Для кого поет птица

Солнечным летним утром в тихом тенистом парке, разбитом у самой реки, пела птица. Какая — не знаю. Ее невозможно было разглядеть в густой листве деревьев. Как невозможно было и не прислушаться к ее пению — настолько звонко и самозабвенно оно звучало.

— Надо же, как старается! — подумал один из людей, оказавшихся в ту пору в парке. — Сама солнышку и теплу радуется. И нас порадовать хочет…

— Дивна дела Твоя, Боже, — сказал про себя другой человек, сидевший на скамье под деревом и смотревший на реку. — «Всякое дыхание и вся тварь Тя славит, Господи…» Даже малая пташка, и та поет Тебе хвалу… Увы, мы, люди, делаем это куда реже…

А случайный прохожий, шедший в это время по парку, про себя подумал:

— Ишь, как расчирикалась! Какой-нибудь паршивый воробей, а туда же… лезет в соловьи!

И прошел мимо.

Каждый из них по-своему ответил на вопрос: для чего (или для кого) пела птица? Но кто из них был прав? Попробуйте решить сами.

А как бы ответила я? Наверное, так:

— Не знаю. Бог весть.

* * *

А для кого пишет писатель? Причем — православный. Для себя? Для Бога? Для людей? Пожалуй, на него ответить не легче, чем на вопрос: для кого поет птица? Особенно, когда сам ты — не писатель.

Потому что прежде надо определиться: кого считать писателем? К примеру, человек может окончить медицинский институт и получить диплом и печать, удостоверяющие то, что их обладатель имеет профессию врача. Хотя это еще не значит, что он станет врачом. И самое главное — хорошим, как говорится, настоящим врачом. Но можно ли выучить кого-либо «на писателя»? Да, существуют литературные институты, а также всевозможные пособия и инструкции, как следует (и как не следует) писать стихи и прозу… И все же — где учились «на писателей» Пушкин, Гоголь, Достоевский, Шевченко? Не говоря уже о протопопе Аввакуме или Симеоне Полоцком? Мы называем этих людей писателями и поэтами. Но ведь они нигде не учились. Они просто жили и творили. И вряд ли задавались вопросом, почему или для кого творят.

Мало того — целый ряд людей, которых мы сейчас называем писателями, не были профессиональными авторами, живущими на гонорары от своих произведений. Например, Э. Гофман, П.Мельников-Печерский, Г. Мелвилл, А. Рудченко (Панас Мирный) были чиновниками, или, говоря современным языком, служащими. И все же люди говорят о них: «писатель Гофман», «писатель Мелвилл»… Так на основании каких критериев того или иного человека можно считать писателем?

Попробуйте ответить на этот вопрос сами. Если сможете ответить.

* * *

Опять же — кого считать православным писателем? Того, кто перед тем, как взяться за очередное произведение, берет благословение у батюшки и заказывает молебен «на доброе дело»? А вернувшись домой, зажигает лампаду, молится, бьет поклоны перед иконой, и лишь после того начинает сочинять. Вдобавок, пишет исключительно от руки, не используя «вражеское изобретение», каковым иные мои единоверцы до сих пор считают компьютер… Или того, чьи произведения наполнены добродетельными персонажами, знающими наизусть все «молитовки», все понимающими батюшками, похожими на ангелов, разве что без крыльев, а иногда — и грешниками, но исключительно кающимися и обращающимися к Богу в конце повествования? Благочестиво? Назидательно? Только вот вопрос — насколько искренне?

Приходит на память стихотворение современного православного поэта, помещенное на задней страницы обложки брошюры, выпущенной православным издательством:

А вот, для сравнения, другое стихотворение:

Какое из этих двух стихотворений вам кажется более искренним? И, если Вы узнали, кто автор последнего из них — кем считать этого писателя? Православным или нет?

* * *

…Не знаю, откуда взялся сам термин «православный писатель». Возможно, он берет начало из тех времен, когда Православие было гонимой верой, а православные — изгоями. Но бывает, что печать изгойства становится для ее носителей поводом для гордыни. Припоминаю характерный отрывок из книги «Яко с нами Бог», по которой я (да, полагаю, и многие мои современники) знакомилась с Православием. «В миру пьют, дерутся, закатывают истерики — христиане молятся и любят друг друга, как братьев. Неверующие читают светскую литературу, а мы, верующие — духовную». Короче говоря, «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (Лк. 18, 11).

