«Дорога не скажу куда...» (М. Д. Островская)

К анализу стихотворения А. А. Ахматовой «Приморский сонет»

Здесь всё меня переживет,
Всё, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет

И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…

Там средь стволов ещё светлее,
И всё похоже на аллею
У царскосельского пруда.

1958 г. Комарово

Лирическое произведение и его анализ… Не погубит ли скальпель хирурга-аналитика тот тонкий волшебный покров, то эмоциональное чудо, которое возникает в душе читателя при соприкосновении с искусством поэзии? Нередко перед учителем литературы возникает такой вопрос. «Разъять музыку, как труп» и не позволить ей потерять при этой операции живое очарование, удержать эмоциональный читательский накал или даже повысить его — сложная задача. В одном из недавних выпусков телевизионной передачи «Апокриф» пожилая учительница, говоря об этой проблеме, сказала примерно следующее: «Только не лингвистический анализ! Если вместо „Джоконды“ вам преподнесут отдельно глазки, щечки, ручки, какое художественное впечатление у вас останется?» Но работать с современными школьниками так, будто за окном девятнадцатый, а не двадцать первый век, будто научного подхода к изучению художественного текста не существует, сегодня, без сомнения, нельзя. От учителя требуется, на мой взгляд, почти невозможное: не теряя высоты эмоционального тона, предельно осторожно и трепетно относясь к каждому поэтическому звуку, «поверить алгеброй гармонию».

Эволюции поэзии Анны Ахматовой посвящается обычно целая система уроков в XI классе. Анализ стихотворения «Приморский сонет» может быть заключительной работой в процессе изучения творчества поэта. Глубина содержания и отточенность формы позволяют именно этим шедевром поставить точку в драматической истории творческой жизни Ахматовой.

Ахматова выбирает жанр сонета. Сонет — канонический жанр лирики, имеющий твердую, веками заданную форму: 14 строк (два четверостишия, два трехстишия). И в лирическом содержании сонета наблюдается то же неукоснительное построение. Сонет — стихотворное рассуждение, в котором мысль поэта развивается по известной логической схеме: тезис, антитезис, синтез. Строгость и краткость формы сонета диктуют и тип речи, и тематический круг. Значит, задача поэта — поделиться мыслями с читателем. О чем рассуждает поэт?

«Здесь все меня переживет…» — тема смерти заявлена с первой строки стихотворения. Оно пишется человеком, прожившим долгую жизнь и на пороге вечности познавшим её истину и глубину. Ахматова для разговора с читателем о жизни и смерти, о вечности и времени выбирает классический четырехстопный ямб, «спокойный», размеренный ритм поэтической речи, способствующий неторопливому и обстоятельному разговору.

Первое четверостишие по закону жанра представляет собой тезис, утверждение. И первой строкой поэт выдвигает его: жизнь коротка, конец её так близок, что все окружающее воспринимается лирической героиней как некое потомство, остающееся на земле после нее. Но уже во второй строке нарушается спокойное, плавное течение речи: «Все, даже ветхие скворешни…» Первая ямбическая стопа утяжеляется, сильное ударение перемещается со второго слога на первый. Таким образом слово «все» ритмически выделяется, сопровождается паузой. И это, конечно, не случайно. Это слово несет особую смысловую нагрузку. Все — это мир в широком смысле слова: от мелких деталей, предметов, примет времени и даже символов его скоротечности («ветхие скворешни») до невидимого, глобального («воздух»). Следовательно, поэтический разговор пойдет о временном и вечном, о жизни и смерти.
В первой строфе Ахматова создает определенный эмоциональный настрой: возникает ощущение легкости, свежести, воздушности вследствие повтора слова «воздух» в третьей строке: «И этот воздух, воздух вешний…» И звуковой рисунок строки наполняет её весенним теплым дыханием. Следующая строка уточняет, что это не просто воздух весны, но ещё и морской влажный ветер: «Морской свершивший перелет». Ветер — дыхание моря — наполняет стихотворение жизнью, весной, юностью и творчеством. Именно с творческим настроем, поэтическим вдохновением ассоциировалась у Ахматовой морская влага: «… я никогда не улетала и не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость <…>, и вообще наступало удушье, которое длилось годами» (дневниковая запись от 13 декабря 1959 г.).

Вторая строфа сонета должна содержать антитезис и противопоставляться первой. Что же противопоставляется? Первая строфа начинается со слова «здесь» — во второй встречаем антонимичное ему слово «нездешней». Здесь — это мир, жизнь. Нездешнее находится где-то за пределами этого мира, этой жизни, там, где все не так, как здесь. Эта антитеза подчеркивается отрицаниями:

И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней…

Противопоставлены не только два мира, два «света» (тот и этот), но и их приметы. В этом мире — временное, сиюминутное, преходящее («ветхие скворешни»); в том понятие времени пропадает вовсе («голос вечности»).

Но, несмотря на тематическое противопоставление двух строф, в их эмоциональном звучании антитезы нет. Более того, ощущение легкости, свежести, воздушности усиливается во второй строфе сонета. Обилие гласных звуков и мягких согласных, несомненно, способствует созданию такого эффекта: неодолимость, сиянье, льет, лёгкий. И зрительная картина, рисуемая автором, помогает читателю чувствовать именно так: цветовая гамма тоже легкая, светлая, ножная: «И над цветущею черешней / Сиянье легкий месяц льет…» — а ведь разговор уже идет о смерти!

