Омилия

Недолговечна память о былом
У тех, кто, не имея основанья,
Себя считает центром мирозданья,
Заигрывая с пошлостью и злом.

Недолговечна память о былом
У тех, кто вдалеке от осознанья:
Где дискомфорт, где боль, а где – страданье…
И шаток мир, не помнящий о том,

Чем пахнет смерть под вражеским огнём,
Как хоронить друзей под стоны неба,
Как дорожить обычным ясным днём, –
Считать богатством тонкий ломтик хлеба.

9.09.2010 г.
 

В глубине души Сережа не верил, что папе дадут отпуск летом. Уже который год случалось так, что в самый последний момент начальство переносило папин отдых с лета на зиму. Тогда папа, придя с работы, прямо с порога говорил: «Солнце светит и палит — в отпуск едет замполит; на дворе январь холодный — в отпуск едет Ванька взводный». Мальчик понимал из сказанного лишь то, что отпуск переносится на январь и поехать куда-нибудь летом всей семьей не получится… Но в этот раз папа, придя с работы и разуваясь у порога, вместо того чтобы произнести свою пословицу, протянул Сереже сложенную прямоугольником дорожную карту. Это могло означать лишь то, что они, наконец, отправляются всей семьей в долгожданное путешествие.

Что за дом уютный?
Сухо в нем, тепло.
Угадать не трудно –
Беличье дупло.

Там играют детки,
Ушки вверх торчат:
У хозяйки белки –
Пятеро бельчат.

Из травы и шерсти
У бельчат кровать,
Мать покормит, вместе
Всех уложит спать,

Сказку им расскажет,
Песенку споет,
Отдохнуть приляжет
От своих забот. 

   Единственная непокорная часть Володи - шевелюра. Во всем остальном он являет собой образец смирения и возведенной в высокую степень деликатности. Даже на занятия он приходит со значительным запасом времени, чтобы уж точно никого не заставлять себя ждать.
   Сегодня ему, как и всем его товарищам, предстоит большая и ответственная работа - подготовка к Пасхальной ярмарке. В ожидании товарищей Володя прихорашивается перед зеркалом, пытаясь придать верное направление вихрастой челке. Через пять минут упорной борьбы Володя обреченно опускает руки и вздыхает:
- Жаль, расческу забыл, теперь уж совсем не человек... гаррипоттер какой-то... безобразие одно.

Плакала женщина сильная,
тихо, безмолвно почти,
ждала, молилась бессильная,
"Господи, Боже, прости!"

Ждала, и верила, милая,
счастье прийдет за тоской,
женскими слабыми силами
спорила с глупой судьбой.

Спорила долго, усталая,
криком кричала - постой!
толику счастия малую,
мне хоть чуть-чуть приоткрой!

Долго искала, измерила
каждую пядь всей земли,
только за то лишь, что верила,
криком кричала: "Внемли!"

Дал ей Господь утешение,
радость послал на пути,
Знает наш мир, то свершение, 
множило силы - идти.

Дальше, путями далекими,
тихо надежду храня,
только меж этими строками,
Разве нам это понять?

Плакала женщина русская,
Верой сплетая судьбу,
счастье - тропинками узкими,
тихо стучалось в избу.

Видно, изведать страдание
каждому здесь суждено,
горькое времени знание
как испытанье дано.

Но наклонялась надеждою
небо на этой судьбой,
шепотом моря безбрежного
тихо свершался покой.

Под впечатлением прочитанного в "Омилии" стихотворения. Быть может, автор догадается и зайдет ко мне в гости.

Что с тобою, девочка, милая, хорошая?
Мне знакомы камушки, в сердце твое брошены.
Белые кораблики из бумаги в клеточку
Под дождями черными. Это, моя девочка,
Чувства твои нежные. Всем ветрам доверчивы
И в весну влюбленные - тоненькие веточки,
Листики зеленые. Помни, моя девочка,
Привлекают ангелов чувства окрыленные,
Но бывают ангелы - и белые, и черные. 

