Ловцы душ

В дождливый сентябрьский день по ухабистой дороге, справа и слева от которой тянулись унылые пустоши, окаймленные на горизонте траурной лентой хвойных лесов, медленно, словно крылатое насекомое, прибитое к земле непогодой, двигался автобус, серый от придорожной грязи и пыли, с вмятинами на боках. Вдруг он остановился. Водитель чертыхнулся. Некоторое время он сидел в кабине, пытаясь завести заглохший мотор. Однако все его усилия были напрасными — мотор прерывисто стрекотал и вновь замолкал. Тогда водитель выскочил из кабины…

— Черт возьми! — процедил сквозь зубы пожилой человек с обрюзгшим лицом и пробивающейся на подбородке темной щетиной. — Уже второй раз останавливаемся. Что за чертовщина?

При этих словах сидевший рядом с ним темноволосый худощавый юноша в круглых очках и болоньевой куртке с капюшоном словно очнулся от раздумий, в которые он был погружен всю дорогу, вскочил со своего места и вышел из автобуса. Некоторое время он обреченно смотрел, как водитель, яростно чертыхаясь, копается в моторе. А затем, несмотря на моросящий холодный дождь, быстро зашагал по дороге.

Вскоре автобус нагнал его. Водитель притормозил и даже дважды просигналил пешеходу. В самом деле, зачем топать на своих двоих, если можно ехать? Но юноша упрямо шел вперед, словно не замечая никого и ничего вокруг. В самом деле, нельзя, чтобы из-за него пострадали другие. Это все из-за него… они пытаются его остановить. И потому он должен идти один. Только бы дойти!

* * *

За три недели до этих событий тот же самый черноволосый юноша в очках (назовем его Сергеем) сидел у окна в кресле с выцветшей темно-зеленой обивкой, старательно пришивая к новенькой куртке самодельную эмблему студенческого сельхозотряда «Медик Севера». Иглой он орудовал столь же старательно, сколь и неумело, из чего явствовало — шить ему приходилось нечасто. Наконец он сделал последний стежок и расправил ткань, чтобы полюбоваться на дело рук своих. Пожалуй, кривовато вышло, ну да ничего, сойдет. Завтра он отправится в путь, который впервые в жизни выбрал сам.

* * *

Сергей Бусыгин с детских лет ощущал свою ущербность. Ведь, в отличие от своих сверстников, он почему-то жил не у папы с мамой, а у бабушки Клавдии Степановны, в старом деревянном доме на окраине города Михайловска. Мама, Галина Ивановна, навещала его лишь время от времени. Иногда она привозила подарки, больше годившиеся девочке, чем мальчику: шоколадные конфеты в пестрых фантиках, фарфоровую собачку, коробку цветных карандашей или книжку с картинками. Гладила Сережу по голове, наказывала слушаться бабушку. И вновь исчезала, как минувший день. Что до отца, то Сережа никогда его не видел. А бабушка была не настроена рассказывать о нем. «Уехал он», «много будешь знать — скоро состаришься» — слышал от нее Сережа в ответ на вопросы о своем отце. В таком случае, оставалось лишь набраться терпения и ждать, когда папа вернется. То-то будет радости, когда они наконец-то встретятся!

Когда Сереже было лет шесть, бабушка заболела. Несколько дней она еще пыталась бодриться, твердила, что все это от усталости и скоро пройдет, явно пытаясь убедить в этом саму себя. Пока однажды утром, не сумев надеть тапки на распухшие ноги, не промолвила со спокойствием обреченной:

— Похоже, пришло мне время в иные края собираться. Эх, Сережка, Сережка, не дорастила я тебя… Что ж теперь с тобой будет…

В тот же день бабушку отвезли в больницу, а плачущего Сережу увела к себе соседка Раиса, накормила, напоила чаем с вареньем. И при этом все причитала: «ах, жалкий ты мой, да на кого ж ты теперь останешься-то?»

Но недолго пришлось Сереже пробыть у участливой соседки: вечером на такси приехала Галина Ивановна и увезла сына к себе домой. К бабушке Сережа больше не вернулся. Потому что Клавдия Степановна прямо из больницы ушла в дорогу дальнюю, невозвратную, которая суждена каждому из нас, и никто ее не минует… Поначалу Сережа горевал по бабушке, пока новые впечатления не заставили померкнуть воспоминания о ней. Что ж, как говорится, дело забывчиво…

Надо сказать, что теперь Сережино житье стало куда вольготней, чем у бабушки — никто не поучал его уму-разуму, никто не стращал всевозможными бедами и напастями, ожидающими тех, кто озорничает и не слушается старших. Матери просто-напросто не было дела до Сережи. Ибо в сердце ее безраздельно царил другой человек.

