Василевс (6 глава)

ГЛАВА ШЕСТАЯ
О том, как я познакомился с Константином

В нашей школе училось немало юношей царских кровей. Одним из них был Константин – старший сын нашего западного цезаря, происходивший из рода императора и полководца Клавдия Готика.
Прежде мы с ним не были знакомы. Ко времени переезда в Треверы, Констанций Хлор по приказу старшего августа развелся со своей первой женой Еленой и женился на падчерице Максимиана. Такие политические браки, по замыслу Диоклетиана, должны были скреплять правителей в одну семью и оберегать от мятежей.
В треверском дворце я как-то видел только вторую жену нашего цезаря Феодору с малолетними детьми. Елена с сыном к этому времени уже переселились в Дрепанум, откуда она была родом. Оттуда же Константин был взят в военную школу, и не только на выучку, но и как заложник, о чем мне по секрету поведал Лукий. Ударживая Константина при себе, Диоклетиану было легче управлять его отцом, который пользовался поддержкой галльских легионов.
Многие считали, что именно Константин в скором времени унаследует отцовский трон, и заранее старались ему в чем-нибудь услужить. Но мы с Лукием к числу добровольной свиты этого гордого юноши не относились.
Мой друг даже дал ему кличку «Незаконнорожденный», намекая на мало кому известный факт, что отец и мать Константина сочетались законным браком уже после его рождения. А теперь, когда они были в разводе, и в Треверах подрастали другие законные наследники, у Константина тем более было мало шансов на престол.
Положа руку на сердце, больше всего меня раздражали в Константине красота его лица, высокий рост и безупречное телосложение. Этот юноша как будто был создан для резца ваятеля, особенно, когда садился на коне в полном военном облачении. Глядя на него, я поневоле задавал себе вопрос: почему всемогущие боги кому-то от рождения дают все, а другим – почти ничего? Не слишком ли много для одного человека?
– … Незаконнорожденный так и рвется воевать, надеясь на поддержку армии, как и его отец. О, если бы ты только знал, как я ненавижу войну! – признался мне как-то Лукий. – От одного вида боевых доспехов меня воротит до кишок, как будто мне засунули перо на шлеме прямо в глотку…
– Почему же ты в таком случае здесь? – удивился я его словам.
– А разве у меня был выбор? Куда направил «папочка» – туда мне и дорога. Зато я научился даже из крупных неприятностей извлекать для себя пользу. В нашей школе учится много сынков цезарей, консулов и наместников, не говоря уже о прочей шелухе. Где еще разом заведешь столько полезных знакомств?
– Зачем тебе тогда я? От меня тебе будет немного проку, – сказал я, почему-то обидевшись на «шелуху».
Мой отец принадлежал к сословию всадников – разумеется, оно было куда ниже сенаторского. А консулов и трибунов в нашем роду вообще никогда не было.
– Мне просто понравилось твое имя, дружище, – рассмеялся в ответ Лукий. – Эх, почему же меня не назвали так благозвучно?
Меня не переставляла удивлять в Лукии его безграничная правдивость. Он частенько выкладывал начистоту такие вещи, которые я даже от себя старался припрятывать. Но иногда он все же заходил чересчур далеко…
– Ладно, хочешь знать правду? – спросил Лукий, заметив, что я по-прежнему смотрю на него исподлобья. – Должен же у меня быть хоть один настоящий, закадычный друг? Не для выгоды, а чтобы с кем-то облегчить душу… И ты для этой роли подходишь лучше других.
Как-то в учебном походе мы случайно оказались с Константином за одним столом, почти лицом друг к другу. С ревнивым интересом разглядывал я его высокий лоб, светлые волосы с отливом, словно присыпанные золотой пудрой, светлые серые глаза. Даже после тяжелого похода он выглядел вовсе не изможденным, как другие, а красивым, как бог. И я подумал, что гораздо больше ему подошло бы быть ритором, красующимся перед публикой – все женщины были бы у его ног.
За обедом речь зашла о последних персидских походах, и кто-то вспомнил об Александре Македонском, тоже когда-то совершавшим свои подвиги по другую сторону Тигра.
– …И все же наш Аврелиан во многом превзошел великого грека, – заметил вслух Константин.
– Потому что он покровительствовал твоему отцу? – спросил Лукий, не упускавший случая исподволь поддеть Незаконнорожденного. – На финише их счет сравнялся. Ведь наш Аврелиан, как и великий грек, пал в Персии жертвой заговора и был отравлен приближенными…
– Вовсе нет, не сравнялся, – спокойно возразил Константин. – Судите сами: Аврелиан за три года очистил империю от варваров, и на многие годы принес стране мир и благоденствие. А что подобного сделал Александр?
Кровь внезапно прихлынула к моему лицу, как в минуты сильнейшего душевного волнения.