 
По горной каменистой дороге, радостно присвистывая, бежал мальчик. Вдруг споткнулся о камень. Еле удержался на ногах. "Ух, ты! Чуть не упал!" - воскликнул. И помчался дальше.

По горной каменистой дороге стремительно шел юноша. Во взгляде - решительность, в походке - самоуверенность. Больно ударился о камень. "Вот гадость какая! Ах, чтоб тебе, каменюка злорадная!" - пихнул камень ногой.

По горной каменистой дороге торопливо шел мужчина, потупив взгляд и думая о чем-то своем. Наткнулся на камень. "Так можно и убиться, - подумал. - Уберу-ка в сторону." Сделал, о чем помыслил, и удалился.

По горной каменистой дороге медленно шел старец, внимательно осматривая все, что попадалось на пути. Искал камень, чтобы успеть сказать ему: "Прости, добрый камень, мальчика, который тебя не заметил. Прости, дорогой камень, юношу, который пнул тебя ногой. Прости, драгоценный камень, мужчину, который отнес тебя на обочину дороги. Прости и меня, незабвенный, за то, что нарушил твой покой."
 

Снится снова и снова: девчонка
На рояле концертном играет.
Колокольцем малиновым звонко
Нотка верхняя зорьку встречает.

Мое сердце опять замирает:
Вдруг собьется, экзамен не сдаст?
Предрассветный туман выстилает
Не готовый к заутрене бас.

Но девчонка уже за чертою,
Где не властен сомнений обман,
Где встречается солнце с луною,
А весь мир – полный звезд океан.

В лоне музыки сердце рождает
Жемчуга непорочного чувства.
И душа для Любви воскресает –
Вот зачем существует искусство! 

Домик у улитки
В стиле рококо*,
Все ее пожитки
В нем сложить легко:

Чашки, самоварчик,
Ваза для конфет,
Кубики и мячик,
Стол, кровать, буфет,

Книжечка загадок,
Туфли, шляпа, зонт…
В домике – порядок
И евроремонт.

Главное ж удобство
У улитки в том,
Что она с собою
Носит этот дом.

---------------
*Рококо – стиль в архитектуре, название которого (фр. rococo) происходит от французского слова rocaille — декоративная раковина, ракушка. 

Пел воробьихе воробей:
- Сама с детьми справляйся, женка…
Спешу я… Горе у друзей!
Подбросили им кукушонка.

Друзей не брошу я в беде,
Подкидыша кормить им нужно!
Помочь хочу! Таков удел, -
Я докажу на деле дружбу!

Когда ж, не чувствуя вины,
Вернулся он в гнездо родное,
То не нашел нигде жены,
И было гнездышко пустое.

- Куница унесла птенцов,
Когда еду искала мать, -
Воробышку в конце концов
Смогла сорока рассказать.

***
Спеши всегда добро творить,
Но здравый смысл не забывай:
Дары желая приносить,
Сначала ты долги отдай! 

В одной душе ─ и жизнь, и тленье,
И правда-истина проста:
Проклятье и благословенье
Рекут единые уста.
 

Скажи мне, нижайший смиренный,
Как свергнуть гордыню и страсть
И стать ниже праха вселенной,
Чтоб некуда было упасть?
─ Смиряй свою душу до праха,
Дабы он воскрес и восстал;
Лишённый же Божьего страха ─
Диавола смрадный вассал.
 

Бога пеленала,
Искупав в купели,
На руках качала
Словно в колыбели
И молитву пела,
Чтоб Он спал спокойно,
А теперь успела,
И в руках Господних
Душа как младенец
В светлых ризах свита.
В храме на Успенье
Радостно и тихо…
 

Жизнь – не леденец –
«Охи» всё да «ахи».
Катится волна в море за волной…
Я здесь не жилец.
Я уйду в монахи,
Чтобы испытать Истину собой.

