Зябнет утро и просится в хату,
Лает пёс с предосенней тоской,
Никогда я не буду женатым –
Породнился с хромою судьбой.
Стонет слива, как старая дева,
Вижу тучи нахмуренный взгляд,
Постою я у тёплого хлева,
Чтоб Отчизны впитать аромат.
Не мечтаю о странах богатых,
Не купаюсь в хмельных волосах,
Что мигаешь мне, месяц помятый,
Растворяясь в чужих небесах.
...вьётся снег, как небесных обителей прах.
И. Бродский
Снег сотворён, такая рань,
от неба до земли
прозрачная упала ткань —
дрожащие штрихи;
весь мир в паденье вовлечен:
белейший листопад
окрасил все в чистейший тон
от головы до пят.
Есть очистительный покой
в тиши небесных нот,
колышется весь шар земной
у самых твоих ног:
не «прах» касается тебя, —
серебряный поток,
сияют вот уже полдня
и запад, и восток.
Текст песни.
Когда-нибудь я вырасту
И стану капитаном,
И буду путешествовать
По дальним-дальним странам.
Я старый компас в путь возьму
И он, как верный друг,
Укажет мне, куда идти:
На север или юг.
Лирический герой не равен автору...
Иногда мне снятся бесчисленные переезды. Цветастой мозаикой – ощущение спешки, грусти, дома, какой-то надежды. Чемодан, две кастрюли, ребёнок сопит на руках, за окном темно. Муж приходит – в кармане куртки два билета на поезд. Почти как тогда, давно – приглашенье в кино.
Эсэмэска родителям: «Поезд в 6:30, доедем – я позвоню».
Письмо от мамы: «Ничего не забудь». От папы: «Счастливо. Люблю».
Она дремлет на диване, завернувшись в свой любимый пушистый плед. А я, как обычно, смотрю в окно. Я могу часами неподвижно сидеть, глядя на танцующие в воздухе снежинки. Когда смотришь вверх, то на фоне светлого неба хлопья снега похожи на пепел, взметнувшийся над большим костром... Когда она подтрунивает надо мной, называя слишком задумчивой для блондинки, я лишь чуть жмурюсь, пряча улыбку.
Мы хорошо понимаем друг друга - недаром уже давно обитаем вдвоем. Да, живем в одной квартире, спим в одной постели и совсем друг друга не стесняемся. Но не подумайте дурного - мы просто хорошие подруги. Возможно, лучшие - именно потому, что каждая самодостаточна и не учит другую, как следует жить.
В доме светло и тихо. Я занимаюсь своим любимым делом — перебираю вещи в бабушкином сундучке. Бабушка и тётя Поля сидят у круглого стола, что стоит в углу под иконами. Они негромко переговариваются, иногда замолкая и вздыхая. Я не вслушиваюсь в их беседу, но по долетающим до моего слуха словам знаю, речь свою, как всегда, ведут они о детях.
По своим мамам бабушка с тётей Полей двоюродные сёстры, а замуж в молодости вышли за родных братьев, и дети у них как общие. Вся жизнь прожита рядышком в переживаньях и молитвах друг за друга. И войну перебывали вместе, выхаживая ребятишек; мужья воевали.
-А они дорогие? – спросил я.
Я всегда интересуюсь «дорого» или « нет», ведь не все, что хочется, можно купить сразу.
Папа улыбнулся и ответил, что, если я буду кататься, то он обязательно купит. Я ответил, что буду.
На следующий день мы поехали в магазин исполнять мое заветное желание. Когда я увидел на полке ролики черные с силиконовыми колесами, то сразу сказал:
-Эти!
Мы плакали денно, и плакали нощно
О той непорочной и дивной красе,
Что вглубь проливалась от выси так мощно,
Как утром по землям спускался рассвет.
Мы плакали молча, лишь сердцем уставшим,
Устами ловили молитвы исток,
Ловцы-неудачники, не было краше
Мгновений прозренья на времени срок.
Рассвет, сигареты и кофе,
Маршрутка внизу «без пяти».
Ты стал горожанином профи
В огромной бетонной сети.
Программой для поиска блага,
Добычи его алгоритм...
Смертельно уставший трудяга,
Что скоро совсем догорит.
Разберу я себя по камушкам,
Разберу по кирпичикам,
Разрисую довольное личико
Сознанием.
Очищу молитвами камушки,
Постом разобью кирпичики
И омою грешное личико
Покаянием
Соберу себя вновь мозаикой
Детскою, разноцветною,
Чтоб сиять, словно радугой, -
Признанием.
Дети — цветы жизни. Они радуют родителей, и в то же время испытывают и обучают их. Испытывают на прочность любви и обучают смирению.
Дети — первый признак брака. Не главный, но все же первый. Когда по улице идут парень с девушкой, о них можно подумать все, что угодно. Если между ними топает еще и карапуз, то факт семьи уже можно констатировать с уверенностью.
Когда видишь детей, оставшихся без родителей (неважно по какой причине), то всегда воспринимаешь это как искажение нормальности, грех человечества. И когда видишь родителей без детей, это также воспринимается как извращение: «Вы что, только для себя живете?» Может, так когда-то воспринимал в храме первосвященник Иоакима и Анну? Ошибочное восприятие характерно для падшей человеческой природы.
Когда качнётся жизнь
на сторону заката
И заскрипят года,
как старая качель -
Что толку нашивать,
на ветхое, заплаты?
