Джазовая импровизация на тему псалма для философа и девяти переводчиков
Нынешнее обращение к творчеству Пауля Целана (1920 — 1970) продолжает обширную публикацию, помещенную в двенадцатом номере «ИЛ» за 1996 г. в рубрике «Портрет в зеркалах». Ее составитель Б. Дубин отмечал тогда «странное недобытие, руинное на-три-четверти-отсутствие крупнейшего и, несомненно, поворотного лирика второй половины уходящего века» в нашем отечественном литературном пространстве. С тех пор положение сильно изменилось. Фигура Целана обретает плоть, его присутствие в русском поэтическом и философском контексте становится все более ощутимым. В 1998 году в Киеве вышел первый сборник Целана на русском языке в переводе Марка Белорусца. В 1999 году в московском журнале «Контекст-9» (№ 4) опубликованы 11 стихотворений Целана в переводе Ольги Седаковой. Пауль Целан, немецкоязычный еврей из Буковины, переживший заключение в гетто, принудительные работы и гибель родителей в концлагере, вечный беженец, блестящий переводчик русской и французской поэзии, покончил с собой в Париже. Его судьба вобрала в себя трагедию ХХ века, его голос — голос пережившей эту трагедию европейской поэзии. Стало общим местом вспоминать в связи с Целаном вопрос немецкого философа Адорно: «Возможна ли поэзия после Освенцима?»
В начале посвященной поэтике Целана книги «Поэзия как опыт», отрывок из которой приведен ниже, видный французский философ, переводчик и исследователь Гёльдерлина и Ницше Филипп Лаку-Лабарт пишет:
«Массовое уничтожение людей — невозможная возможность, невыносимая, потрясающая будничность нашего времени. Сколько ни посыпай голову пеплом, нам от этого не уйти. Этот темный фон затопил весь мир, превратив жизнь в несусветную мерзость. Ничто не может вырваться из этой черной тени времени, избежать раковой опухоли, пожирающей все живущее: личности и народы… Вопрос, которым я задаюсь, таков: смог ли Целан поставить не себя, а нас перед лицом „всего этого“? Способна ли вообще на это поэзия и если да, то какая, какого рода поэзия?»
Целан — лучший переводчик на немецкий язык Мандельштама, глубокое родство с которым он неоднократно подчеркивал. Название одного из сборников Целана «Роза Никому» — прямая цитата из Мандельштама. В этом сборнике есть стихотворение, всегда привлекавшее особое внимание читателей, переводчиков, истолкователей. Это знаменитый «Псалом», гениальная попытка нового осмысления триады Бог — Мир — Человек. Вся поэзия Целана и «Псалом» как ее чистая квинтэссенция — это всеобъемлющий вопрос о смысле. Вопрос без ответа (если таким ответом не становится молитва). Да и смысл вопроса одновременно предельно ясен и предельно невыразим. Ассоциативная ткань стихов, синтаксическая и даже грамматическая недоговоренность, похожие на сжатые пружины паузы — все это заставляет переводчика, если он не хочет сделать мертвую ксерокопию, пользоваться собственными ассоциациями, наполнять пустоты по собственному «подразумению». Вот почему перевод Целана — огромное искушение.
На сегодняшний день, насколько нам известно, существует девять русских переводов «Псалма», предлагающих разные и подчас исключающие друг друга прочтения. Вслед за поэтическими вариациями помещен философский комментарий Филиппа Лаку-Лабарта. Впрочем, не столько комментарий, сколько импровизация на тему… Говоря о манере Лаку-Лабарта, О. Аронсон называет ее «непрямой коммуникацией», когда «некоторые образы и темы провоцируют философа даже не на рассуждения, а на предъявление собственных образов». Иначе говоря, это джазовая манера. Так что текст Лаку-Лабарта нельзя рассматривать как расшифровку, разъяснение Целана, это тоже поэтическая интерпретация, с которой можно соглашаться или не соглашаться.
Н. Мавлевич
PSALM
Niemand knetet uns wieder aus Erde und Lehm,
niemand bespricht unsern Staub.
Niemand.
Gelobt seist du, Niemand.
Dir zulieb wollen
wir bluhn.
Dir
entgegen.
Ein Nichts
waren wir, sind wir, werden
wir bleiben, bluhend:
die Nichts, — die
Niemandsrose.
Mit
dem Griffel seelenhell,
dem Staubfaden himmelswust,
der Krone rot
vom Purpurwort, das wir sangen
uber, o uber
dem Dorn.
(«Niemandsrose», 1963)
Псалом
Никто нас не вылепит больше из глины, никто.
Никто не хранит наш прах.
Никто.
Благословен будь, никто.
Тебе на счастье
цветем мы,
тебе
навстречу.
Никто
были мы, и остались, и будем,
расцветая, ничем;
розой никому, розой
никому.