Я забуду все,
Чем дышал, с чем сжился,
То, что ничего не прощало мне.
Будет огонек
У икон светиться,
Буду догорать я на том огне.

Догорит – чем был.
Догорит – что видел.
И сквозь этот дым вдруг увижу, что
Всё, что я любил,
Всё, что ненавидел,
Всё совсем иным светом залито.

И в виденьях сих
Дух больной и грубый
Плача и стеня выйдет из души.
Господи, прости! –
Пролепечут губы –
В Вечности меня жизни не лиши.

Анна до самой смерти никогда не была в храме.

В молодости, когда ее подруги тайком бегали помогать в только что открытый храм убирать мусор и старались хоть как-то облагородить святыню, которая долгое время использовалась как колхозный склад, Анна только насмехалась над ними. Ничего хорошего в религии, этом «опиуме для народа», она не видела. Сколько священников она повидала на своем веку – и ни в одном она не увидела тот свет, который мог бы осветить ее душу.

Да и нуждалась ли она в этом свете? Все в ее жизни было если и не идеально, то достаточно хорошо и стабильно. Удачный брак, работа в сельсовете, двое замечательных сыновей. Дом – один из самых больших в селе, машину купили самыми первыми. Жаловаться не на что.

А храм – ну стоит он на окраине села и стоит, никому не мешает, только с приходом «нового времени» священник стал более заметен в тихой и мирной жизни села. Крестные ходы перестали ограничиваться приходской оградой, ежегодно весной стали совершаться молебны на полях, установлен крест при въезде в село.

Одиночество привитает в местах скопления людей. Лепится к большим городам, обнимает многоэтажки, присаживается с самодовольной улыбкой на стертых порогах коммуналок.

В такой Ленинградской коммуналке мы навещали с бабушкой старшую дедушкину сестру.
В поисках многокомнатной диковины мы, проплутав в каменном лабиринте, забредали на узкий квадратный дворик. И вот уже жалобно скрипит облупленная дверь, ноги отмеряют сколотые ступени, а руки невольно хватаются за стены. Но цель, наконец, достигнута: длинный ряд звонков и табличек с подробными инструкциями, кто тут живет и сколько раз позвонить.

Бабушка жала три раза.

Тётя Поля не появлялась.

Мы тренькали по три ещё и ещё, но в конце концов сбивались и нажимали два, и нам открывал волшебник, который обитал в самой ближайшей ко входу комнатушке.

Видно, направляясь к двери, он прятал волшебную палочку и огромную, в звездах, шляпу, и являлся попросту. Это мне представлялось ясно: слишком обманчив, обычен был его вид. Глядя на него снизу вверх, с открытым ртом, я все равно понимала: он невысок, и лыс, и уж очень стар, и все это - лишь для отвода глаз.

Собрат поэт, метафор гений,
Живые раны бередя,
Не осуждай чужих падений,
У них есть праведный судья.
 

Весна прекрасна будущим,
А осень ─ прошлым.
Светло на свете любящим,
Темно ─ безбожным.
 

Мой милый, время пролетело,
Прошли обида и тоска,
И все, что в сердце отболело,
Исчезло, словно облака.

Мой милый, дождь над петроградкой,
Все сыплет мелкою росой,
А я все также, лишь украдкой,
Смотрю в глаза твои порой.

Быть может, встреча только снилась,
И мнилась нежность нам с тобой,
Вот только сердце часто билось,
Да губы вторили – «Родной».

Опять туманы над Невою
Сплетясь в седые облака,
Прольются моросью густою,
Да ангел смотрит свысока.

Вот так же руки, словно ветки,
Сплетаясь в чувстве золотом,
Сцепляя души тайной меткой,
Откроют радость нам в простом.

Мой милый, время наступило,
Пришла пора и нам с тобой,
Собрав растраченные силы,
Отстроить заново покой.

Который мы когда-то знали,
В котором счастье обрели,
О как же мы с тобой устали,
Пока по городу брели...