Растрескалась совсем
никчёмная скудель!
Разбитый я сосуд,
от трещин не звенящий!
Всё мне бы – сытый стол,
да мягкая постель…
Не помню и когда
была я настоящей,
Что сталося с мной
от мелочных страстей?
Как страшен равнодушия порок!
О, теплохладность, нет тебе предела.
И самомнение, накопленное впрок,
рядится ныне в праведность без дела.
Как страшен человек своим лицом,
когда не видно отраженья Бога:
его душа, для Бога недотрога,
пред дьяволом гуляет нагишом.
Мой траур по безумцам из безумцев;
по жизни, для которой жизнь — Господь.
Роскошный приговор — любви презумпция,
когда бесстыже разгулялась плоть.
Спесь человечья с пеною у рта
отстаивает право на погибель.
Ужели близится последняя черта
в нечеловеческом судьбы изгибе?
Еду в Лондон на поезде. Чтобы не скучать в дороге, покупаю «Таймз». На третьей странице интервью с Папой Римским. Интересно-интересно, правду ли говорят, что новый Папа — либерал?
Ну, что вы, — говорит с досадой Папа, — всё про аборты и гомосексуальные отношения. Зациклились прямо. Надо идти вперед. А то, понимаешь, застопорились. Было бы на чем. Да нет проблем. Надо разрешить — разрешим. А то нас в музей сдадут.
Читаю дальше. На развороте — статья о зачатых в пробирках детях от трех биологических родителей. Как-то не укладывается в голове: три родителя. Это, конечно, не для средних умов, и сколько я ни вчитываюсь, пытаясь понять арифметику XXI века, ничего не понимаю.
Не спи, не спи! Ты знаешь, в этот час
Мир затаился, ожидая горе.
Уже давно за каждого из нас
Идёт война на радость злобной своре.
Не прячь глаза, как будто в жизни нет
Других, отмеченных мольбою:
Они взошли на Плаху и рассвет
Встречали вместе с Тишиною.
Других здесь нет, остались мы с тобой
В тумане снов, в горниле испытаний.
Не спи, не спи! Под сорванной звездой
Не видно слёз, позора и страданий...
Мой дорогой читатель, хочу рассказать тебе одну незамысловатую историю, а скорее даже это будет маленькая зарисовка из жизни двух мальчишек: Андрея и Сашки. Волею судьбы они оказались в детском хирургическом отделении, не важно, какой именно больницы.
После обеда, когда юным пациентам положено отдыхать, дверь одной из палат с шумом распахнулась…
- Отдай! Отдай! Слышишь?
Смуглый темноволосый Андрей выскочил в коридор. Он поспешил за рыжим мальчишкой, лет тринадцати. Тот был на костылях, но орудовал ими так умело, что Андрей еле успел схватить его за край клетчатой рубашки. Еще мгновение – и мальчишка оказался бы рядом с ординаторской. Тогда влетело бы им обоим и за беготню по отделению, и за шум, поднятый во время "тихого часа".
Без воды река, что большой овраг,
Без любви мне друг, словно тайный враг,
Песня без любви, словно стон и крик,
Без любви и Бог не совсем велик!
Без любви, зачем в небе благовест,
И зачем тогда мне на теле крест?
И зачем тогда, наших душ родство,
И зачем тогда нынче Рождество?!
Я сама себе задаю вопрос,
Для чего в ту ночь был рождён Христос?
Чтоб в душе взросли два больших крыла!
Чтоб из века, в век в нас любовь жила!
За окном больничной палаты:
Рябины, клёны, берёзы.
С них падает жёлтая вата.
Метель. Тоска и морозы.
А птицы взлетают на кроны,
И ждут больничный паёк.
Голуби клюют макароны,
Дырявят с хлебом кулёк.
Добравшись до лучшей крошки,
Возьмут про запас еду.
А снег заметёт дорожки
В рябиновом том саду.
Кукла оказалась фарфоровая. В её глазах блёкло-голубого цвета можно было прочитать недоумение и испуг. Платье потеряло свежесть и яркость. И только глупая по своей щедрости улыбка неожиданно расцветала на бледном лице.
Кукла долгое время пылилась в серванте, пока к ней во время чаепития не подошла маленькая девочка. Она открыла дверцу бабушкиного серванта и извлекла оттуда куклу. Стекло шкафа тонко запело, и, губы куклы приветливо растянулись.
- Моя! Уола! Громко произнесла девочка, сразу привлекая к себе внимание. Шумные голоса взрослых притихли, и с десяток пар глаз с умилением посмотрели на малышку, наряжённую в белое кружевное платье и гольфы. В комнату заглянула бабушка Ольга Германовна и увидела, что кукла в руках у внучки.
Как обычно вечером, забрав дочь из детского сада, Марина возвращалась домой. Возле подъезда вперемежку с пестрыми осенними листьями валялись сорванные рекламные объявления. Лишь одно каким-то чудом уцелело на серой кирпичной стене. Оно-то и привлекло внимание молодой женщины:
" Дорогие родители, любящие бабушки и дедушки!
На базе детского центра «Радуга» объявляется набор в детскую "Арт-студию" (лепка, рисование, аппликация). Группы 3-5 лет. Занятия по субботам и воскресеньям.
Мы с нетерпением ждем Вас!"
