«Солнце спряталось в камни» 2 глава. Спасение.

Холод пронзил меня насквозь, когда внутри себя я услышал суровый голос Господний:

- Встань, Иона! Иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нём, ибо злодеяния его дошли до Меня.
Добравшись до Иопии, я понял, что не могу идти в Ниневию. Этот город был велик и страшен своими пороками. Я видел прокаженных и помраченных людей, которые возвращались из этого города, чудом оставшись в живых. Я видел их скрюченные спины и обезображенные проказой пальцы, их одичавшие глаза и жадные рты, готовые жевать все, что в них попадает и молиться всем богам, каких только можно придумать.

- Зачем Ты отправляешь меня туда, Господи! Кому я там нужен, - горячо взмолился я, - Они поймают меня и разрежут на кусочки, а потом будут хвастаться, что принесли в жертву своим богам еще одного незадачливого христианина.
Когда я подходил к пристани, то от страха, что я ослушаюсь Господа, у меня подкашивались ноги. Но я стал сам себя оправдывать перед лицом Бога, убеждая себя и Бога в том, что нет разницы, в какой стране, или в каком городе проповедовать христианство. А тут как раз очень удачно, прямо к моему приходу, в порту загружался большой великолепный корабль, который собирался плыть в Фарсис.

- О, Фарсис! Благословенный город, - произнес я, глядя на то, как бодро бегают взад-вперед носильщики, нося на судно провизию, товар и все то, что необходимо в дороге. Я отдал плату за провоз и поднялся на корабль. Пообщавшись с капитаном, я понял, что он занят, и раздражен тем, что я его отвлекаю от дела, поэтому, чтобы скоротать время, решил прогуляться по палубе.
- Итак, я еду проповедовать в Фарсис, - думал я, отмеряя твердыми  уверенными шагами корабельные доски, - Раз Господь призвал меня к миссионерству, то лучше, чтобы люди там были более подготовлены к встрече со мной.
Я улыбнулся. Я знал, что люди этого городка были очень гостеприимны, хлебосольны, и, несмотря на то, что были язычниками по природе своей, на самом-то деле с превеликим удовольствием выслушивали христианских проповедников, угощали их и щедро поили крепкими  напитками. Даже если они и не все уверовали, по крайней мере, убить человека за то, что он другой веры, они были неспособны, и в жертву своим богам никогда не приносили живых людей.
Так я ходил по палубе несколько часов, не желая ни пить, ни есть. Все вокруг были заняты, а с торговцами, ехавшими обменять или продать товар, говорить мне было не о чем. К тому же я готовился к предстоящей миссии. Я мысленно водрузил себе нимб на голове и лавровый венок за проповеди, которые обратят к Богу все языческие племена Фарсиса.
- Отдать швартовы! Услышал я громкий голос и вздрогнул.
- Ведь я нарушаю волю Божию, - промелькнула в моей голове отчаянная мысль. Я смотрел на берег, который от меня отдалялся все больше и больше и отчаянно тосковал.
- Нет, ты плывешь в Фарсис, и его жители ничуть не меньше нуждаются в проповеди, чем жители Ниневии, - твердо меня убеждал голос, доносившийся откуда-то слева, как будто кто-то стоял за моим ухом, и подбадривал меня в моем желании перечить Богу.
Так мы плыли и плыли, почти не подходя к берегу. Я почти не с кем не общался, много молился и питался одними финиками. Когда мы были в открытом море, Бог устроил так, что поднялся сильный ветер. Все вокруг потемнело. Небо стало ослепительно черным, а море ослепительно белым от пены. Меня ничуть не устрашило это жуткое зрелище. Я посмотрел на зеленых от страха моряков, на бледнолицее руководство корабля, и, сославшись на головную боль, решил спуститься в трюм и хорошенько выспаться, пока идет буря. У меня действительно раскалывались виски от боли. Я спустился в трюм, помолился и крепко уснул.
