Сережин дедушка

 Дед у Сережи был крещен в детстве, но в Бога не верил. Не верил с размахом, напоказ. Во время семейных разговоров о Церкви он от негодования краснел так сильно, что иногда казалось, будто от его лица вот-вот пойдет пар.

— Бога нет! — кричал дед, грохая кулаком по столу так, что в соседней комнате, в шкафу, звенела посуда.

По утрам дед тренировался с большой черной гирей, зимой купался в проруби, много ходил пешком и вообще, несмотря на свой возраст, был человеком сильным и здоровым. Они с Сережей дружили. Когда Сережа начинал говорить с дедом о Боге, тот хмурился и отвечал всегда одно и то же: «Молчи, а то поссоримся! Никакого Бога нет!».

И вот однажды дед заболел, что было совсем на него не похоже. Сережа с мамой возили ему в больницу фрукты и горячие щи в термосе. Дед сильно похудел, стал при ходьбе шаркать ногами. Когда мальчик спрашивал маму, скоро ли дедушку выпишут из больницы домой, она молча уходила к себе в комнату и долго плакала. Деду становилось все хуже. Сережа по вечерам молился Христу Спасителю, Пресвятой Богородице и целителю Пантелеимону, чтобы дедушка выздоровел, и его скорее отпустили домой. Когда в очередной раз они пришли в больницу, дед уже не вставал, только ссутулясь сидел на кровати. Сережа положил на тумбочку маленькую икону целителя Пантелеимона. Дед нахмурился. «Только бы не выкинул»,— подумал мальчик.

Когда они с мамой уже собрались уходить, дед вдруг сказал: «Позовите ко мне вашего батюшку Александра, мне с ним потолковать надо».

На следующий день к деду пришел отец Александр, и они долго наедине разговаривали. Батюшка вышел, как показалось Сереже, несколько расстроенным. А на следующий день деду стало совсем худо. Он снова позвал отца Александра и сказал, что хочет исповедоваться и причаститься. После Причастия дед лежал притихший, а потом надолго уснул.

Вскоре дед пошел на поправку, и через неделю его выписали домой. Перед выпиской доктор сказал маме, пожимая плечами: «Такого не бывает, но он выздоровел!».

После болезни дед снова стал по утрам тренироваться с большой черной гирей, зимой по-прежнему купался в проруби, а летом много работал на даче. Во время семейных разговоров о Боге он перестал краснеть, только, нахмурясь, вставал и уходил в другую комнату, но никогда больше не говорил, что Бога нет.

Рисунок Федора Гаазе