Страницы
Волошин признавал, что начиная с 1917 г. его тематическая палитра изменилась, но считал, что «подошел к русским современным и историческим темам с тем же самым методом творчества, что и к темам лирическим первого периода». Однако разница есть. Стихи о революции и гражданской войне писал поэт, больно задетый обрушившимися на страну событиями, и человек, глубоко и объемно мыслящий. Стихи эти отвечали душевным потребностям людей и в одном, и в другом стане, затрагивали в них наиболее чувствительные струны. Волошину удалось в «расплавленные годы» гражданской войны найти такую точку зрения, которая была приемлема и для белых, и для красных, удалось духовно встать «над схваткой»:
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
(«Гражданская война», 1919)
В основе этой позиции была религиознось поэта. Именно религия во все времена учила оценивать события в перспективе вечности. «Примерявший» в молодые годы все мировые религии, западные и восточные, Волошин под конец вернулся «домой», к православию. Снова и снова обращался он к судьбам русских религиозных подвижников, создав в последний период жизни поэмы «Протопоп Аввакум», «Святой Серафим», стихотворения «Сказание об иноке Епифании» и «Владимирская Богоматерь». Поэтому его статья «Вся власть патриарху» (в газете «Таврический голос» от 22 декабря 1918 г.) была не желанием ошарашить обывателя, как трактовал это Вересаев, а попыткой указать единственный, по его мнению, возможный способ примирения. Недаром к этому выводу пришел в то же самое время И. Эренбург (стихотворение «Как Антип за хозяином бегал», 1918). Но для реализации этого призыва многомиллионные массы должны были предпочесть свои материальные интересы, за которые прежде всего и шла борьба, духовным. Что всегда было по плечу лишь единицам…
Тем не менее, как уже было сказано, эти «нереальные» призывы находили отклик в душах людей. Стихи Волошина белые распространяли в листовках, при красных их читали с эстрады. Волошин стал первым поэтом Самиздата в Советской России: начиная с 1918 г. его стихи о революции ходят «в тысячах списков». «Мне говорили, что в Восточную Сибирь они проникали не из России, а из Америки, через Китай и Японию», — писал сам Волошин в 1925 г. в «Автобиографии». И готовый к тому, что в грядущих катаклизмах «все знаки слижет пламя», он надеялся, что «может быть, благоговейно память// Случайный стих изустно сохранит…» («Потомкам», 1921).
Сложнее обстоит дело со статьями Волошина о революции: перед ними «редакции периодических изданий» захлопнулись наглухо. А в этих статьях и в цикле поэм «Путями Каина» Волошин проявил себя как вдохновенный мыслитель и пророк. Мысли эти, правда, вынашивались им в течение всей жизни — но теперь, в экстремальных условиях, приобрели черты злободневной насущности. В основе большей их части лежало неприятие «машины» — технической цивилизации основанной на слепой вере в науку, на первенстве материальных начал над духовными, на вещизме. Не отрицая привлекательности многих достижений цивилизации (скорости передвижения, комфортабельности жилищ, увеличения урожаев), поэт ставит вопрос: какой ценой достаются эти блага человеку и, главное, куда вообще ведет этот путь?
Пар послал
Рабочих в копи — рыть руду и уголь,
В болота — строить насыпи,
В пустыни —
Прокладывать дороги;
Запер человека
В застенки фабрик, в шахты под землею,
Запачкал небо угольною сажей […],
Замкнул Просторы путнику:
Лишил ступни
Горячей ощупи
Неведомой дороги…
(«Пар», 1922)
В результате человек «продешевил» дух «за радости комфорта и мещанства» и «стал рабом своих же гнусных тварей». Машины все больше нарушают равновесие отношений человека с окружающей средой. «Жадность» машин толкает людей на борьбу за рынки сбыта и источники сырья, — ведя к войнам, в которых человек — с помощью машин же! — уничтожает себе подобных. Кулачное право — самое гуманное! — сменилось «правом пороха», а «на пороге» маячат «облики чудовищных теней», которым отдано «грядущее земли» (Волошин писал это, имея в виду «
Один из немногих поэтов, Волошин увидел в теории классовой борьбы «какангелие» («дурная весть» в переводе с древнегреческого), «новой враждой разделившее мир». Всегда выступавший против «духа партийности», как направленного на удовлетворение частных и корыстных интересов, он считал неправомерной и «ставку на рабочего». Ставить следует на творческие силы, полагал он: «на изобретателя, организатора, зачинателей».