* * *

Сережа познакомился с ним в первые дни житья у матери. Однажды зимой, когда он играл в коридоре, воздвигая из обрезков досок, которыми Галина Ивановна топила печь, многоэтажный дом, вроде того, что строили на соседней улице на месте снесенных одноэтажных домишек, в дверь кто-то постучал. Надо сказать, что покойная Клавдия Степановна никогда не запирала на замок входную дверь своей квартиры — лишь на ночь загораживала ее импровизированным засовом из кованой железной кочерги.

— Да чего у меня брать-то? — отмахивалась она, когда дочь или соседи корили ее за доверчивость и беспечность. — Мешок да горшок — кому оно нужно? А может, человек с какой бедой придет, а дверь-то на замке. Где это видано — от людей на замок запираться! Не по-людски это…

После этого неудивительно, что, едва услышав стук в дверь, Сережа со всех ног бросился открывать. За порогом стоял высокий осанистый мужчина лет пятидесяти, в пыжиковой шапке, с крупными чертами лица и бровями, в которых поблескивали нити седины. Сережа сразу догадался, кто это. И с радостным криком бросился к незнакомцу:

— Мама! Папа пришел! Папа!

Мужчина отпрянул.

В следующий миг мать коршуном налетела на Сережу, схватила его за шиворот, словно нашкодившего щенка, и втолкнула в комнату. Лязгнул замок. И Сережа оказался взаперти.

От неожиданности он даже не заплакал — просто сидел на полу, ероша и снова приглаживая ворс пушистой ковровой дорожки. А за дверью ворковала мать:

— Извините, Глеб Андреевич… Не обращайте внимания… Проходите на кухню… он нам не помешает…

Снова лязгнул замок, и мать вошла в комнату, держа в руках Сережину одежду: пальто, шапку и валенки.

— Одевайся и иди гулять. — вполголоса скомандовала она. — Придешь, когда позову.

Немного подумав, она добавила:

— Вот, возьми на мороженое.

При виде поблескивавшей в материнской руке пятидесятикопеечной монеты, Сережина обида сменилась изумлением. Это же целое богатство! Хватит не только на мороженое, а, пожалуй, и на шоколадку. Впрочем, что шоколадка — съел, и нет ее. Лучше купить коробку солдатиков. Вон, все мальчишки в соседних домах играют в войну, чем он хуже других? Да они от зависти лопнут, когда завтра он покажет им своих новых солдатиков! Может, тогда они позволят ему играть вместе с ними…

Вот ведь, не было счастья, да несчастье помогло!

* * *

…Маминого гостя звали Глебом Андреевичем Колосовым. Впрочем, чаще его почтительно величали профессором Колосовым. Он был известен не только в Михайловске, но и в столице. Мало того — даже за границей, куда по нескольку раз в год выезжал на всевозможные научные конференции и симпозиумы. В Михайловском мединституте профессор Колосов заведовал кафедрой госпитальной хирургии. На той же кафедре работала ассистентом мать Сережи. Впрочем, Галину Ивановну связывали с профессором Колосовым не только кафедральные дела… Ведь каждый раз, когда он приходил к ним в гости, мать отправляла Сережу гулять. Ему позволялось вернуться домой лишь после ухода маминого знакомого… или друга, как она его называла при Сереже.

Чтобы скоротать время, Сережа часами играл во дворе. Чаще — в одиночестве, забравшись на крышу сарая. Потому что отношения со сверстниками у него не заладились — они считали Сережу слабаком и трусом. Ведь он боялся червей и пауков и обходил за версту любую шавку, едва заслышав ее лай. Кому нужен такой друг?

Вдобавок, Сережа был одиночкой по натуре. Книги, игрушки, пылкое воображение заменяли ему общество сверстников. Бывало, он часами бродил по соседним улицам, заходя в магазины и рассматривая содержимое витрин и прилавков. Во время этих походов он иногда находил мелкие монетки, а однажды весной откопал в тающем снегу под газетным ларьком целый рубль и тут же потратил найденное сокровище на марки, которые он в ту пору собирал.

Но чаще Сережу можно было встретить в библиотеке. То была крупнейшая детская библиотека Михайловска: с отделами для дошколят, школьников младших и средних, а также старших классов, и тремя читальными залами, где на полках и на стеллажах стояли чудесные книги: сказки, приключения, фантастика. Сережа часами просиживал в библиотеке за книгами, читая… нет, проглатывая их одну за другой. И в мечтах уносился в иные времена, страны и миры, открывал их, сражался за правду и защищал слабых. О, чудные книги, уносящие нас за грань череды ничтожных дней, которую мы привычно именуем жизнью! В мире книг и собственного воображения Сережа был героем.

Но в реальной жизни Сережа, робкий мальчик, воспитанный женщинами, как говорится, плыл по течению. А Галина Ивановна загодя решила судьбу сына: разумеется, он станет врачом. Благо, дети медиков имели преимущества при зачислении в мединститут.

