Омилия

Окно в паутине ветвей,
глухая стена дождя,
вся жизнь — распознанье теней,
живущих внутри у тебя.
Неведенье до поры
отпущено свыше не зря,
прозревший оценит дары,
ни слова не говоря.
В людской суете мольба —
вечно немой монолог,
от самых высот и до дна
готов утешающий слог,
готов припасенный хлеб,
накидка, посох, вода
и тот священный момент,
когда окликнут тебя...

Есть святые, о которых мы читаем, и мало что остается в памяти. Есть святые, подвигом которых мы всегда восхищаемся, но он остается для нас высотой недосягаемой. А есть святые, которые как будто всегда подле нас, и их житие многократно входит в нашу собственную жизнь. Святая равноапостольная Ольга — одна из них.

Всем она удивительна, многим походит на нас. Долго она не знала Христа. Почти всю жизнь прожила язычницей. Люди того времени считали ее «мудрейшей». Кроме этого, она была еще и мужественнейшей и нравственнейшей, но язычницей. Несгибаемая воля, природный ум, целомудренный образ жизни — вот ее краткий портрет. Несомненно, языческого «рая» — ирия, она была достойна еще до Крещения. Однако, перефразируя известные слова, можно сказать так: что для язычника — рай, для христианина — смерть.

Кто не знает пророка Илию? Мне кажется, его знают все, даже атеисты. Однако Ветхий Завет отбрасывает его в такое далекое прошлое, что он становится совершенно недосягаемым для нас. В памяти большинства околоцерковных людей ассоциативный ряд, связанный с этим уникальнейшим человеком, вырождается в две-три ничего не значащих фразы: «Пришел Илья — принес гнилья». «Илья-пророк — косьбе срок». Вот, собственно, и все.

Так кто же он на самом деле, Илия? Он святой. Но святой, который может взять меч и заколоть 450 лжепророков. Он на Небесах, но он не умирал. Он — ветхозаветный праведник, но открывает удивительную новую правду о Боге.

Мотив души —
монетой не звенит;
деньгой бумажной песня —
не шуршит.
Жить ради денег —
Боже упаси!
Ищу любовь,
еси на небеси.
Дарю, беру —
ради любви одной.
Не деньги, но любовь
всегда со мной.

Я иду по судьбе,
Оставляя следы,
И с другими я связан судьбою:
Значит, след мой – в тебе,
Свой оставишь мне ты,
Побратимы следами с тобою.

Травы след не хранят,
И песку – не сберечь,
Уничтожен он будет дождями.
Слово-гнев, слово-яд,
Слово-боль, слово-меч –
Остаются на сердце следами.

След – стогранный алмаз,
Многоликий актёр,
Он невидим и также реален.
Следом – пращуры в нас,
Путь он в «завтра» простёр,
Но ещё след живёт в вертикали.

След, как Логос, как Бог,
Как Спаситель-Христос,
Он во мне и ведёт за собою.
И средь сотен дорог
След мой в Божию врос,
Став навечно моею судьбою.
 

Вот снайпер-акушер берет на мушку
Живой комок. Ты не узнаешь, дева,
Как пахнет шейка от плеча до ушка,
Как пальчики нежны. Такое дело…

Он чувствовал в утробе – все нормально.
Предательница – ты, хирург – убийца.
Вы после смерти встретитесь реально,
Но не за тем, чтоб встречей насладиться.

Диптих

1.

Посвящается Виктору Николаевичу Галацану,
светлая ему память и Царствие Небесное.

Падал дождь, разбиваясь о землю.
Что-то город мне небом шептал.
Вспомнил я, как был молод и зелен,
Отучившись, работу искал.

Вы меня пригласили, не зная,
Чем крестьянское сердце живёт,
И какая телега познаний
После вуза студента везёт.

Переделала одно свое крайне неудачное стихотворение...

Я не искала ни страсти, ни рока,
Нежность собрав неизбывную -
впрок,
Выковав меч из добра - вот морока,
Сталь закаляла я бисером строк.

Тонким, ромашковым привкусом счастья,
Полнится утра прохладный туман,
Думала, будет мне радости
Часто…
Милый подарок и бантик-тесьма.