Революцию Волошин принял с открытыми глазами, без иллюзий: как тяжкую неизбежность, как расплату за грехи прогнившей монархии (а по слову Достоевского, «каждый за все перед всеми виноват»). «Революция наша оказалась не переворотом, а распадом, она открыла период нового Смутного времени», — определил он летом 1919 г. Но одновременно, в психологическом отношении, Россия представила «единственный выход из того тупика, который окончательно определился и замкнулся во время Европейской войны» («Россия распятая», 1920). Очень рано Волошин увидел роковую судьбу русской интеллигенции — быть «размыканной» «в циклоне революций» («Россия», 1924). И, по сути, предсказал сталинизм, еще в 1919 г. предрекая России единодержавное и монархическое правительство, «независимо от того, чего нам будет хотеться» («Русская революция и грядущее единодержавие»). В статье «Россия распятая» (1920) поэт пояснял: «Социализм сгущенно государственен по своему существу»; поэтому он станет искать точку опоры «в диктатуре, а после в цезаризме». Сбылось и предсказание Волошина о том, что Запад, в отличие от России, «выживет, не расточив культуру» («Россия», 1924).
Разумеется, и Волошину случалось ошибаться в своих прогнозах и оценках. Думается, прекраснодушием было неприятие Волошиным Брестского мира, в котором он исходил из верности России союзническому долгу по отношению к Франции, Англии, Сербии. Ставя выше всего долг чести и совести государства, поэт забывал о реальных людях в окопах, которые не начинали войну, но вынуждены были платить собственными жизнями за чужие интересы. Показательно, что в дальнейшем он сам признал, что большевики были правы — и в его стихотворении о Брестском мире «нет необходимой исторической перспективы и понимания» («Россия распятая», 1920).
Иногда Волошина явно «заносило» в погоне за парадоксами, в вечном стремлении обнаружить новый, непривычный аспект
Эта свобода была неотъемлема от гражданского и человеческого мужества поэта. Он всегда был готов ко всему, что пошлет судьба, и 17 ноября 1917 г. так сформулировал свое отношение к ее превратностям: «Разве может быть
Все это полностью соответствовало волошинскому кредо:
В смутах усобиц и войн постигать целокупность.
Быть не частью, а всем: не с одной стороны, а с обеих.
Зритель захвачен игрой — ты не актер и не зритель,
Ты соучастник судьбы, раскрывающей замысел драмы.
В дни революции быть Человеком, а не Гражданином:
Помнить, что знамена, партии и программы —
То же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома.
Быть изгоем при всех царях и народоустройствах:
Совесть народа — поэт. В государстве нет места поэту.
(«Доблесть поэта», 1925)
Не слишком ли сильно сказано о государстве? Но напомним: государство — не страна! — орудие политической власти, механизм принуждения и ограничения. А первейшее условие поэзии — свобода, неподконтрольность…
Волошин рано осознал свою особость и свою обреченность на одиночество. «В вашем мире я — прохожий,// Близкий всем, всему чужой» — это сказано в 1903 г. Через десять лет он предрек:
Бездомный долгий путь назначен мне судьбой…
Пускай другим он чужд… я не зову с собой —
Я странник и поэт, мечтатель и прохожий…
(«Как некий юноша в скитаньях без возврата…», 1913)
И наконец, в 1915 г., в пламени «мирового пожара», определил:
Один среди враждебных ратей —
Не их, не ваш, не свой, ничей —
Я — голос внутренних ключей,
Я — семя будущих зачатий.