Вступительные экзамены Сережа сдал без труда. И, в отличие от многих своих однокурсников, подпавших под так называемый «отсев», а проще говоря, исключенных из института за плохую успеваемость или плохое поведение, успешно проучился весь первый, самый трудный год учебы. Мало того, со второго полугодия стал получать не обыкновенную стипендию, а повышенную, так называемую «ленинскую». Возможно, потому, что по многолетней привычке, продолжал держаться в стороне от однокашников, предпочитая студенческие вечеринки и посиделки в обществе гитары и бутылки обществу учебников, приборов и анатомических препаратов.

Надо сказать, что институтские преподаватели, у которых учился Сережа, относились к нему иначе, чем к его однокашникам. Казалось, они приглядывались к нему, не делая выводов вслух. Лишь однажды преподавательница кафедры нормальной анатомии, Алла Ивановна Мурцева, одинокая пожилая женщина с волосами, выкрашенными в огненно-рыжий цвет, прокуренным голосом и не по-женски грубыми манерами, наблюдая, как старательно Сережа препарирует на трупе мышцы голени, глубокомысленно произнесла:

— Из вас, молодой человек, может выйти хороший хирург. Сразу видно — наследственность…

Сережа вздрогнул, и едва не выронил из руки скальпель. Потому что он ненавидел хирургию. И виной тому был профессор Колосов.

* * *

Надо сказать, что сам профессор Колосов неплохо относился к Сереже — время от времени интересовался его успехами в учебе, а, завидев у него в руках книжку, любопытствовал, что именно он читает, показывая при этом собственное знакомство с этой книгой. Но при этом в его тоне чувствовалась снисходительность взрослого, забавы ради ведущего глубокомысленную беседу с дитятей. Что до матери Сережи, то та буквально боготворила профессора Колосова, с восторженным придыханием произносила его имя и яростно набрасывалась на каждого, кто позволял проявить хоть малейшее непочтение к нему. Казалось, ей было невдомек, как за глаза зовут ее соседи… Увы, при сыне Галины Ивановны они не стеснялись произносить эти слова, звучащие зло и хлестко, как пощечина. И Сереже было стыдно за мать и за себя… по правде сказать, больше за себя, чем за мать. Ведь матерей не выбирают. В то время как Галина Ивановна сама избрала себе такую судьбу. Как, впрочем, и профессор Колосов. В таком случае, почему Сережа должен отвечать за последствия этого выбора наравне с ними? В самом деле, почему?

Тем не менее, до поры до времени Сережа безропотно сносил свое положение сына профессорской любовницы. И, даже став студентом, послушно уходил из дому, когда к его матери приходил профессор Колосов. Однако двусмысленная фраза о наследственности, брошенная преподавательницей анатомии, стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Целый день он пробродил по улицам, пытаясь успокоиться. И явился домой уже затемно, мрачнее тучи.

— Где ты шлялся? — недовольно спросила Галина Ивановна, встревоженная не столько долгим отсутствием сына, сколько тем, что сегодня профессор Колосов обещал наведаться к ней после работы, да так и не пришел. С чего бы вдруг? Он еще никогда не нарушал своего слова…

— Тебе-то что? — вскинулся Сергей. — Ты же и так меня из дому выпроваживаешь, как только он приходит.

Хорошо зная характер матери, он ждал взрыва ярости, а то и пощечины. Но вместо этого она холодно и презрительно бросила:

— Не твое дело. Это первое. А второе… Знаешь, чем отличается жена от любовницы?

Сергей оторопел. И это говорит его мать?! Вдоволь насладившись смятением сына, Галина Ивановна продолжила:

— Жена — это, когда женщина связывает себя с мужчиной навсегда и задарма. Что ж, любовь зла… Зато любовница продает себя задорого. Если бы не профессор Колосов, жили бы мы сейчас в бабкиной халупе. Квартиру-то эту мне он выбил. И на свою кафедру устроил — кем бы я сейчас была, кабы не он? В лучшем случае, рядовым хирургом в какой-нибудь больнице, если вовсе не в деревне. Да если хочешь знать, и ты благодаря ему в институте учишься. Глеб Андреевич тебя туда поступил.

— Может, мне из-за него и ленинскую стипендию дали? — съязвил Сергей, потрясенный откровениями матери.

— А ты думал иначе? — усмехнулась Галина Ивановна.

Это окончательно добило Сергея. Выходит, и он соучастник той бесчестной сделки, которую его мать заключила с профессором Колосовым. Ведь благодаря ей он и в институте учится, и ленинскую стипендию получает… Но разве это честно? Разве тому учили его любимые книги? Что же делать?

