О грязи истинной и мнимой

Я стою у автовокзала города Переславля-Залесского. Вдоль забора лежат пустые бутылки, пластиковые стаканчики, бумага, мусор. Думаю: поставить бы мусорный бак, перекидать все туда — работы на полчаса. Но кому это нужно? А тут еще новый персонаж наших реалий — худющий молодой человек в рваной одежде и в изрезанных ножницами штанах. Ходит такой тип по Сельхозтехнике и ее окрестностям в последнее время. То ли юродивый, то ли просто не в себе… А его куда? Тоже в мусорный бак? «А что?! — скажут мне, — это же Россия! Такие уж мы!» А кто-то еще добавит презрительно: «Рашка…» — и выбросит из своего кабриолета на дорогу пустую пачку из-под сигарет…

И в самом деле, мы такие? И по-другому, без мусора, без грязи жить не умеем?!

Вспоминаю свое детство. Семипалатинск-21, закрытый военный городок, «ядерный щит страны». Каждое утро по улицам нашего городка проходил генерал Виноградов, начальник гарнизона, избирая для себя в очередной раз новый маршрут, а потом шел в радиорубку, и горожане утром слышали его голос: «На улице такой-то мусор, грязь. Дом на такой-то улице может гордиться своей территорией. Все обихожено…» К чему эти воспоминания? Мы свыклись с помойкой перед своим домом, в своем городе. Мы привыкли к тому, что к нам, русским, так относятся, но ведь генерал Виноградов тоже был русским человеком, и в нашем городке жили в основном русские люди. И там был порядок! Идеальный! Так, значит, дело не в национальной привязанности великороссов к хаосу и мусору, а в чем-то другом?! Вот ведь рядом с Сельхозтехникой расположен Федоровский женский монастырь. Захожу в него. Все обихожено, чистенько, травка скошена и цветочки орошаются. На дереве сидит гигантская «Божья коровка». Я встряхиваю головой, полно, не сон ли это про Солнечный город?! Нет, все нормально, насекомое пластмассовое и Незнайка здесь не причем. Из громкоговорителя около храма льются песнопения транслируемого на улицу богослужения. Мы в монастыре. Так в чем разница? Система другая? Как и в закрытом военном городке моего детства, где в основном жили военнослужащие? Может, дело в том, что Богу и Отечеству нужно просто служить? И так было всегда на Руси. Даже можно с уверенностью сказать, что это было девизом русских людей, пока их не разлучили с Богом. Пока от их Отечества не осталось только отчества… Став чужими на своей земле, в свои пустые дома наши соотечественники научились тянуть то, что «плохо лежит»: «все вокруг колхозное, все вокруг мое!» Так воры, укравшие у наших дедов Отечество, приучали и их быть ворами, приучали к тому, что к Отечеству (да и к Богу!) можно относиться потребительски. Сегодняшнее отношение большинства наших соотечественников к этой земле, так и не ставшей для них в полной мере своей,- потребительское. Сегодняшнее отношение многих наших соотечественников к Богу тоже потребительское, по принципу популярного в период распада СССР фильма «Ты мне — я тебе», то есть, языческое: « Я Тебе свечку пудовую, а Ты мне грех смертный простишь!» И это очень страшно и печально. Бог всеблаг и вседостаточен. Он ни в чем не нуждается и «всесожжениям не благоволит», как и свечкам пудовым. Грехами своими пудовыми это мы разрываем отношения с Ним, а не Он с нами. И это мы без Него ничего не можем, а он хочет от нас только одного, чтобы мы вспомнили, что мы — Его дети. И как Отец вернувшимся заблудшим детям Он и одежду первую нам отдаст, и перстень на палец, и в объятья Отчи заключит, и пир широкий устроит…А мы? Что можем мы? Служить ему... И служение Отечеству — это не строительство солдатами гаражей для прапорщиков, а реальная защита Родины, до крови, до смерти, когда приходят времена. Генерал Виноградов скорей всего был фронтовиком. Во всяком случае, фронтовиком был мой отец и всего его друзья офицеры из нашего городка. И у них было понятие чести и служения Отечеству. И отношение к солдату у них было не как к своему личному и бессловесному рабу, а именно как к той единице, без которой все миллионы и миллиарды — это только нули… А без этого служение — только прислуживание… «Служить бы рад! Прислуживаться тошно!» (А.С. Грибоедов)