«Убей в себе раба!!!»
(Модный с 90-ых годов лозунг на постсоветском пространстве в среде псевдоинтеллигенции)

Свободным быть – нелёгкая судьба,
Тяжёлый путь под знаменем Господним.
Бравурный клич «Убей в себе раба!» -
- Плохой римэйк девиза «Стань свободным!»…

Вот раб-холуй. Он сделался рабом
Природно, не по страху, без «батыйства».
Холуй, убив раба в себе самом,
По сути совершит самоубийство…

Вот раб-злодей. Живёт в нём лютый зверь,
Но рабский страх стренóжил злую силу.
Убьёшь в таком раба – откроешь дверь
Нерону, Торквемаде, Чикатило…

Блажен весь мир, его покой,
покуда неделим весь строй
твоих души, ума и чувства,
и от болезненного хруста
и нет намека на разрыв,
и голос медленен и тих;
покуда кем-то ты храним,
смирен и кроток перед ним,
твое обережется сердце,
и vox glamantis in deserto?
в его надежде и тоске,
услышав где-то вдалеке,
ты, во спасенье бросив кров,
не отступив, пойдешь на зов...

Vox glamantis in deserto (лат.) - глас вопиющего в пустыне

Начало станет продолженьем мнимым,
когда утратится покорность Духу,
взлелеянное станет уязвимым,
отнимется у зрения и слуха.
Дни незаметно включат свой отсчет,
и их не упредить ни до, ни после,
они бесстрастны в области забот
о положении твоем и росте;
они безостановочно текут
не сквозь, а как-то мимо и не слышно
и, даже если умолять, не ждут,
а расправляются с тобой привычно.
Жестокою становится игра,
просчитанные формы злы по сути,
тебе казалось, дни — твои друзья,
и ты учел все встречи и разлуки,
учел и на себя со стороны
смотрел почти беспечными глазами,
когда твои пророческие сны
тебя узнали в предстоящей драме.

Выдающиеся люди
             Выдают своё за правду.
И размахивают щедро
             Разноцветным полотном.
Выделяют жирным шрифтом
И крикливо утверждают,
Что в палитре все смешались:
Человеки – семь в одном.

Выдающиеся люди
            Выдают других за грошик.
И своё при этом имя
            Прячут с грошиком в карман.
Потому свои награды
            Все почтенные герои
Получают и скрывают
            Выдающийся обман!

Есть в отстранённости простая суть, -
Безмолвно наблюдать чужую совесть:
Ползёт по нервам горделиво ртуть,
В невидимой войне сражая доблесть.

У человечности простой закон -
Отдать последнее взамен на слёзы.
Трещит и рушится мир-одеон,
И множит прошлое ошибки-грозы.

Есть в отстранённости простая суть -
Хранить молчание, покой – до срока.
И мощь смиренная когда-нибудь
Всё победит любовью Бога.

Море съело старый причал,
Повзрослела давно Ассоль:
Одиночество – на плечах,
На висках серебрится соль.

Приходили к ней  паруса,
Капитаны, да, всё – не  Грей;
Каждый в сердце якорь бросал,
Но ветрила их – цвета «grey».

Может, счастье её не там,
Не под парусом на волне,
Может, вовсе – не капитан,
А прекрасный принц на коне?!

Мудрой стать бы на склоне лет,
Не тревожить в душе мозоль…
Но мерещится алый цвет
Над простором морским Ассоль.

Grey[grei](англ.) – серый.
 

Так холодно стоять на перекрестке,
Когда весь мир порабощен зимой.
Нет ни души вокруг, лишь две  березки
Укрылись рядом коркой ледяной. 

И кажется, что ни камин, ни  «Вермут»
Не разогреют ток твоей крови,
Ведь полчаса всего, как ты отвергнут
После признанья страстного в любви.

И  кажется, что смерть сейчас желанна.
И пусть весь свет, да что там свет! Она!
Постигнет глубину самообмана,
Поняв:  кого навеки лишена.

Какие - то неведомые силы
Тебя влекли перешагнуть предел.
И надпись ты представил на могиле:
«Влюбленный умер – мир осиротел»