По примеру героя недавно прочитанной повести «Проба на твердость», восставшего против мещанской идеологии, царившей в его семье, бросить институт и пойти в рабочие? А то и вовсе уехать далеко-далеко, в тайгу, на ударную стройку, стать передовиком, получить за свой доблестный труд орден… Пожалуй, так будет лучше. Завтра же он пойдет в деканат и подаст заявление о том, чтобы его отчислили из института! Он не нуждается в благодеяниях профессора Колосова!

Впрочем, не зря говорят, что утро вечера мудренее. И что робость своим дрожащим голоском способна усыпить возмущенную совесть. Назавтра Сергей передумал бросать учебу. В самом деле, зачем торопиться? А вдруг у него ничего не получится? Пожалуй, прежде нужно подготовиться к новой жизни, полной лишений и трудностей. И для начала по осени съездить «на картошку» вместе со своими однокурсниками. Правда, в прошлом году его по состоянию здоровья освободили от сельхозработ. Но теперь он поедет туда наравне с остальными студентами. Плевать на диагнозы и медицинские справки! В его годы люди убегали из дома и совершали подвиги, меняя ход истории. Чем он хуже героев любимых книг?! И, если кто-то считает его рохлей и маменькиным сынком — пусть убедится — это не так!

* * *

Совхоз «Красногорский», в котором предстояло работать Сергею и его однокурсникам, находился в пятидесяти километрах от Михайловска, на берегу Северной Двины. Местность в этих краях выглядела весьма живописно — у подножия невысокого пологого холма раскинулись совхозные поля. Над ними, на холме, виднелась деревня, а еще выше, на самой вершине холма высилось каменное здание с остовами пяти куполов на крыше. С первого взгляда Сергей понял — это бывшая деревенская церковь, судя по ее виду, давным-давно заброшенная. Рядом с ней стоял большой дом, похожий на барак, с двумя входами — справа и слева. Туда-то и поселили студентов — в одну половину — девушек, в другую — парней.

Разумеется, первым делом решено было отметить новоселье. Послали гонца к девушкам. Тем временем долговязый рыжеволосый парень из восьмой группы, тот самый, что в минувшем учебном году занял второе место на студенческом конкурсе политической песни, исполнив по-английски хит Пита Сигера «Where have all flowers gone»¹, извлек из чехла гитару и стал настраивать ее, мурлыча под нос какую-то легкомысленную, явно не советскую, мелодию. Кто-то извлек из рюкзака бутылку водки, затем еще одну… И вот уже по рукам пошли эмалированные кружки с водкой, зазвенели струны гитары, чей-то голос затянул песню, которую тут же подхватили другие.

«Люди идут по свету —
Им, вроде, немного надо —
Была бы прочна палатка,
Да был бы нескучен путь…»

Сергей пытался пить и подпевать, однако и то, и другое выходило плохо: он еще ни разу в жизни не пробовал водки, а слова песни были ему совершенно незнакомы. Неудивительно, что он все больше чувствовал себя чужим и чуждым этим парням и девушкам с раскрасневшимися лицами, пьяно хохочущим и нестройно горланящим песню за песней. И ему вдруг захотелось домой, в привычную тишину и одиночество, к любимым книгам. И зачем он только поехал сюда? Решил изобразить из себя героя… где ж теперь его дутый героизм? А ведь это — только начало… Что же делать?

Кое-как выбравшись из круга участников пьяной пирушки, Сергей направился к выходу. Выйдя на крыльцо, он уселся на ступеньку и подставил пылающее лицо свежему прохладному ветерку. И вдруг…

* * *

— Ты что тут делаешь?

От неожиданности Сергей вздрогнул и обернулся. В дверном проеме, как картина в раме, стояла Света Шумилова, бойкая красивая девушка из их группы. По правде сказать, Сергей давно украдкой заглядывался на Свету. Ведь, как поется в студенческой песне, «кто до третьего семестра не нашел себе невесту, разве тот мужчина?» Вот только Света не замечала его. Еще бы! Ведь у нее не было недостатка в поклонниках, по сравнению с которыми Сергей смотрелся как невзрачный серый воробей среди гордых могучих орлов. И вдруг… что за чудо! Нет, все-таки не зря он поехал на картошку. Теперь главное — показать Свете, что он не хуже тех парней, с которыми она дружит. Да что там — лучше их!

— Зачем ты ушел? — продолжала любопытствовать Света.

— Да так… Погулять решил. — небрежно бросил Сергей.

— Понятно… — усмехнулась девушка. — Что ж, пойдем, погуляем.

— А как же они? — Сергей мотнул головой в сторону полуоткрытой двери, из-за которой доносился нестройный гул голосов.

— Да ну их! — презрительно фыркнула Света. — Им там без нас весело. Ишь, как горланят!

— А куда пойдем?