А может быть, разделение писателей на «православных», «не совсем православных» и «вовсе неправославных» — это одно из проявлений «синдрома неофитства»: «сжег все, чему поклонялся, поклонился тому, что сжигал»… Сколько дискуссий на эту тему бушевало в православной среде в начале 90-х гг.! Не нужна нам ваша светская литература! «Выбросить Пушкина — он же «Гавриилиаду» написал! Толстой — еретик! Лесков — да он же толстовствовал! Достоевский… но его старец Зосима не имеет ничего общего с реальными старцами!» А мы будем читать только православные, стопроцентно благочестивые книги! А сколько споров было по поводу того, должно или нет православным детям читать сказки! Как относиться ко всевозможным сказочным существам, вроде волшебников, гномов, хоббитов и фей? Является ли летающий проказник Карлсон бесом? Мы забывали при этом лишь одно: что сами в свое время прочли и «Карлсона», и «Белоснежку», и «Хоббита»…, и Толстого, и много чего еще. И все-таки, как говорится, Бог призвал нас к Себе. И мы стали православными.

Да простят меня мои единоверцы, но иная современная книга, которую критики и реклама объявляют православной, вроде бы и написана затейливо, и благочестива. Только одного в ней нет — правды.

Помните, кому принадлежат слова: «Может быть, ложью и возможно послужить религии. Но не Богу»?

Правда, этот писатель, Г. Честертон, апологет христианства, в отличие от нас с вами, не имел счастья быть православным… Но может, все-таки, к его голосу стоит прислушаться и нам с вами, мои единоверцы?

* * *

Почему-то писатели не особо откровенничают, для кого (или для чего) они пишут. По какой причине? Бог весть. А я не знаю. Потому что не являюсь писателем.

Но все-таки приведу несколько высказываний писателей (решайте сами — считать ли их «православными писателями»), крещеных в Православии. Может быть, они станут ответом на вопрос: для кого пишет НАСТОЯЩИЙ писатель:

Первым предоставлю слово человеку, которого филологи называют одним из «древнерусских писателей» — старообрядческому святому, протопопу Аввакуму:

«…Подобен я нищему человеку, ходящу по улицам града и по окошкам милостыню просящу… У богатового Человека, Царя Христа,из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла апостола, у богагово гостя, из полатей его хлеба крому выпрошу, у Затоуста, у тороговова человека, касок словес его получю; у Давыда царя и у Исаии пророков, у посацких людей, по четвертине хлеба выпросил. Набрав кошел, даю вам, жителям в дому Бога моего. Ну, ешьте на здоровье, питайтеся, не мрите с голоду. Я опять побреду собирать по окошкам, мне еще надают, добры до меня люди те — помогают моей нищете. А я и паки вам, бедненьким, поделюсь, сколько Бог дает…» «…Бог вас благословит, всех чтующих и послушающих. Писано моею рукою грешною, сколько Бог дал, лутче тово не умею. Глуп ведь я гораздо, так, человеченко ни к чему не годно, ворчю от болезни сердца своего…»¹

Вторая цитата — это, скорее, целая история о мальчике по имени Митя, писавшем стихи. Его отец решил узнать, есть ли у сына литературный дар. И отвел его к самому Ф. М. Достоевскому. Заодно взяв и образчики написанного им. Прочитав стихи мальчика, Достоевский сказал: «помните, молодой человек, чтобы писать — страдать надо».

За точность цитаты не ручаюсь. Но вот это помню хорошо: творчество — плод страдания. А что до мальчика Мити — потом он стал писателем Дмитрием Мережковским.

Третья цитата — малоизвестное широкому читателю стихотворение А.С. Пушкина, написанное в 1835 г.:

Загадка, да и только… Что хотел сказать поэт этими строками? Может, он изобразил циничного, «уклонного и лицемерного» поэта, превратившего свой талант в источник дохода? Или речь идет о другом — всякое творчество не свободно от примеси гордыни, корыстолюбия и прочих греховных страстей? По крайней мере, над ними стоит призадуматься любому, кто хочет, пытается или считает себя писателем. В том числе — православным.

И, наконец, последнее признание человека, жившего уже в 20 веке. Тоже поэта, крещеного в Православии. А именно — А. Твардовского:

А теперь вернусь к тому, с чего был начат этот разговор: к ответу на вопрос — для кого или для чего поет птица? Может быть, это неведомо и ей самой. Просто она поет, потому что не может иначе… Думаю, и на вопрос: для кого пишет писатель — может дать исчерпывающий, а самое главное, правдивый, ответ лишь Господь Сердцеведец.

Я уверена лишь в одном — он в ответе за что, что пишет. Перед своей совестью. Перед людьми. И перед Богом, от Которого получил свой дар.