Я не видел, как все это время, корабль все больше и больше погружался в воду, как корабельщики молились своим многочисленным богам, как бросали в море сундуки с золотом и драгоценными камнями, большие мешки с товаром и провизией, но их коварные  боги устрашились бури и стали требовать человеческих жертв.
Я проснулся от того, что меня трясли за плечи. Это был сам капитан корабля. Он сказал мне в гневе:
-  Что ты спишь? Встань, воззови к Богу твоему. Может быть, Бог вспомнит о нас, и мы не погибнем.
Я молчал. Говорить что-то в эту минуту было бессмысленно.
- Пошли со мной, - коротко приказал он.
Я поднялся вслед за ним в его каюту. Корабль сильно раскачивало, и лицо капитана при свете молний казалось совершенно зеленым. Казалось, они пронизывали небо и воду насквозь, пытаясь соединить небо и море своими острыми стрелами – вспышками, но дождь не давал это сделать. Корабль наш, несомненно, шел ко дну. И мы все вместе с ним. В этом уже никто не сомневался.
- Больше двух часов он не продержится, - подумал я, но странно, что я совершенно не испытывал страха смерти, а чувствовал лишь какое-то странное оцепенение,  скорее всего, близкое к отупению, никогда раньше мне не свойственное. Наверное, так организм защищает себя, чтобы не сойти с ума от безысходности.
Тем временем, все остальные на корабле держали совет. Они сказали друг другу:
-  Пойдём, бросим жребий, чтобы узнать, за кого постигает нас эта беда.
Затем они пришли к капитану и стали стучать к нему в каюту. Он долго не открывал двери. Сидел за своим столом и думал. Я все это время стоял в углу и молился. Молнии вспыхивали и расцветали как красные, зеленые и синие диковинные цветы.
- Надо им открыть, - произнес я. – Я точно знаю, кого надо принести в жертву, чтобы спасти людей.
- Они за тобой пришли, - сказал капитан, и, помедлив, открыл дверь.
Они сказали ему:
- Мы бросили жребий, и жребий пал на Иону.
Они подступили ко мне и стали спрашивать:
-  Скажи нам, за кого постигла нас эта беда? Какое твоё занятие, и откуда идёшь ты? Где твоя страна, и из какого ты народа?
Я ответил:
-  Я пророк, я еврей, чту Господа Бога небес, сотворившего море и сушу.
И сказали они мне:
- Что сделать нам с тобою, чтобы море утихло для нас?
Тогда я ответил, помедлив:
- Возьмите меня и бросьте в море, и море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря.
И взяли они меня за руки и за ноги, раскачали и бросили, и море сразу же успокоилось, хотя я в него так и не попал. И устрашились эти люди Господа, испытывая сильное чувство вины за смертоубийство, уверовали в Него крепко и прочно, и принесли Господу жертву за меня, и дали обеты.
Так что же способствовало тому, что я не попал в море, а язычники поверили в Бога? Я отчетливо запомнил, как они меня выбросили с корабля. Я запомнил оглушительный крик, он еще долго стоял в моих ушах, - это моряки разом все вскрикнули, когда увидели, что я не упал в воду и не пошел ко дну. Я успел только почувствовать, что меня кто-то подхватил в большую, пышущую жаром и пахнувшую гнилыми водорослями пасть. Удержался я в ней недолго, так как, потерял равновесие,  поскользнулся и упал на колени. И тогда меня стало засасывать внутрь с оглушительным шумом и скоростью. Я покатился вниз, цепляясь руками за морщинистую твердую ткань, ломая ногти, но ничего же не могло остановить моего движения в преисподнюю.
Я свалился вниз, и на этот раз вполне удачно. Приземлился достаточно мягко, и ничего себе больше не повредил. Я ощутил, что нахожусь в большом темном округлом мешке. Он колыхался и вздрагивал, выпуская из себя горячий зловонный воздух. Дышать стало легче.
