Страницы
Наступил 1988 год, тысячелетний юбилей крещения Руси. В воздухе носилось чувство перемены в отношении к Церкви в нашем безбожном государстве. Во всяком случае, пресса стала активно муссировать тему: отмечать или не отмечать эту дату? Большинство выступлений было за то, чтобы не отмечать: мол, это дело церковников, а государству до таких событий, как крещение Руси, по барабану.
Вдруг, как гром с ясного неба для наших властей, международная организация ЮНЕСКО принимает решение праздновать крещение Руси как событие всемирного значения в ста странах мира. Тут сразу в Кремле зачесались, и чаша весов стала склоняться в пользу участия государства в праздновании юбилея.
То ли в феврале месяце, то ли в другое время — сейчас точно не помню — выхожу я под вечер из регистратуры Казанского собора во двор, подходят ко мне трое молодых людей и спрашивают: где можно увидеть отца настоятеля? В это время вышел настоятель протоиерей Алексей Машенцев, и я его подвел к ним.
— Какие проблемы, молодые люди? — спрашивает он.
— Мы хотим пригласить Вас в научно-исследовательский институт сельского хозяйства, — отвечают они, — чтобы Вы выступили в нашем молодежно-дискуссионном клубе.
А надо оговориться, что публичное выступление священника вне стен храма было запрещено законом. За это можно было лишиться регистрации уполномоченного, тогда уж ни в какой епархии Советского Союза не устроишься. Отец Алексий это прекрасно знал, поэтому он, дипломатично сославшись на нехватку времени, отказал молодым людям. Те отошли явно огорченные. Не меньше их расстроился и я — такая возможность, о которой мы и мечтать не могли. И я решился — была не была. Дождавшись, когда отойдет отец Алексий, я догнал молодых людей и говорю:
— Я тоже священник и могу у вас выступить.
Они обрадовались, обступили меня. Я спрашиваю:
— На какую тему я должен выступать?
— На тему тысячелетия крещения Руси, — отвечают они.
Я еще им один вопрос задал, который меня все же волновал:
— С руководством вашего института этот вопрос согласован? Они беспечно махнули рукой:
— А зачем? Сейчас гласность и перестройка.
— Хорошо, — говорю я, — это ваши проблемы, имейте только в виду, что со своим начальством я этот вопрос буду согласовывать.
— Согласовывайте с кем хотите, — отвечают они. На этом мы и разошлись, предварительно договорившись о времени моего прихода.
Я действительно решил подстраховаться и пошел в областную администрацию к уполномоченному по делам религии за разрешением. Надо отдать должное, что на уполномоченных Волгограду везло. Волгоградская область была, наверное, единственной, где строились сразу три храма: в селе Ахтуба, в городе Фролово и в городе Михайловка. Естественно, такое просто не могло быть без участия уполномоченных. Так, например, в Саратовской области, где была основная кафедра Архиепископа, не могли добиться строительства хотя бы одного храма, потому что уполномоченный там был, по выражению многих, «сущий зверь». Если он увидит в городе идущего ему навстречу священника, то непременно перейдет на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться: так он ненавидел священников. В Волгограде в то время был уполномоченным Бунеев Юрий Федорович, бывший моряк-подводник. Несмотря на то, что он был недавно назначен на эту должность, он уже успел завоевать у духовенства глубокое уважение. В нем не было никакого чванства и зазнайства. В общении он был прост, искренен и доступен, любил пошутить, прекрасно пел и был человеком начитанным. Мы с ним сразу сошлись на почве любви к книгам. Он мне помог купить тогда страшно дефицитную двухтомную энциклопедию «Мифы народов мира». Юрия Федоровича я повстречал в коридоре администрации, он куда-то спешил, и я на ходу стал объяснять ему ситуацию. Не знаю, насколько он вошел в ее суть, только он махнул рукой: иди, мол, если зовут.
Я тщательно подготовился к выступлению и в назначенное время пришел к институту. У входа меня встретил комсорг института, какой-то весь растерянный.
Поздоровались, он говорит:
— Ой, батюшка, что тут было! Как узнали о Вашем намечающемся выступлении, все начальство на ушах который день стоит. Звонят постоянно, то из КГБ, то из райкома, то из горкома партии с одним вопросом: кто вам позволил живого священника пригласить в государственное учреждение?
Тут я не удержался и вставил реплику, перефразировав известную американскую поговорку насчет индейцев: мол, хороший священник — мертвый священник. Комсорг говорит:
— Вы шутите, а мне не до шуток, уже выговор влепили, думаю, этим не отделаюсь. Но отменять уже поздно, объявления висят, все в институте знают, в актовом зале народу собралось — не протолкнуться, а Вас начальство просит предварительно к ним в кабинет зайти.
Поднимаемся мы на лифте, заходим в просторный кабинет, вижу: ходят по кабинету дядечки солидные, жужжат, как потревоженные шмели, а как меня увидели — жужжать перестали, стали подходить здороваться. Комсорг их всех по очереди представляет: это наш директор, это его зам, это парторг института, это профком. Я им руки жму, а сам уж запутался: кто есть кто. Вдруг все расступаются, выплывает дядечка приятной наружности при галстуке и мне торжественно представляют его:
— А это наш главный религиовед области: Николай Николаевич (фамилию уже, к сожалению, не помню).
Жмет он мне руку: здрасте, мол, тезка Ваш и почти что коллега. Директор всех пригласил присесть к столу, и парторг открыл совещание: как, мол, будем проводить встречу, ведь дело необычное, не каждый день священник в институт приходит, какой у нас будет регламент этой встречи? Тут все сразу зажужжали: да, вот именно, какой регламент? Каждый из сидящих произнес этот вопрос, не давая при этом на него ответа. Один я сидел и молчал, и тут все вопросительно посмотрели на меня.
— Какой регламент нужен — я не знаю, мне все равно, дадите выступить — я выступлю.
Тут инициативу в свои руки взял парторг. Он встал и решительно сказал:
— Значит так, товарищи, вначале выступит Николай Николаевич, затем батюшка, и его выступление снова замкнет Николай Николаевич, — при этом он наглядно продемонстрировал, как это будет, сомкнув с хрустом пальцы обеих рук в замок.
Я представил себя между двумя клешнями огромного краба, который смыкает их на мне, так что мои кости с хрустом ломаются, и содрогнулся. Но, посмотрев на добродушно улыбающегося Николая Николаевича, которому отводилась роль этого ужасного краба, я сразу успокоился. Всем решение парторга пришлось по душе, они вторили ему, как эхо: да, да, батюшка, а замкнет его Николай Николаевич.