(«Пролог», 1916)
Еще в 1902 г. Волошин написал: «Жизнь — бесконечное познанье.// Возьми свой посох — и иди». Всю жизнь он оставался верен этому завету. В программном стихотворении 1917 г. «Подмастерье» он прозревает испытания «бездомного, долгого» пути своего духа.
Душа твоя пройдет сквозь пытку и крещенье
Страстною влагою,
Сквозь зыбкие обманы
Небесных обликов в зерцалах земных вод.
Твое сознанье будет
Потеряно в лесу противочувств,
Средь черных пламеней, среди пожарищ мира.
Твой дух дерзающий познает притяженье
Созвездий правящих и водящих планет…
Но есть ли у этого странствия цель и конец?.. Цель поэта — стать из подмастерья Мастером. Таковым он становится, лишь обретя мудрость сознания и мужество духа.
Когда же ты поймешь,
Что ты не сын земле,
Но путник по вселенным,
Когда поймешь, что человек рожден,
Чтоб выплавить из мира
Необходимости и разума —
Вселенную Свободы и Любви, —
Тогда лишь Ты станешь Мастером.
Дневники Волошина наряду с его письмами и позволяют с наибольшей достоверностью проследить «странствие» его души: формирование мировоззрения, зачатки творческих импульсов, человеческие контакты…
Первый свой дневник поэт начал еще гимназистом. 12 октября 1892 г. он записал: «Я сюда собираюсь записывать все,
Пороху хватило лишь до начала 1894 г.: 31 января была сделана последняя запись. Этот дневник еще вполне детский. В 1900 г., путешествуя с тремя другими студентами по
Но лишь весной 1904 г. дневник становится для Волошина насущной потребностью: он пишет регулярно, помногу — и через
«История моей души». Ответственная задача! Связано это начинание с двумя моментами внутренней жизни
Чувство… Оно поначалу безответно. Маргарите Васильеве 22 года, она хороша собой, талантлива (занимается живописью пишет стихи), но мужчина, любовь — оставляют ее равнодушной. А точнее, отталкивают. О совместной с Волошиным поездке в
Читая дневник Волошина 1904 г., нельзя не заметить его обостренное внимание к сексу. В разговоре с
Начиная понимать, что у Маргариты Васильевны его чувственное (нормальное!) влечение не найдет поддержки, Максимилиан Александрович начинает подсознательно готовить себя к неизбежности выбора: или пол — или искусство. Конечно, он еще надеется на благоприятный исход этого поединка (а кульминация его — в будущем, 1905 г.), а пока благодарно впитывает вдохновения, дарованные ему Парижем, живет полной жизнью души и духа. Впечатления (частично зафиксированные в дневнике) постепенно преображаются в стихи: «В дождь Париж расцветает…», «Старые письма», «Рождение стиха», переводы из С. Малларме, Эмиля Верхарна,
Вдохновляющими были и встречи с
Дневник будет продолжаться в 1905 г., затем прервется на год. Осложнение отношений с Сабашниковой снова толкнет к бумаге: с 1 марта 1907 г. «История моей души» будет продолжена. Уже нерегулярные, но еще подробные записи ведутся в 1908 и 1909 гг. С
В издании 1991 г. (М.: Книга; сост. 3. Давыдова и В. Купченко) «История моей души» печаталась с купюрами; здесь этот «главный» дневник поэта воспроизводится полностью и с исправлением ряда неразобранных прежде слов. Впервые публикуются: дневник 1901 — 1903 гг., «дорнахский» дневник 1914 г. (Волошин вел его в записной книжке), «Записи психоанализа» 1926 г. (с материалами о самом раннем детстве, всплывшими из подсознания) и «Биографическая канва» 1931 г.
_____________________________________________________
* Владимир Петрович Купченко — один из исследователей личности и творчества Максимилиана Волошина, был директором
Библиография работ