— Да хоть туда! — девушка махнула рукой туда, где на вершине холма стояла заброшенная церковь. Как она и предполагала, этот простак ничего не заподозрил. Что ж, в таком случае, ее план сработает. Наконец-то!

* * *

Света Шумилова была девушкой практичной и целеустремленной. С детских лет она усвоила — в мире царит жестокий закон борьбы за существование. Первый памятный урок этой борьбы она получила, когда была еще маленькой девочкой. В тот день ее мать затеяла большую стирку, а затем пошла во двор, чтобы вывесить сушиться выстиранное белье. Света увязалась за ней. И вдруг увидела, как у крыльца их черный кот Барсик играет с пойманной мышью: то подбрасывает ее вверх, то бьет когтистой лапой. В какой-то миг мышь сделала отчаянную попытку убежать, однако кот настиг ее…

— Мама, мама! — закричала Света. — Смотри, он мышку мучает! А ну, отпусти ее сейчас же! Вот я тебя!

Но мать даже не обернулась в ее сторону. Тем временем кот прокусил мыши шею и продолжал игру с уже мертвой жертвой.

— Мама, он ее загрыз! — плакала Света.

— А тебе-то что? — хладнокровно ответила мать. Нашла, кого жалеть! В этом мире всегда так — сильный поедает слабого, а умный — глупого. Вот и ты не будь слабой, не будь глупой, не то пропадешь. Нам с тобой надеяться не на кого, только на самих себя. Ясно?

Много раз потом Света слышала от матери эти слова вперемежку с сетованиями на то, как хорошо живут другие люди. И все больше верила им. В самом деле, разве мать не права? Вон какие туфли у ее одноклассницы Катьки: белые, лаковые — хоть смотрись в них, как в зеркало! А фартуки у нее не просто с лямками, как у других, а на лямках еще и оборки нашиты. Хорошо Катьке — у нее мать в универмаге продавщицей работает. Достанет дочке любой наряд, хотя смотрится Катька в этих нарядах, как корова в сарафане. Эх, почему одним везет, а другим — наоборот?!

А у Людки мама — врач. Это еще лучше: ведь врачам больные чего только не дарят, даже конфеты и шоколад, которые им с мамой не по карману. Сколько раз на переменах достанет Людка из ранца шоколадку, и жует на зависть всем. Ну да ничего! Когда Света вырастет, то тоже станет врачом. И заживет на хуже других, а даже лучше. Ведь она своего ни за что не упустит. Плевать на слабых и глупых!

Правда, поступить в мединститут с первого раза Свете не удалось: не хватило необходимого количества баллов. Однако к тому времени она хорошо усвоила принципы борьбы за существование. Узнав о том, что младшие и средние медработники пользуются привилегией при поступлении в мединститут, Света устроилась санитаркой в городскую больницу. И проработала там целый год, увидев мир медицины не со стороны — изнутри. Это не отбило у нее желания поступать в мединститут. Однако теперь Света поняла: мало получить диплом врача. Главное — любой ценой остаться работать в Михайловске. Вот только как это сделать, если каждый выпускник мединститута обязан три года проработать в деревне? Впрочем, кто хочет, тот добьется. Она что-нибудь придумает…

Еще не окончив первого курса, практичная Света уже придумала, как она это сделает. Все проще простого. Надо всего-навсего выйти замуж. Поклонников у Светы было хоть отбавляй, благо, красотой ее судьба не обделила. Однако она не спешила с выбором. Потому что искала не красивого, не умного, ни даже богатого, а выгодного жениха. В итоге, когда первый курс был уже на исходе, она приметила невзрачного однокурсника Сережу Бусыгина, слывшего тихоней и зубрилой. Правда, он был ленинским стипендиатом… Но главное состояло не в этом, и даже не в том, что мамаша этого студента преподавала на кафедре госпитальной хирургии. По всеобщему мнению, отцом этого юноши был сам профессор Колосов, известный ученый, человек влиятельный и с большими связями. Разумеется, всесильный профессор устроит будущее своего внебрачного сынка… и его жены. Вот только как женить на себе этого парня, если на уме у него, похоже, одни книги? И все-таки время от времени Света ловила на себе его взгляд… Следовало лишь дождаться благоприятного случая.

И вот случай представился. Теперь она добьется своего. Может ли быть иначе?

* * *

Сергей едва поспевал за Светой. И догнал ее лишь у самой церкви.

— Смотри-ка! — воскликнула Света. — Тут открыто! Давай зайдем, поглядим!

Не дожидаясь ответа, она юркнула в полутемный дверной проем. Сергей последовал за ней, как нитка за иглой.

В церкви было полутемно и сыро. Пахло прелыми овощами и плесенью. Судя по всему, руководство совхоза использовало бывший храм в качестве овощехранилища. И сейчас, пользуясь последними погожими днями, его проветривали и просушивали перед тем, как наполнить свежесобранными овощами с совхозных полей.

