Омилия

Отзвенела капель рассветная,
Трелью гулкой взыграла явь,
И березка стоит – приметная,
Первой зеленью день обняв.

Распечалилась дивной кроною,
Нынче колокол не звонит,
Да облеплены вкруг воронами
И церквушка и древний скит.

Воспоминания нахлынули на меня после прочтения рассказа Андрея Нестерова: «Про протодьякона, Пасху и комсомольский «кордон». 
Спасибо Андрею.

Однажды (в 1981 году) я не могла попасть на Пасхальную службу в Преображенский собор в городе Кимры (Тверская область). Невозможно было подойти, даже,  к ограде. Сотрудники милиции и добровольные дружинники стояли стеной.   Они не спрашивали: «Зачем идёшь…?».  Их вопрос был: «Где работаешь?».  Если на обувной фабрике – тут же отставляли без внимания. Если ответ был: «В школе, в музее…» -т.е.  в сфере культуры  и образования, то  сразу отводили в сторону для «выяснения личности…». Я работала в музее и относилась к личности, которая ни в коем случае не должна контактировать со священниками, а тем более – ходить в церковь.

Грохотало по миру слово,
Так Господь восходил на Крест,
Только птицы с окрестных мест
Замолкали под звездным кровом.

Проливались на землю слезы,
Ливнем вспенилась пыль дорог,
Шелестела трава у ног,
Будто стебли сплели морозы.

Хрустят под ногами чипсы из снега,
Планеты молчат, притаившись во мгле,
Застыла на небе жёлтой монетой
Луна, исходив все места на земле.

Седые деревья рвутся в объятья
Почти прошлогодней, забытой весны,
И пахнут сугробы папиной мятой
И чаем, где круто заварены сны.

Года и столетья – вдаль кораблями
Плывут монотонно у судеб в плену,
И крыши домов замёрзшими ртами
Вдыхают задумчиво туч пелену.

декабрь 2012г.

Ликуй, душа! Гляди, народ ликует!
Но радость — со слезами на глазах...
Господь мой, Бог мой, до сих пор взыскует
того, кто с Ним висевши на гвоздях,
страдая, понял: Бог со мной страдает,
кто сердцу внял и не бежал креста.
Его Господь с рыданьем обнимает
как Лазаря, а я — его сестра.
Мария ль, Марфа? Кажется, Мария.
А может, я — разбойник на кресте,
что пожалел Другого? «Или, Или!» —
уж прогремело в мира суете...
Я б лобызала ноги, руки, тело
любимое, когда сняла с креста
Того, с Кем рядом быть всегда хотела.
Я — Магдалина, сердца нагота.

Не подвиг – возносить хвалу
Творцу за дар земного счастья.
Но подвиг – не впадать в хулу
С приходом скорби и напастей,
Не охладеть, не очерстветь
Во зле, на Господа в обиде,
Но на нетленное воззреть
И зов греха возненавидеть.
…И благодать войдёт в твой дом
И раны бережно омоет,
И ум наставит во святом,
И радость вечности откроет.

14.04.2011 г.

Белокаменный, многокупольный
Православия монастырь
Людьми верными храм облюбленный,
Для заблудших чад поводырь

Не пройдёшь мимо – остановишься,
Дух захватит, вдруг, несказанный вид.
В Боголюбово, как сокровище
Чудодейственный Божий храм стоит.

Здесь паломники Богу молятся
За себя, родню - всё, как надобно.
Над святым ручьём, за околицей
Золотым шитьём шита радуга.

Великая пятница.

В белых розах плащаница,
Из свечей небесный круг...
Приложиться вереницей
Православные идут.

Люди в траурном и лица
В ожидании конца;
В центре церкви  - плащаница
В завершении поста.

Гвоздь - как костыль - в ладонь...
Прочен шершавый крест...
Вспыхнет в ночи огонь -
Здравствуй. Христос воскрес!

Тысячи долгих зим...
Тясячи долгих лет...
Плачущий херувим...
Много грехов и бед.

Голубь летит к плечу...
Вод иорданских муть...
Где-то внутри печёт...
Вновь ускользает суть...

Отец протодиакон был знаменитостью. Послушать его громогласный бас тайком в собор приходил даже первый секретарь обкома. Областная филармония тоже не могла обойтись без такого шикарного голоса. Одна лишь загвоздка - священнослужитель. Звали и в москву отца Михаила, да не куда-нибудь, а в Большой театр. С одним, правда, условием, что тот от сана отречется. Однако подобное для соборного протодиакона было немыслимо. Любил отца Михаила и архиерей, управляющий на тот момент аж тремя епархиями. К тому, что протодиакон иногда пел в филармонии, и архиерей, и власть светская относились благосклонно. Но больше всего отец Михаил любил богослужение.