По закону сонета третья строфа — синтез. Здесь должны соединиться тезис и антитезис, жизнь и смерть. И они соединяются, они связаны дорогой. Образ дороги — сквозной в лирике Ахматовой, и несет он в разных стихотворениях разную смысловую нагрузку. Чаще всего «дорога» у Ахматовой — это традиционный жизненный путь:

Смерть стоит все равно у порога,
Ты гони её или зови.
А за нею темнеет дорога,
По которой ползла я в крови…
(«Ты напрасно мне под ноги мечешь…», 1958)

Но уже в тридцатые годы появляется дорога из жизни в смерть:

А надо мной спокойный и двурогий
Стоит свидетель… о, туда, туда,
По древней подкапризовой дороге,
Где лебеди и мертвая вода.
(«Одни глядятся в ласковые взоры…», 1936)

Дорога — не страшное слово, это не обрыв, и ведет она в вечность, а не в пропасть:

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда.

Почему наложено табу на слово «смерть»? Оно ни разу не произносится в стихотворении. Вероятно, оно слишком мрачное, слишком темное, оно лишнее в этой светлой картине. А может быть, Ахматова не хочет не только произносить, но даже и подразумевать его, так как совсем иначе представляет себе переход в небытие. Этот путь кажется (так как точно ещё не известен) не катастрофой, а нетрудной (но и не легкой!) дорогой. Но дорогой нереальной, неземной. Обратим внимание на два крайних слова во второй строке. Она начинается и заканчивается цветовыми обозначениями — «белея», «изумрудной". Белая дорога ночью (при свете легкого месяца) нереальна в земном, человеческом измерении. Это может быть только лунная дорожка (не по ней ли шел булгаковский Понтий Пилат к своему вечному приюту?), но и она должна потеряться, померкнуть в чаще. Но она видна, она ярко белеет, потому что в том мире все не так. А изумрудная чаща? Это слишком яркий цвет для реального леса, тем более чащи, тем более ночной. Наш лес ночью темный. И на фонетическом уровне жили, и смерть, здесь и там — разные. В этом мире, здесь — [О], [Э] (тема воздуха); в том, нездешнем — [У]: нетрудной, изумрудной, не скажу, куда (может быть, глубина?).

Таким образом, первая и вторая строфа, тезис и антитезис переплетаются: вечность похожа на жизнь, но она другая: ярче, красивее, фантастичнее. И последнее трехстишие сонета развивает это сопоставление. «Там средь стволов ещё светлее», — опять несоответствие с реальностью. Ночью в чаще среди деревьев светлее, чем вне её! Но как похоже на наш мир: стволы, луна, дорога… Так, значит, смерть — отражение жизни, но ещё светлее самой светлой земной картины.

И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.

Сонет заканчивается упоминанием о Царском Селе, духовной родине Анны Ахматовой, об истоках её жизни. Рождение и смерть сошлись в одной точке. Круг замкнулся.

Поэт говорит с читателем о сложнейших философских понятиях лаконичным строгим языком. Вероятно, то, что открывает Ахматова читателю, настолько значительно и глубоко, что не требует дополнительных «украшений». Отсутствие их — тоже своего рода художественный прием, глубокое и мудрое «не терпит суеты», «должно быть величаво», как библейский стих. И не случайно, наверное, анафорическое «И» в пяти стихах этого сонета — библейская тема тяготеет и к библейской форме.

Конечно, литературные и общекультурные ассоциации «Приморского сонета» Ахматовой не ограничиваются Библией. Можно провести тысячи связей с решением этой вечной темы в искусстве разных веков и разных национальных культур. Но, возможно, наиболее оправдана будет параллель с современным Ахматовой поэтом. Стихотворение Александра Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека» — тоже о смерти. В нем смерть — тоже отражение жизни. Но у Ахматовой это отражение светло, у Блока — зловеще мрачно. У Ахматовой вечность в светлой сияющей дали, у Блока — в ледяной воде грязного петербургского канала. В обоих стихотворениях жизнь и смерть замыкаются в круг. У Ахматовой этот круг чудесный, идеализированное, улучшенное отражение жизни в смерти, у Блока — порочный круг, западня, ловушка («Умрешь — начнешь опять сначала»). Так по-разному и в то же время созвучно решают два поэта одну тему.

«Приморский сонет» — позднее стихотворение Ахматовой, подведение итогов, завершение поэтической биографии. В предисловии к мюнхенскому изданию 1968 г. Виктор Франк писал: «Устами большого поэта говорит правда. Правда — всегда и везде редкость. Но в этом мире миража и обмана, в котором. Ахматова прожила свою большую и трагическую жизнь, этот голос правды звучал и звучит как трубный глас. В эпоху, когда свыше навязывался притворный и приторный оптимизм, Ахматова говорила свое; говорила о том, что важнее всего человеку — о смерти, о старости, об одиночестве, о бездомности, о вдохновении, и говорила неповторимо простым и мудрым языком». Поэт заканчивает свой творческий путь как лирик-философ, говорящий с читателями о глобальном, о вечном. А начинался когда-то этот путь с мира внутреннего, интимного, в котором есть только «я» и «ты». Поэтическая дорога привела поэта от мира для двоих к «голосу вечности».

www.akhmatova.org