— Фу-у… — поморщилась Света, оглядываясь по сторонам. — Ничего интересного… Пойдем отсюда!

В это время Сергей, стоя у входа, разглядывал полустертые остатки стенной росписи. Что за странное изображение! Весы, на одной из чаш которых, сложив руки на груди, стоит крохотная человеческая фигурка. Справа — крылатый юноша в старинных одеждах, а слева — черное уродливое существо, похожее на животное, но с крыльями, как у летучей мыши, держа в руке кочергу, тянет вниз чашу весов со стоящим в ней человечком. Что все это значит?

— Смотри, здесь лестница! — донесся до него голос Светы. — Давай посмотрим, что там!

По правде сказать, Сергею совершенно не хотелось лезть неведомо куда. Однако ради Светы он был готов на все. И потому первым стал карабкаться вверх по деревянной лестнице, стараясь не вслушиваться в предательский скрип ступенек под ногами… Вскоре впереди забрезжил свет и Сергей оказался в небольшом помещении с круглыми окнами, под самый потолок заваленном старыми досками, ящиками, ржавыми ведрами без донышек и ручек и тому подобным хламом. Как видно, это был церковный чердак. Посреди него находилась деревянная лестница без перил, еще более крутая, чем так, по которой только что поднялся Сергей. Лестница вела вверх. Значит, они прошли лишь половину пути…

Подойдя к окну, юноша провел пальцем по стеклу, чтобы стереть густой слой пыли. И увидел внизу длинный дом, где ему предстояло прожить целый месяц, а за ним — избы селян и совхозные поля. Какая красота! Пожалуй, стоит подняться еще выше — когда еще ему удастся обозреть окрестности с высоты церковной колокольни?! Все-таки не зря он оказался здесь!

В этот миг из люка над полом показалась растрепанная голова Светы. Сергей протянул ей руку и помог выбраться наружу. Девушка едва держалась на ногах. Что с ней? Впрочем, все понятно — дальняя дорога, новые впечатления — от всего этого немудрено устать. Довольно приключений! Свете нужно отдохнуть. А потом он отведет ее назад.

Осторожно поддерживая девушку под руку, Сергей уложил ее на сундук, прикрытый дырявой мешковиной, подложив ей под голову свою куртку. Вдруг Света открыла глаза, и прошептала:

— Сережа…

Ее тихий голос звучал нежно и призывно, как музыка. Сергей склонился над ней, руки Светы обвились вокруг его шеи, а ее губы… Первый раз в жизни Сергей целовал девушку, первый раз испытывал то чувство, которое подчиняет себе и разум, и волю человека, делая его рабом могучего, страстного желания. И вдруг…

Света вскрикнула, и с быстротой, весьма неожиданной для человека, только что бывшего в обмороке (если конечно, обморок этот был не притворным) соскочила с сундука.

— Что с тобой? — встревожился Сергей.

— Почем я знаю? — буркнула Света. — Там что-то острое…

Сергей сорвал мешковину, и увидел под ней какие-то тряпки. Впрочем, когда он извлек из ящика одну из них, то понял — это ветхие одежды, сшитые из ткани, напоминающей парчу. Подобные одежды Сергей видел в кино и на книжных иллюстрациях — в них облачались священники. Так, а это что такое? Ржавые оклады от икон… промасленные медные цепочки… А вот торчит осколок какой-то чашечки из цветного стекла… похоже, это разбитая лампадка. Теперь понятно, обо что укололась Света. Опа-на! Да тут и книги, и даже какие-то тетради… Интересно, что в них?

Сергей наугад раскрыл одну из тетрадей. И увидел строки, написанные крупным, корявым почерком:

«Я, раба Божия Домнушка, во святую Великую Пятницу умом ходила во град Ерусалимский, и там видела сколько мук претерпел Спаситель за нас грешных. Оплеваний трижды по тридесять раз, столько же и заушений. Да бичеваний сто двадцать. И пролил Он за нас Своей Пресвятой крови шестьсот капель, да четыреста капель пота кровавого в саду Гефсиманийском…»

— Белиберда какая-то… — подумал Сергей. Однако в этот миг до него донесся голос Светы:

— Глянь, что я нашла!

— Что нашла?

— Вон, смотри! Слушай, а вдруг там деньги спрятаны?

На самом дне ящика виднелся небольшой сверток, обернутый в пурпурный бархат. Сергей извлек его наружу, подбросил на ладони…

— Бумага!

— А-а… — разочарованно протянула Света. — Всего-то…

Однако Сергей заинтересовался находкой. Ведь мало того, что она была завернута в бархат, но еще и перевязана витым серебряным шнуром. А какой узел! Он никогда в жизни не видел ничего подобного. Похоже на перевернутую пятиконечную звезду. И не лень же было кому-то накрутить такой узел!

