтского и Преп. Силуана, мы убедились, как много в их наследии общего. Общность касается ряда самых важных аспектов их учения. В настоящих заметках мы смогли лишь положить начало исследованию этой темы. Не меньше, чем сходство, очевидно, может быть интересно и различие, то особенное, что свойственно каждому из этих великих святых. Ведь сама жизненная ситуация Преп. Силуана была иной, чем у Кронштадтского Чудотворца. Если у Преп. Силуана акцент делается на молитве о всем мире, всех народах, то Св. Иоанн стоял перед лицом надвигающейся революции и в первую очередь призывал народ к покаянию. Тем не менее, и у него есть слова, которые вполне могли быть у Преп. Силуана: «Hо какое поразительное и утешительно зрелище было бы, если бы вся земля, все народы возглашали на небо: Отче наш… Когда-нибудь и будет это»^[42]. От Св. Иоанна Кронштадтского к Преп. Силуану идет одна линия святости.

Преподобный Силуан и его ученик архимандрит Софроний:
По материалам «Силуановских чтений»