Наталья Белоусова. Рассказы

Эта история произошла несколько лет назад.
Тогда, летом, в нашем доме сменился дворник, и это заметили все. Двор нашей маленькой «хрущевки» заметно преобразился. Не стало вечного мусора возле скамеек, тротуар был очищен от обломков раскрошившегося асфальта, пустые пивные банки и пластиковые бутылки, будучи брошенными на детской площадке, исчезали очень быстро, а не валялись неделями, как это было раньше. И, наконец, ветви разросшегося кустарника у первого подъезда были аккуратно подрезаны, а на другой день настала очередь кустов на углу дома.
Пенсионерка Василиса, завидев молодого человека в ядовито-зеленом дворницком жилете с садовыми ножницами в руках, энергично похвалила его работу и поинтересовалась его именем.
- Шурали, - ответил он.
Начитанная Василиса сказала, что Шурали (или Шурале?) – это какой-то злой лесной дух, вроде лешего. Странное имя.
- Нет, я не злой дух, это другое. – скромно ответил дворник.

Я хотела только пошутить. Правда. Кто же мог предполагать, что все так обернется?
Я, когда эту вывеску увидела, прямо даже засмеялась. Название магазина написано огромными буквами, а чуть ниже – маленькая приписка: «Магазин здравого смысла». Идея появилась сразу: зайти, что ли, действительно, спросить здравого смысла - мол, хочу прикупить пару килограммов…
И посмотреть на их лица потом. И послушать, что ответят.
Усмехаясь, я вошла в магазин. Огромные торговые залы были наполнены разнообразными вещами и вещицами. Ко мне устремился юноша-продавец с вопросом: «Что-то подсказать?» И я твердо сказала: «Мне здравый смысл, два килограмма, если можно».
Он воровато оглянулся по сторонам – не слышал ли кто - и шепотом позвал за собой. Мы поднимались по лестницам, шли через служебные помещения, пока не очутились в приемной. Секретарша подняла на нас глаза и понимающе кивнула. Мы вошли в кабинет.
Кабинет был мрачноват, задрапирован портьерами и уставлен антиквариатом. За дубовым столом сидел человек в костюме и при галстуке.
- Слушаю вас.

Маленькие окна на постоялом дворе близ Флангера были открыты настежь и источали тусклый свет. Внутри стоял чад, в душной желтой мгле шло веселье – некий странник угощал ужином и вином всех без разбору – проезжих горожан, купцов, бродячих ремесленников и нищенствующих монахов. Все давно были пьяны, вопили кто во что горазд, кто-то пытался плясать, кто-то, по-братски обнимая соседа, рассказывал о скорбной жизни своей. Виновник нежданного праздника - хрупкий, улыбчивый молодой человек в новеньком дорожном одеянии - сидел у окна, поглаживал пламя свечи, пропуская его между тонкими пальцами, и с интересом следил за происходящим.

Учебный год заканчивался. Галина Сергеевна, казалось, уже не знала, что задавать и объявила сочинение на тему «Моя семья». Нужно было написать о своих родителях, их профессиях, увлечениях, мечтах и надеждах, их любимых животных и вообще обо всем.
- А в конце не забыть написать о том как вы их любите! – сказала Галина Сергеевна.
« Мой папа хочет быть счастливым. Он для этого много предпринимает. Это его профессия. Предприниматель», - написала Катя и посмотрела в окно. Там стоял, как именинник, тополь, блестя новенькими глянцевыми листьями. Вдали, у самого горизонта синел лес, а ближе, вдоль оврага, виднелись крыши одноэтажных домов среди полупрозрачных зеленых крон. Катиной пятиэтажки – единственной в этом районе – отсюда видно не было. Зато было видно блестящую серебристую крышу дома Андрейки Поплавского, Катиного задушевного друга. В приоткрытое окно веяло теплым ветром, и где-то высоко-высоко раздавался свист стрижей – знак лета, знак свободы. «Папа всегда занят», – написала Катя, - «Он мало бывает дома».