В этот миг…

— Слышишь? — испуганно прошептала Света. — Там внизу кто-то ходит…

Сергей прислушался…

— Да нет там никого! — успокоил он Свету. Однако в этот миг и ему послышалось, что внизу кто-то ходит. Впрочем, что в том удивительного? Двери настежь, заходи любой. Странная, однако, походка у этого человека. Топает, как лошадь…Туп-туп-туп… Похоже, вместо одной ноги у него деревяшка, как у Джона Сильвера из «Острова сокровищ». Нет, скорее, это цоканье копыта. Туп-туп-туп… или это испуганно бьется его сердце? Откуда этот страх? Кто там ходит внизу? Кто?

— Похоже, он понял, что мы тут… — прошептала Света, дрожа, как осиновый лист. — А вдруг он сюда поднимется и нас увидит… Что тогда будет?

— Ничего не будет! — нарочито громко, чтобы заглушить голос собственного страха, сказал Сергей. — Ну, зашли и зашли, ничего такого тут не делали, ничего не сломали. Так ему и скажем, если что. Идем!

С этими словами он первым шагнул вниз, в полутемный лестничный люк, машинально засунув в карман куртки найденную рукопись. Света последовала за ним, уже не думая ни о чем, кроме одного — только бы поскорее уйти отсюда. И зачем ее только понесло сюда? Думала, здесь лучше всего удастся… Ан нет! Экая досада!

Что до Сергея, то в это время он думал совсем о другом — если понадобится, он будет защищать Свету, окажись там внизу хоть сам черт.

Именно поэтому они не удивились, когда внизу не оказалось ни души. Там были лишь нарисованные на стенах крылатые люди и черные рогатые существа, взвешивавшие на черных весах крохотную человеческую фигурку. Да ветер, который гулял по заброшенному храму, скрипя полуоткрытой дверью, гудя в высоте, под самым куполом, там, где еще можно было разглядеть полустертый лик Господа Вседержителя…

* * *

Казалось бы, после стольких приключений за день Сергей в ту ночь должен был бы спать, как убитый. Однако ему не спалось. Да и как тут было заснуть, если с одной стороны до него доносился храп, с другой — скрип кровати, с третьей — те отрывистые звуки, которые непроизвольно издает во сне плотно поевший человек… А потом, когда Сергей уже начал засыпать, он вдруг ощутил на себе чей-то пристальный, изучающий взгляд. Едва сдержавшись, чтобы не закричать от страха, юноша открыл глаза… сквозь оконное стекло на него глазела яркая полная луна, словно удивляясь, отчего он так испуган, и чем именно. Сергей встал и подошел к окну, чтобы приоткрыть форточку, и увидел на ночном небе черный силуэт заброшенной церкви. В какой-то миг ему даже показалось, что на колокольне мелькнул огонек… впрочем, разум Сергея тут же взял верх над его воображением — с какой стати? Нет там никого. Я же сам там был и все видел…

Тут-то Сергей и вспомнил о находке с церковного чердака и извлек из кармана куртки таинственный сверток. Что же все-таки в нем находится? Любопытно взглянуть, тем более, что при такой яркой луне хоть книгу читай. А ему все равно не спится. Осторожно, чтобы не повредить хитроумного узла, Сергей снял шнур, развернул бархатный лоскут… То, что он увидел, повергло его в разочарование.

Это была пачка школьных тетрадок в косую линейку с напечатанными на задних страницах обложек таблицей умножения, метрической системой мер и весов, а также клятвой пионеров Советского Союза. Тетради были сшиты между собой бордовыми ирисовыми нитками. Раскрыв одну из них, Сергей почувствовал, как на него пахнуло серой. Но что это? Убористая вязь строк поблескивает в лунном свете, словно чернила еще не успели высохнуть… Да и чернила ли это? Похоже, что это кровь…

Призвав на помощь все свое мужество, Сергей провел пальцем по бумаге. Она была совершенно сухой. Мысленно коря себя за трусость, недостойную комсомольца, Сергей улегся на свою койку и начал читать:

«Немилостивые судари и сударыни! Темой моей первой лекции будет человек, как объект нашего воздействия…»

В следующий миг буквы на странице пришли в движение, а затем с резвостью блох запрыгали перед глазами Сергея. Он закрыл глаза…

* * *

Когда Сергей открыл их вновь, то увидел, что находится в одной из аудиторий Михайловского медицинского института. В той самой аудитории, где у них проходили занятия по истории КПСС. В самом деле, вот доска на стене, а над ней — деревянное панно с портретом Ленина и цитатой, которую Сергей помнил назубок: «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», вот невысокая трибуна для преподавателя… На трибуне стоял заведующий кафедрой истории КПСС профессор Смуров, которого студенты за глаза прозвали «комиссар Жюв». Ибо оный профессор поразительно напоминал героя известной французской комедии про Фантомаса — такой же низкорослый, суетливый, болтливый и страстно одержимый идеей… Пожалуй, только в этом профессор Смуров отличался от комиссара Жюва. Жюв фанатично верил в то, что наконец-то поймает Фантомаса. Профессор Смуров фанатично верил в грядущую победу коммунизма, ради приближения которой он заставлял студентов до одури корпеть над трудами основоположников оного и целыми страницами заучивать наизусть «Манифест коммунистической партии» и брошюру «Ленин о молодежи». Что ж, фанатики всех мастей скроены по одному лекалу. Разница лишь в мелочах.