Ну, а что она из себя представляет остальная Россия, без внутренней дисциплины Церкви и Армии? … Гитлер однажды в доверительном разговоре где-то ближе к 1943-му году как-то признался: «Я, нападая на Россию, ударом вышиб дверь… и столкнулся с глубоким и темным пространством…» После окончания пединститута на распределении я был ужасно рад, что попал в деревню. Я искренне недоумевал, почему мои сокурсники и сокурсницы спешили или забеременеть, или скорей уйти в Армию. И я никогда не забуду этого первого дня в первой настоящей деревне своей жизни и учительства, когда приехал посмотреть на нее (Шишкино, Плоскинского с/совета, Угличского района). Я ходил анахоретом вокруг деревни, не понимая самого себя, не зная, что меня ждет, весь в предчувствиях томных, как Ленский перед дуэлью. Я же ведь тоже в каком-то смысле вышиб дно бочки из своей сказочной жизни закрытого военного городка. Но я, в отличие от Гитлера, не столкнулся с глубоким и темным пространством, а встретил милых и родных сердцу людей. Меня приютили мои коллеги, учителя. Мы ужинали у них в доме подавленной с маслицем картошечкой с огорода, огородными помидорчиками и огурчиками. Покупными были только хлеб и колбаса вареная, ужасно дефицитная в то время. И я оценил их щедрый жест. Спать меня положили на купеческую пуховую перину на веранде, и чичиковские мухи (Н. В. Гоголь. «Мертвые души», глава 3: «Проснулся на другой день он уже довольно поздним утром. Солнце сквозь окно блистало ему прямо в глаза, и мухи, которые вчера спали спокойно на стенах и на потолке, все обратились к нему…») смело атаковали меня по утру, как своего старого знакомого… А потом я учительствовал. Два года в Шишкине, три года в Иваньково… И много чего было, что вспоминается мне на фоне этих размышлений о грязи истинной и мнимой. Вот хотя бы один человек, почтальон Горбачев Витя. Значимая фамилия, особенно с учетом того, что описываемые события происходили как раз во время пресловутой «перестройки». В отличие от своего всемирной известного кремлевского однофамильца, Виктор не имел жены Раисы Максимовны, которая перед телекамерами кормила с руки черных лебедей. Кажется, у него и вовсе не было жены. Он просто был сельским почтальоном: тарахтел на своем трижды убитом «Днепре» по трижды убитым сельским дорогам. Он и ко мне заезжал: то очередной томик Чехова привезет по подписке, то журнал. Скоро я узнал его нехитрую биографию. Был человек, как человек: закончил школу, отслужил, слесарил, пил. Что было, то было. А потом схлестнулся из-за русской правды-матки с местной царицей. Была такая, товарищ Репина, председатель с/с. Она и отправила его за правдой по точному адресу — в мужскую психушку. Не навсегда, а для вразумления. Вернулся оттуда Витя худющим и непьющим. Получил от благодетельницы своей должность почтаря и раздолбанный «Днепр». И ездит теперь эдакий громогласный верзила с васильковыми чистыми глазами мимо ржаного поля в васильках по обочинам в любую деревню, чтобы привезти посылочку дедушке, бандерольку внучку, письмо мамаше от сына из Афгана, пенсию старушке. А от людей что? «Витя, спаси тебя Бог!» И сколько раз ругала его заведующая почтой, мол, что ты, дын-дын такой, инструкцию нарушаешь, тебе нужно квиток людям доставить, а за посылкой,бандеролью, дын-дын, они сами должны в почтовое отделение прийти! Все без толку. Все Витя сам развозит, хоть ты кол теши на его упрямой башке. Но был у него и серьезный грех. Как начнет говорить: мат-перемат, где из русского языка только местоимения, предлоги с союзами, междометия и очень убедительные глаголы с впечатляющими суффиксами. Я приучил его не материться в моем доме. Витя блюл это священно, хотя каждый раз, теряя дар речи, хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Мой брат время от времени посылал мне из Москвы для поддержания моего деревенского духа посылки, и Виктор каждый раз привозил их мне, как и всем. Получая такую посылку, я открывал ее при нем и предлагал угоститься московскими дарами. Виктор краснел пунцово, как девушка, и всякий раз отказывался, торопясь уйти. И я никак не мог соотнести его громогласный мат с этой нежной застенчивостью, свидетельствующей о подлинной чистоте души. А потом понял: слова для него- это гласные с согласными, как тарахтенье мотоцикла, и худая наша жизнь, как наши дороги, а сам он, как и большинство его соотечественников- удивительно чистые, душевные и добрые люди, которые каждый вечер доверчиво, как саму правду-матку, смотря телевизор и слушают грязное вранье про себя («ватников») и про свою страну («рашку»). И снова понимают, что не для них эта страна и вообще эта жизнь…

Кто у нас герой? Не офицер, закрывший на учениях своим телом гранату, чтобы спасти неумелого бойца, а вековая дива, развлекающаяся с очередным своим еще более молодым супругом. Не врач, совершивший в экстремальных условиях и практически без соответствующего оборудования уникальную операцию, спасшую жизнь человека, а обоюдополый какой-нибудь Сережа Растеньев, выведший под объективы телекамер очередную «Транс-Мисс», которая в ближайшие несколько лет будет заполнять своими внушительными формами наш вакуумный глянец. Не полицейский, кинувшийся на капот уезжающего с места преступления Ашота Камазовича Небей-Уйду-Аглыева, а пошлые юмористы-пересмешники, переодетые в женщин, эпицентр юмора которых всегда находится ниже пояса. Не учитель, который на свою копеечную зарплату повез детей в древний монастырь, чтобы приобщить ребят к вечному, а выживший из ума «народный целитель», пьющий с восторгом перед телекамерой свою мочу…

Я живу в деревне. Я преклоняюсь пред тобой, русская деревня! Сюда точно не придет антихрист. Ему это не по зубам. И я мечтаю только об одном: остаток дней своих провести в глухой деревне. Знаю, там, если кто и живет, так это настоящие золотые люди. Истинное достояние нации, чище и выше золота. Деревнями на Руси не наказывали. Деревней, так уж повелось на Руси испокон, награждают! Помните, у Грибоедова: «Чин следовал ему, он службу вдруг оставил. В деревне книжки стал читать…»