Оторвалась ветка от дерева. Лежит под деревом и вздыхает: ох, как хорошо было мне на дереве вместе со всеми. Я бы стала зеленеть, цвести, людям свежий воздух дарить, а в жару - прохладу. Что мне теперь делать? Кому я нужна?
Увидели ветку и поставили в вазу с водой: набухайте почки, зеленейте листочки, цвети.  Не понравилось ветке в вазе ютиться.  Выскочила и снова под дерево легла; вздыхает, мечтает: мне бы сейчас птицам помогать, укрывать их от ветра, дождя.
Взяла птичка ветку в клюв и понесла себе в гнездо. Не понравилось ветке на дне гнезда лежать.  Вылетела и опять под дерево упала; лежит, охает: мне бы, чтоб у всех на виду быть.
Подняли ребятишки ветку, кончик остругали, к лодке приделали, парус натянули, пустили в ручеек. Не понравилось ветке по морям-океанам плавать, ветру подчиняться; вырвалась она и опять под дерево упала.  Долго вздыхала, пока совсем не высохла.
Кто-то мимо проходил, наступил на ветку, она хрустнула и стала трухой.

 Помолись за меня и открой для души моей двери.
Укори, пожури, но на плаху судьбы не кидай.
Я иду за тобой, ошибаюсь в пути, но я верю,
Что еще пролечу белой птицей над полчищем стай.

Помолись за меня, хоть за то, что росла сиротою,
Что никто не погладил меня материнской рукой.
Я за души борюсь: за свою, за твою, за святое,
Помолись за меня, помолись за любовь и покой.

Пол ночи над миром горела звезда,
Под утро сорвалась, упав на просторы,
Предвестница утра, сиянье отдав,
Мелькнула, снимая рассвета затворы

Планеты печальной, где каждый устал
Брести словно нищий - на паперти света
От станции юность до той, где причал
Наметил прозренье, но сонная Лета

Храброе сердце над шумом, над миром,
В ритме упрямом, в рывке над судьбой,
Ставит преграды неведомым силам,
Бьётся в бою, забывая покой.

Скомкано болью, горит не сгорая,
Храброе сердце стучит день и ночь.
В каждом ударе любовь созидая,
Силится сердце грехи превозмочь.

Кладу на стол ручку, а вместе с ней и тень её кладу. Тень в нашем мире всегда преследует предметы.

Но далеко не всегда тень легко обнаружить. Надо хорошо высветить предмет, чтобы заметить и его тень. Тени прячутся, они не любят выставлять свою теневую суть напоказ. Теням хочется казаться предметами. Хочется быть больше и значительнее предметов.  И, при случае, они непременно попытаются обмануть наблюдателя. На то они и тени, чтобы быть понарошку.

И нельзя ничего создать, чтобы не появилась следом за созданным и его тень. Таковы правила игры. Главное — не перепутать тени и вещи.

В доме празднично и радостно пахло ванильным тестом. В чистой мисочке разноцветным бисером красовалась пасхальная посыпка на куличи. Вдруг раздался громкий звонок в двери, так что мама даже руками всплеснула: пасхальное тесто не любит шума! Оказалось, это к Диме пришел товарищ, его одноклассник Паша. «Идите-ка лучше погуляйте на воздухе, - сказала мама.- Не мешайте мне. Когда куличи испекутся, приходите. Вместе будем яйца раскрашивать».
Мальчики вышли на улицу.
- А у нас дома куличей не пекут, - вздохнул Паша.- Мама говорит: «Зачем возиться, если в каждом хлебном киоске купить можно». А ты в церковь на Всенощную пойдешь?
- Родители обещали взять, если днем посплю хоть немного, - ответил Дима. – Праздник же какой! Воскресение Христово!
- Ну, это так считается… - усомнился Паша. – А на самом деле, может, праздник люди сами себе и придумали?
-Да как ты можешь так говорить! – взвился Дима. - Ты хоть раз Евангелие читал?
- Евангелие – это для вас, верующих. А ты мне можешь на исторических фактах доказать, что Христос и вправду существовал, а потом еще и воскрес после распятия? Ты не обижайся. Я не спорю, мне даже самому интересно? Где-нибудь еще это написано?

В храме шла служба. Сосредоточены лица, опущены взоры, собраны в молитве мысли. Раздался чей-то приглушенный телефонный звонок. Прошла секунда, вторая, третья, а он звонит все сильнее. Уже многие стали проявлять недовольство поворотом головы. Меня тоже этот настойчивый телефон вывел из сосредоточения на молитве: «Когда же услышит хозяин и отключит телефон, — думаю, — это просто безобразие заходить в церковь с включенным телефоном!» Вон уже и певчие поглядывают по сторонам. Он звонит! «Совести совсем у кого-то нет. Чей же это телефон?» — я поворачиваю голову туда-сюда. Никто к телефону не подходит. А он все громче и громче звонит! Уже многие начинают перешептываться, искать хозяина. Я тоже негодую: «Кто же это такой безразличный? Видно только себя любит, о других душа не болит.

Метёт муку холодный ветер
Асфальтной гладью по селу,
Кружат снежинки, словно дети,
Пробилось солнышко сквозь мглу.

Резвятся псы на покрывале,
Что выткала с утра зима,
Дома спросонья смотрят вяло,
Их не тревожит кутерьма.

А я иду в свою церквушку,
Легко звонят колокола,
И Ангел мой летит послушно,
Неся мне капельку тепла.