Разумеется, в аудитории профессор Смуров был не один. Тут же за столами сидели студенты, внимательно слушая его лекцию. Ба, похоже, это их группа! Как жаль, что он видит все нечетко, словно в тумане!

Но что это? По мере того, как туман перед глазами Сергея рассеивался, видимое им все меньше походило на реальность. Возможно, именно поэтому он с таким любопытством разглядывал то, что сейчас представало его глазам. Хотя зрелище это было не из приятных. В самом деле, над доской вместо портрета вождя чернела какая-то омерзительная и страшная образина. Рядом с ней багровела надпись, сделанная готическим шрифтом: «…будете, как боги, знающие добро и зло»². А в стоявшем за трибуной черном рогатом существе со злобными, поблескивающими, как угли, глазками, с трудом угадывался забавный «комиссар Жюв». И все-таки Сергей готов был поклясться — он уже где-то видел этого типа. Вот только где именно?!

— Темой моей первой лекции будет человек, как объект нашего воздействия. — вещал лектор голосом, резким и визгливым, как скрип железа о стекло. — Но что есть человек?

— Жратва! — раздалось с первых рядов. Сергей вгляделся и увидел перед собой черные мохнатые спины, хвосты, рогатые головы. Что за чудеса? Кто это? Куда это он попал?

— Человек человеку волк! — подхватил писклявый голосок слева от Сергея, там, где на занятиях обычно сидела Света. И увидел там черное мохнатое существо с рожками и хвостиком, на котором красовался розовый капроновый бантик. Существо ерзало и подпрыгивало на стуле, как отличница, стремящаяся обратить на себя внимание учителя. Возможно, именно поэтому Сергей счел эту тварь не столько мерзкой, сколько забавной…

— Глупцы! — рявкнул лектор, и хвостик вертлявого существа испуганно задрожал. — Смотрите в корень! Я спрашиваю вас — что есть человек? Червяку понятно, что он — еда… Но я имею в виду не это. Что есть человек, яко помниши его? Так вот, усвойте самое главное: человек это творение Вражие³. В этом наши представления о человеке сходятся с концепцией Врага и Его служителей. Разумеется, мы, бесплотные духи, были созданы раньше, чем люди. Что до человека, то общеизвестно, что Враг создал его из праха земного под конец творения мира. И, тем не менее, этот последыш Его творения уступает нам лишь немногим⁴. Поскольку Враг сотворил человека по образу и подобию Своему.

Не буду подробно объяснять вам, что это значит. Замечу лишь, что по вопросу: «каковы свойства Вражия образа в человеке?» среди людей не существует полного единомыслия. Поэтому вы при необходимости сможете использовать это в своей практической деятельности. Для нас нет ничего забавнее, чем стравливать между собой людей одной и той же веры. Гордыня и непоколебимая уверенность в собственной правоте в сочетании с ненавистью — поистине дьявольская смесь! И ведь при этом они уверены, что ратуют за истину! Ха-ха-ха!

Лектор расхохотался. Однако звуки, разнесшиеся по аудитории, даже отдаленно не напоминали смех. Они были похожи на карканье вороны над найденной падалью. В них звучала не радость, а то злобное торжество, что именуют злорадством. Им вторило тихое угодливое «хи-хи-хи»… похоже, студенты решили поддержать преподавателя. Или, скорее, угодить ему.

Вдруг хохот стих. И преподаватель, как ни в чем не бывало, продолжил лекцию:

— Тем не менее, я назову вам несколько аспектов так называемого образа Вражия в человеке, из которых мы можем извлечь пользу для себя. К таковым относятся разум и свобода выбора. А также — любовь. При надлежащем подходе к нашим подопечным…

— Эй, вставай! — раздалось вдруг откуда-то сверху. Сергей поднял голову и в глаза ему хлынул ослепительный свет. Он зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел над собой своих однокурсников. Один из них, а именно комсорг их группы Дима Артюхов, тормошил его за плечо.

— Хватит валяться, вставай! На работу пора!

И Сергей, вскочив с кровати, стал торопливо натягивать на себя брюки, рубашку, свитер… Только бы его не сочли маменькиным сынком и лентяем!

(продолжение следует)