Наш
светлый грифель души
в пыльных пустых небесах
выводит
пурпурную нить песни
над терниями,
над шипами.
Перевод Виктора Топорова
(«Иностранная литература», 1974, № 5)
Псалом
Никто не вылепит нас вновь из земли и глины.
Никто не станет хранить наш прах.
Никто.
Храни же свято заветы, Никто.
Ради тебя
распускается
алый бутон.
Навстречу тебе.
Ничто
мы есть, были и будем,
Мы, сущие и цветущие:
Роза-Никто, Роза-
Ничто.
Это поет
светлое сердце —
пестик, опыленный пустынным небом,
багряный цветок
с лепестками пурпуровых слов,
поет и всегда
над, о, над
шипами.
Перевод Игоря Болычева
(В кн.: «Золотое сечение». Австрийская поэзия XIX -XX веков в русских переводах». М., 1988)
Псалом
Никто нас не лепит вновь из глины.
Никто наш прах не осудит.
Никто.
Так слава тебе, Никто!
Во имя твоей любви
мы расцветаем
тебе навстречу.
Ничто
были мы, есть и будем.
Мы вечно цветем.
Мы Ничто,
дикая роза.
Мы —
с пестиком светлой души,
с тычинками смутного неба,
с пурпурными лепестками
слова.
Его мы поем
о наших шипах — о! —
о терниях наших.
Перевод Владимира Леванского
(В кн.: «Золотое сечение». Австрийская поэзия XIX -XX веков в русских переводах. М., 1988)
Псалом
Никто не замесит нас вновь из земли и глины,
никто не прославит наш прах.
Никто.
Благословен будь, Никто.
Тебя ради мы расцветаем,
в ожиданье
встречи с тобой.
Ничем
Мы были, стали и будем.
Пребудем мы, расцветая:
розой небытия,
ничейною розой.
С пестиком,
светлым, как дух,
с тычинкой, яростной, как гроза,
с венчиком, алым
от пурпурного слова,
что мы запели
над купиною,
над купиной.
Перевод Грейнема Ратгауза (1990)
Псалом
Кто лепит нас вновь из земли и глины? Никто.
Кто слово свое произносит над нашей перстью?
Никто.
Славься, Никто.
Ради тебя мы
цветем.
Тебе
в ответ.
Ничто —
вот чем были мы, чем
пребываем, чем будем, цветя:
роза ничто, роза
твоя, Никто.
Роза,
чей пестик светится светом души,
тычинка пуста пустотой небес,
венчик ал
от багряного слова, пропетого нами
над — о, над
шипом.
Перевод Марка Гринберга
(«Иностранная литература», 1996, № 12)
Псалом
Никто не вылепит нас больше из земли и глины,
никто не скажет о нас, пыли.
Никто.
Восславлен будь, Никто.
Ради тебя мы
хотим расцветать.
Навстречу
тебе.
Ничто были мы, есть мы и будем
всегда, расцветая:
розой-Ничто, розой-
Никому.
За-
вязью душевно светлой,
пыльцою небесно пустынной,
венчиком рдяным
от слова-раны, что возвещали мы
над, о, над
тернием.
Перевод Марка Белорусца
(В кн.: Пауль Целан. «Стихотворения». Киев, 1998)
Псалом
Некому замесить нас опять из земли и глины,
некому заклясть наш прах.
Некому.
Слава тебе, Никто.
Ради тебя мы хотим
цвести.
Тебе
навстречу.
Ничем
были мы, останемся, будем
и впредь, расцветая:
Из Ничего —
Никому — роза.
Вот
пестик ее сердечно-святой
тычинки небесно-пустые
красный венец
из пурпурного слова, которое мы пропели
поверх, о, поверх
терний.
Перевод Ольги Седаковой
(«Контекст -9», 1999, № 4)
Псалом
Никто не замесит нас вновь из глины и праха,
никто не заговорит сосуд.
Никто.
Так славься же ты, Никто!
Из любви к тебе
мы цветем.
Тянемся
тебе навстречу.
Ничем
были мы, есть и будем,
отцветая:
как дикая роза.
С пестиком тонкой души,
небесной бесприютностью тычинок,
алой короной
из пурпурных слов, которые пели мы
над шипами,
о, над шипами.
Перевод Сергея Морейно (1999)
Псалом
Нас вновь из глины и из праха не вылепит Никто,
и не благословит земную персть —
Никто!
Хвала Тебе, Никто!
Тебя возлюбим
И да предстанем
пред Тобой
в цвету.
Вот мы — ничто —
так было, есть и будет, —
цветок небытия.
Вот —
роза Никому.
В ней пестик —
светлый перст души,
тычинок прах из пуст-небесья
и красный венчик —
пурпур слова, что мы пропели,
о, над самым
над острием шипа.
Перевод Натальи Мавлевич (1999)