– Тринадцать лет в бесконечных сражениях – разве этого мало? – с горячностью возразил я Константину. – В свои тридцать три года он завоевал полмира и отправился к праотцам, добившись величайшей славы. Хотел бы я повторить такую судьбу! Но что мы сами сделали выдающегося, чтобы судить победителя?
– Придет и наше время, – ответил Константин. – И все же судьба Александра во многом достойна жалости: одинокий, не имея наследников, он нашел раннюю смерть в чужой стране. Царство его сразу же было раздроблено и расхищено, он ничего не оставил потомкам, ничего не построил…
– …Зато наш август навеки прославил свое имя термами в Риме: они одновременно вмещают три тысячи человек, – перебил кто-то наш спор. – Скорей бы в отпуск, чтобы тоже там побывать…
Разговор за столом быстро перекинулся на преимущества общественных и частных бань. Но Константин продолжал смотреть на меня в упор, словно видел впервые. Клянусь Вакхом, с меня вдруг разом слетел весь хмель. Какие еще бани? Спина моя уже и сейчас покрылась горячим потом, как будто я сидел в тепидарии.
И зачем я только ввязался в этот ненужный спор с сыном цезаря? Одно его слово, и меня завтра же вышлют из Никомидии в какой-нибудь захолустный пограничный отряд.
Всем было известно, что Константин был любимцем императора. Диоклетиан часто брал его в поездки по стране, и в знак особого расположения сажал возле себя по правую руку на колеснице. Говорят, август даже не рассердился, когда во время одной из таких поездок младшая дочь «папочки» Фаюста по ошибке вовсе не ему преподнесла в подарок шлем, украшенный драгоценными камнями. Она протянула его высокому и самому красивому юноше в свите – Константину. И Диоклетиан с улыбкой сказал, что весенние цветы тоже тянутся к восходящему солнцу… Многие тогда расценили это, как намек и знак особого благоволения.
– Откуда ты родом? Кто твои родители? – вдруг отрывисто спросил меня Константин.
Я ответил, все больше проклиная свой невоздержанный язык. Не было никаких сомнений: он спрашивал об этом, чтобы с позором отослать обратно домой.
– Августа Треверов? – переспросил Константин. – Мой отец любит этот город.
«…И тебе там тоже самое место», – молотом выстукивал у меня в голове конец фразы.
Но Константин сказал совсем другое.
– Он даже называет Треверы маленьким Римом. Как ты думаешь, не перенести ли нам туда когда-нибудь столицу?
Меня поразила его самонадеянность. Он говорил о своей императорской власти, как о деле несомненном и уже почти свершившемся.
Но ведь пока что Константин возглавлял всего лишь учебную турму – конный отряд из тридцати всадников. Впрочем, попасть в него считалось большой честью. Кавалеристов в римских легионах меньше, чем пехотинцев, и не только я один мечтал воевать верхом на коне.
Константин продолжал вопросительно, с прищуром меня разглядывать. Мне показалось, что теперь он нарочно тянет время, чтобы вдоволь надо мной поиздеваться. Играет, как кошка с мышкой, прежде чем прилюдно придушить. Под влиянием отцовских рассказов я всегда считал наш городок, по сравнению с Римом, никчемной, провинциальной дырой. Даже теперь – с появлением в нем цезаря.
Многие юниоры уже с интересом смотрели в нашу сторону, а Лукий от волнения даже прикусил нижнюю губу.
– Я родился в Риме, – ответил я, мигом забывая обо всех данных самому себе обетах молчания. – Лично мне другой столицы не надо. Клянусь, я буду биться до последней капли крови, если на нее кто-то будет посягать.
– Да твоими устами просто говорит наш предок, вскормленный волчицей! – воскликнул Константин. – А ты независим в суждениях – мне это нравится. И неплохо образован. Держишь под подушкой трактат Курция Квинта, без меры восхваляющий Александра Македонского?
– Нет, «Германские войны» Плиния, – ответил я, не задумываясь.
Признаюсь, это был единственный свиток, который я прихватил с собой из домашней библиотеки. Но с тех пор ни разу его не развернул.
– Неужели осилил все двадцать книг? Когда-нибудь, Ромулий из Треверов, ты будешь в моей армии легатом. А пока что я беру тебя в свой отряд.
Я поблагодарил Константина и поспешно отошел, чтобы скорее закончить этот странный разговор. Мне было тяжело смотреть в глаза Лукию, с которым нам предстояло разлучиться.
Но он первым подбежал ко мне с сияющим лицом.
– Молодец, дружище! Тебе с хода удалось то, над чем другие бьются месяцами, – прошептал Лукий, пожимая мне руку. – Я всегда знал: с тобой далеко пойдешь! Лев виден по когтям.