Теленовости скороговоркой сообщили о теракте в Израиле. Промелькнуло лицо пострадавшего охранника кафе, его транспортировали на каталке, и я узнал Ивана. Левая бровь с характерным изломом.
Израиль для Ивана начался за шесть лет до этого. Всё произошло стремительно. Рая, она жила в соседнем подъезде, по дороге из школы обратилась с просьбой отформатировать жёсткий диск. «Легко», – сказал Иван. Был ветреный октябрьский день. Тополя сыпали жёлтым листом. Зашли к Рае. Она училась в девятом классе, он – в десятом. Иван сел за компьютер, и вдруг Рая обвила его шею руками, попросила: «Поцелуй, пожалуйста». И всё свершилось. Впервые у него, во второй раз у неё.
Торопливые короткие минуты оглушили юную душу Ивана.
С Петром, его отцом, мы играли по субботам в футбол. Я мастер типа «бей-беги», отбойный защитник: пинай подальше, дабы мяч врагу не достался. Может быть, не совсем так, но примерно. Пётр играл красиво. Чувствовалась школа. Приём мяча, он будто прилипал к ноге, хорошо поставленный удар, мягкая обводка. Всё непринуждённо, будто так и должно быть, если ты вышел на футбольное поле. Кроме этого, Пётр мастерски ремонтировал мячи. Зашивал в местах, где расползался шов, менял камеры. Я заглянул к нему забрать свой починенный и отблагодарить двухлитровой бутылкой пива, но Петя заизвинялся:
– Прости, на часик смотаюсь по делам гаражного кооператива. Посиди пока, поговори с Иваном, он неделю как из Израиля. Открывайте пиво, пейте, я на обратной дороге ещё возьму.
– Домой не тянет? – спросил я сына Петра, располагаясь за столом и открывая пиво.
– Само собой, – односложно ответил Иван.
– В земле обетованной что потерял? – продолжал я задавать вопросы.
– Любовь-морковь... – как бы не желая углубляться в тему, сказал Иван.
– Лекарство от любви – новая любовь, – умно изрёк я, прекрасно зная относительную эффективность названного препарата.
– Мне сюда ехать, она звонит, – начал свой рассказ Иван, – спрашивается: зачем звонить? Зачем? Всё разрулили, всё решили... Обратной дороги нет. Она нашла какого-то грузина, замуж за него собралась. А тут звонит. «Захотела, – говорит, – услышать твой голос». Чё меня слушать?
Иван достал из холодильника бутылку «Столичной».
– Пиво в Израиле надоело. В жару там водку тяжело пить. А в Омске в самый раз, дома предпочитаю беленькую. В Израиль, если говорить честно, возвращаться не хочу, билет на обратную дорогу взял... Но не хочу туда… Не лежит душа…
Прикипело после «форматирования» его сердце к Рае, дня без неё не мог. Не представлял дальнейшую жизнь по раздельности. И вдруг возлюбленная сообщает: родители собирают чемоданы в Израиль. До этого ни намёком не посвящала Ивана в семейные планы в сторону исторической родины. Огорошила разом: документы готовы.
Иван пытался уговорить Раю остаться в России, не уезжать с родителями. Квартиру они продавать не стали.
«Ты уедешь, а как же я? – убеждал. – Не могу без тебя! Оставайся. Поженимся…»
«Родители ни за что не разрешат! – не соглашалась Рая. – Я ещё школу не окончила».
– Вот скажите, – Иван начал открывать бутылку минералки, вода зашипела, вырываясь из-под пробки, – почему нас так по-дурацки природа устроила? Каждый должен сам наступить на бабские грабли и получить по дурной голове. Друзья советовали, отец просил, чтобы протрезвел, пришёл в себя, не бился головой о стену! Море девчонок вокруг, я к одной прилип. Столько глупостей в результате наделал, столько времени потерял.
Рая уехала, Иван тоже начал искать пути отъезда в Израиль. След еврейской крови у него был – от прабабушки по отцу капля-другая досталась. Неубедительные объёмы для Израиля, но Иван принялся обрабатывать отца: папа, собираем документы. Пётр проявил слабину. Потом признается, коря себя:
– Я и сам колебался, думал: а может, пусть попробует, вдруг и вправду в Израиле найдёт себя. Ну а нет – вернётся.
Собрали пакет документов, Пётр отправился с сыном в Новосибирск в консульство. Не получил бы Иван зелёный свет в Израиль с мизерной концентрацией еврейской крови, кабы не футбольная юность отца. Консул заговорил с ним о спорте и обрадовался искренне, узнав, что Пётр выступал за профессиональную футбольную команду. Консул тоже на этом поприще кое-чего добился – играл в нападении за университетскую сборную. По сей день старался хоть раз в неделю выйти на поле с такими же фанатами мяча и бутс. Мужчины обсудили недавно завершившийся чемпионат мира по футболу. Петр позже посетует:
– Зря тогда соловьём разошёлся за футбол. Мне бы прикусить язык.
Консул по спортивному блату приподнял Ивану шлагбаум на историческую родину.
