Вы здесь

Валентина Назарова. Рассказы

Страсти по кресту

«Ты, говорят, в Бога ударилась?» — такими репликами иногда встречают меня давние знакомые, но я не обижаюсь на эти слова, потому что считаю, есть в них некоторая обличительная правда.

Прожив полвека, неслась я по дороге жизни, задрав нос, не замечая, как сшибала с ног встречных, да любимых. И вот однажды наткнулась на Него, на Бога — тряхнуло меня от этой встречи так, что не стало ничего краше и дороже, чем тихое стояние в храме, чем благоговейное пение Херувимской песни, прославляющей Всевышнего. Вот и получается, что в Бога ударилась...

Но если я начну уверять вас, что в храме всё тишь и благодать, то совру. Не только Херувимские песни звучат под сводами старого храма, но и страсти житейские бушуют здесь. А как же иначе — идём мы сюда неспокойные, взбудораженные несправедливостями окружающего мира. Несём с собою обиды, разочарования и неустройства. Несём свои сердца Богу, а биение сердец слышит весь храм. Ведь храм это не стены, а люди. Это живой организм, который ходит, дышит и бурлит, как брага во фляге на печке у моего деда (из детства).

Солнечные блики

Жили по соседству два деда — дед Ваня и дед Саня. Жили попросту и дружно. Но вдруг рассорились, почти как у Гоголя — Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.

Добрые соседи это, наверное, не менее важно, чем добрая жена или добрый муж. Соседи ведь всё друг про друга знают, а если и не знают чего, то сами домысливают у себя на кухне.

Вы спросите, — Из-за чего деды поссорились? — А я вам отвечу,

— Из-за солнечных бликов!

Не верите? Тогда слушайте мой рассказ.

Женька

Плакала холодным дождём поздняя осень. Город казался неопрятным и полураздетым. На деревьях кое-где ещё болтались остатки увядших листьев, природа была почти обнажена. И это «почти» придавало деревьям и кустам какой-то жалкий вид, как у оборванного бродяги. На зелёной ещё траве, грязными пятнами, лежала пожухлая листва. Унылый вид за окном приводил Ирину в глубокое отчаяние.

Всего несколько месяцев назад она была вполне счастлива — Женька назвал Иру своей невестой. Тогда стояла июльская жара, парки и сады изнывали от зноя, и молодежь много времени проводили на местной речушке. Речушка была неширока, но берега у неё были покрыты ярко-зелёной травой и поэтому все любили загорать на шёлковистой отаве, бегать по лужайкам с мячом и просто отдыхать и наслаждаться летом.

Булки

Бедная Клава попала под раздачу лихих девяностых. Лаборатория, в которой она отработала более тридцати лет, претерпела реорганизацию, и Клаву сократили. Мотивация была такова — на иждивении не было несовершеннолетних детей, она жила одна, и начальство посчитало, что себя саму всегда есть возможность прокормить.

Побегав по городу в поисках какой-нибудь работы, Клава наткнулась на объявление, что требуется продавец в продовольственный ларёк. График подходящий — два через два. Немного поразмыслив, она решила, что лучше такая работа, чем никакая.

Мишка

Почему-то Мишка, всех женщин среднего возраста нашего прихода называл «матушками», хотя в православной среде так величают жену священника. Я не была женой нашего батюшки, а была певчей в церковном хоре, но мне как-то не хотелось поправлять Мишку, и я поневоле, частенько откликалась на столь почётное имя.

Мишка был местным бомжём, имел большой стаж побирушничества, прихожане его хорошо знали. Вся его подноготная жизнь была как на ладони — ведь в маленьком городке не скроешь, ни сиротскую долю, ни пристрастие к алкоголю, ни, присущую Мишке, беспредельную лень. Он давно махнул рукой на свою неудавшуюся жизнь и, особенно в сезон тёплого лета, казался вполне довольным своею участью. Но когда начинались холода, "вдруг" выяснялось, что у Мишки нет крыши над головой, что его тёплая куртка пропита вместе с зимними ботинками и что его тонкая, выцветшая на ветру и солнце шапчонка не греет, давно отмороженные уши.