Добрый Свет...

Пробка

«...У нас есть одна матушка. Иногда она не говорит, а лает. Когда это случается, никто не обращает на нее внимания, как будто это не матушка говорит, а собачка лает за окном — лает собачка и ладно, а матушка вроде и не причем. Она полает, полает, устанет лаять впустую и вновь заговорит по-человечески...» — так, однажды, за вечерним разговором мне описали одну сестру. Описали и забыли. И я вроде забыла, только невольно, встречаясь с этой сестрой, опускала глаза и проходила мимо. Благо — сталкивались мы не часто. Пока в один день не оказались вместе в одной машине — матушка за рулем, а я рядышком. Была осень, дождливый день. И мы застряли в пробке.

«Сама не знаю, почему все считают меня злой? — глядя на дорогу, начала матушка. — Я вовсе не злая, может, у меня лицо такое...строгое... Я вроде и не говорю ничего, никому плохого не делаю, а людям кажется, будто я злая...» Я смущенно опустила глаза. Она продолжала, как будто не мне говорила, а рассуждала сама с собой: «Вот смотрю на нашу Зою — она как Солнышко. Ведь такая больная и столько у нее забот и хлопот, а все время улыбается, и всем доброе слово скажет, внимание уделит, а о себе и своей боли — ни словечка. Или мать Фамарька — все время все для других, спокойная такая, мирная, и всем с нею хорошо, все успокаиваются рядом с ней...А ко мне люди и подойти боятся. Отчего так?» Спросила она и тут же ответила — " Наверное, это дар такой особенный — быть добрым. Надо об этом у Бога просить. Я и прошу. Только иногда думаю — а может, мне и не полезно, чтобы меня все любили? Правда, ведь так, я хоть сокрушаюсь о чем-то, плачу даже порой... И потом, нам, чтобы научится монашеской жизни, не надо ни к кому привязываться, а так выходит, что я и одна всегда.. Может, это к лучшему, а? ...надо с батюшкой поговорить, спросить у него..." Взглянула на меня. «Улыбаешься? Прости, я тебя отвлекаю, наверное. Сел человек в машину, наверное, в дороге помолиться задумал, а я тут болтаю...Но ведь я не со зла. А ведь не злая, правда...Веришь мне?»

«Верю» — ответила я.

Она улыбнулась. Мы, наконец, выбрались из пробки.

Евлампия

«Меня зовут ЕВ-ЛАМ-ПИЯ! ЕВ-ЛАМПИЯ. От слова Лампочка. Благой свет обозначает, запомнила?» — старенькая инокиня, повязанная в простой белый хлопковый платочек с голубыми цветочками и с накинутой на плечи шерстяной вязаной шалью, добро улыбалась мне и, действительно, была похожа на Лампочку: лицо светлое, гладкое, обрамленное седыми пушистыми волосами, лучезарные глаза. — «Когда Владыка, как звать его забыла, меня постригал, я Катериной была. Ой, как я плакала...Он говорит, постригается раба Божия инокиня ЕВЛАМПИЯ, и ножницами щелк, а я под ножницами заревела: „Батюшка, что за имя такое...“ „Не нравится?“ — удивился он после пострига. „А как же нравится-то... Что же это я... Лампой буду?“- плачу, а он — „А ты-то кто? Лампа и есть“ — Вот я и Лампа — ЕВЛАМПИЯ». Она аж прищелкнула языком, выговаривая свое имя, но по ней было видно — не от досады, от удовольствия. «А знаешь, ихнее житие-то, святой моей и брата ее? Я потом про них узнала, когда поняла, что все — ничего не поделаешь, быть мне Лампой и все тут, стала читать про святую Евлампию. Я тебе расскажу! У нее брат был, тоже Евлампий. Вот смотри — мне тут сестры альбом сделали» — открывает старый бархатный альбом, где на каждой странице вклеены картинки-иллюстрации из жизни святых. — «Так вот брат и сестра они были, чудно так — Евлампий и Евлампия звались. Двойняшки, наверное. Евлампий, глянь, пошел в город за хлебом, а увидел, что ведут на казнь христиан, и за них вступился. Тогда и его, Евлампия-то, на пытки тоже повели. А сестрица-то его, то бишь Евлампия моя, узнала, да к нему прибежала. Я, говорит, христианка, как брат мой. Вон, она как брата любила — не побоялась ни мук, ничего. Им приказывают — отрекитесь от Христа, нашим идолам поклонитесь. А они, ой хитрые! — в храм пришли, ихней, идольский, да как плюнут на идолов и как крикнут Един Бог Христианский и все идола в раз попадали, да разрушились. Вон-оно-вера какая! Ну и их пытали, конечно...Евлампию, брату-то, потом голову срубили, а моя — вон смотри ее за косы к дереву — у нее косы-то длинные, как у меня в молодости были, да кверх ногами... И она померла тоже, Евлампия моя...» Мать Евлампия замолчала, призадумалась, картинки своей святой рассматривает, головой покачивает, в глазах слезинки сверкают, как звездочки. «Да, вот-те и брат с сестрой...Но я рада, что я ЕВЛАМПИЯ! правда, сначала, как плакала я — не хочу быть Лампой, и долго запомнить не могла свое имя — ЕВЛАМПИЯ — но, смотри — какая хорошая, я рада, так рада, да...» Они тихонько улыбалась и светилась, точно — Лампочка. Так я ее и помню, нашу мать Евлампию, Добрый Свет. Она почила 29 мая в день Всех Святых.

Две лепты

К нам в храм приходит бабушка — старенькая-старенькая, маленькая-маленькая, худенькая-худенькая бабушка. В цветастом платочке кирпичиком и легеньком пальтеце. Приходит бабушка на каждую службу, подходит к Свечному Ящику. Широко улыбается бабушка, протягивает две монетки и торжественно произносит: «Мне ДВЕ БОЛЬШИЕ!» — И Ящик дает ей самые-самые большие, самые-самые медовые, самые-самые мягкие и ароматные, самые лучшие свечи. И пусть цена у этих свечей меньше всех остальных, и пусть сами свечи такие же как бабушка коротенькие и тоненькие, и даже пускай другие прихожане берут такие свечи и ворчат: «А что они у вас такие маленькие, небось, гореть-то им пять минут?!» В руках у нашей бабушки — самое настоящее богатство. ДВЕ БОЛЬШИЕ свечи, что, верю, могут осветить весь наш храм и людей в нем на целую Вечность.