- Сюда проходит воздух, - меня осенила догадка, но я тут же сник. Я чувствовал горячие пульсирующие удары своего сердца. Оно билось быстрее обычного. Я пощупал пульс. И удивился, насколько он редкий. Я с трудом его ощущал.
- Ну и что, даже если я и оказался в воздушной камере у кита или кашалота, - сказал я себе, - все равно это гибель. Разве что на несколько дней позже. Смерть наступит, скорее всего, от истощения и от нехватки воды.
Я перекрестился, расстраиваясь, что мое остывшее тело не будет погребено, как полагается.
- Конечно, это не такая быстрая смерть, как если бы я провалился в желудок, - сказал я вслух. Голос мой терялся в складках огромных серо-розовых сводов, покрытых белым грибковым налетом, и не давал эха.
Я содрогнулся, когда подумал, что в желудке есть пищеварительные железы. В производимой от них жидкости бы я плавал, как в бочке с соляной кислотой. Эта ужасная жидкая соль сначала бы разъела мои глаза и кожу, затем бы принялась за внутренние органы. Были случаи, когда в желудке убитого кашалота находили человеческий скелет. Все остальное было разъедено и растворено солью. Я стал благодарить Бога, что Он, по совершенно непонятной мне причине, сохранил мою жизнь.
- Не лучше ли лежать на дне морском, поедаемый рыбами-санитарами? Вдруг спросил я себя, положа руку на сердце.
- Не лучше, - ответил я сам себе, усмехнувшись. Я и в пасти кита остался неистребимым оптимистом.
- Зато у меня теперь появилась возможность лучше осознать мои победы и ошибки в жизни. И я наказан Богом вполне справедливо. Если бы я Его не ослушался, и поплыл бы туда, куда Он мне велел, ничего бы такого не случилось, - пробормотал я, пытаясь удержать свои зубы, чтобы они не стучали. Меня бил озноб.
Я был настолько убежден в том, что думал, что совсем забыл про другую опасность – попасть в костер, на языческий жертвенник. Три дня и три ночи я молился, думая, что это мои последние дни, и они мне даны для того, чтобы я достойно встретил смерть. Тем не менее, я просил Бога, чтобы Он дал мне возможность умереть так, чтобы меня погребли на родине близкие мне люди.
Внезапно, кита стали бить конвульсии. Мрачная камера, в которой я три дня пребывал как в аду, содрогнулась. Меня стало кидать из стороны в сторону, как осенний лист, сорванный с дерева ветром, я мог бы получить множественные ушибы от ударов при конвульсиях, которые сотрясали тело кита, но меня хранила неведомая благодатная сила.
И тут, при особенно сильном толчке, меня выплеснуло из тела кита на сушу. Я вылетел как пробка из горячих кроваво - темных недр на свежий воздух и упал ничком на белый морской песок.
Я долго лежал, не в силах пошевелиться, на горячем от солнца песке. Неподалеку затих тяжелораненый кит. Его подхватило приливом и унесло в открытое море, а меня подобрали жители этих мест и положили на носилки. Я узнал, что нахожусь подле города Ниневии, куда меня отправлял Господь на проповедь, а я ослушался Его.
Жители Ниневии стояли на коленях перед моим измученным телом и утверждали, что я посланник с небес. Я поднялся и сел, мой язык с трудом поворачивался во рту, но я стал говорить им о Боге. Я рассказал о том, что со мной случилось, как Бог спас корабль с моряками, а затем и меня.
Пораженные тем, что они увидели и услышали, ниневийцы предоставили мне самый лучший дом и пищу, но я был настолько слаб, что смог съесть только небольшой кусочек сыра и запить его сладким вином, разбавленным водой. Я много проповедовал, и жители Ниневии, осознав то, что я испытал,  отказались от своих языческих предрассудков и поверили в единого Бога.