– Я в Израиле не собирался долго оставаться, – рассказывал Иван свою историю. – Думал (мыслитель, блин!), поженимся, и увезу Раю в Омск. Она «за» возвращение была, когда на эту тему мечтали в Омске. Я верил. Планировал: денег там подзаработаю, с ними вернёмся и начнём жизнь не на пустом месте. В Израиле через два дня понял: я – дурак набитый, она никогда отсюда не уедет. Через неделю прошибло: зря вообще притащился. Да это не на электричке за грибами сгонять, в то время было: хочешь не хочешь, а три года живи, чтобы сняли с тебя подъёмные, которые первые шесть месяцев получал...
В школе рейтинг Ивана был не ахти какой высокий, перебивался с четвёрки на тройку, но в Израиле прабабушкина капля крови дала о себе знать в ульпане – центре интенсивного изучения иврита и еврейской культуры. В группе первым номером шёл, на лету всё впитывал. Понимал: чем лучше будет знать язык, тем больше вероятность хорошо устроиться на работу. На третьем месяце жизни в Израиле подался в агрессивный маркетинг.
– Впаривал честным гражданам фильтры для многоступенчатой очистки воды. – Иван налил в свою рюмку водку, в мой стакан пиво. – Стоил фильтр тысячу долларов, не каждый сходу выложит кругленькую сумму. Поэтому разыгрывал целый спектакль. Чтобы понравиться людям, надо продать им себя, Проворачивал торговлю под маской молодого обаятельного парня. Бабушкам и дедушкам песни на идиш пел, веселил старичков, дабы на мажорно-песенной ноте обстряпать дело. Если начинали плакаться – денег нет, косил их доводами: здоровье важнее! Употребляя некачественную воду – вы на таблетки больше спалите денег, чем фильтр стоит. «У вас самого есть?» – спросят, бывало. Совру с честными глазами: «Первым делом поставил».
Обрабатывал Иван исключительно выходцев из Советского Союза или стран СНГ.
Молодых на теме землячества размагничивал. Изучил географию Советского Союза, характерные улицы и районы больших городов. Закинет наживку: откуда будете? С Украины, скажут. Неужели с ридной нэньки! А там откуда? С Ивано-Франковска. Да вы шо? А я со Львова. На улице Горького жили, потом на Ивана Тимошенко переехали. Сам разу на батьковщине не был. Или потенциальный клиент сообщит, что из Николаева в Израиль прибыл. У Ивана полная голова заготовок. Тю, скажет, а мы в Николаеве пять лет в Солянах жили. Папа военный, мотались всю жизнь с места на место. В Николаеве ездил купаться на стрелку Буга и Ингула и в яхт-клуб. Если говорили из Гомеля, Иван представлялся жителем Калиновичей. Для казанских евреев представлялся жителем Дербышек, мать на оптико-механическом заводе всю жизнь трудилась технологом…
– Без лóха – жить плохо! А без лоха́ – жизнь плоха́! – смеялся Иван, описывая израильскую жизнь. – Представишься земляком – и пошло, и закрутилось… У тех, кто недавно приехал в Израиль, уши большие, вот и трёшь помаленьку. Самые трудные в работе – москвичи и ленинградцы. У тех свои тараканы в голове.
Зато душа радовалась Дальнему Востоку: Биробиджан, Хабаровск, Владивосток. Если клиент попадался из Биробиджана, Иван представлялся: «Я – по отцу Бортко, а по матери Фельдман. Жили на улице Бумагина, потом на Пионерскую переехали». И всё – он родной человек, ведь в Биробиджане куда ни плюнь – Фельдман. Каждый второй с такой фамилией. Иван не только на улице Бумагина не жил, вообще восточнее Новосибирска не углублялся на земном шаре.
– Ни разу не уличили во вранье. Глаз у меня был намётан, с первого взгляда определял, кому можно лапшу вешать.
Только с Раей чутьё психолога не сработало. Водила возлюбленная Ивана за нос.
– Стала мне армия корячиться. Я как планировал: Рая окончит школу, поженимся, будем жить вместе. А если уйду в армию – ничего не получится. Отец Раи прямо сказал мне: сможешь её обеспечить – женись, нет – такой зять нам не нужен. В Израиле, если и можно жить, только с семьёй. Одному нечего делать. Работать всей семьёй, зарабатывать… Я сначала парней, с кем сдружился на курсах иврита, сагитировал в магав – пограничную полицию Израиля. Они пошли, я перед призывом передумал. У меня в тот момент хорошо по фильтрам пошло, в должности повысили – старшим группы стал. Денег больше стал зарабатывать. Армия совсем не ко времени, начал косить от неё.
Как гражданин Израиля, Иван обязан был пройти военную службу, а он стал игнорировать повестки, призывающие к выполнению долга перед исторической родиной. Два года удавалось увёртываться от долга. Однако армия не собиралась пускать на самотёк вопрос призыва злостного уклониста. В то утро Иван планировал прогнать спектакль двум старичкам из Биробиджана, представиться земляком, бывшим гражданам СССР Фельдманом. Однако тот день был не его. Да всё вышло не так весело, на него надели наручники и увезли в военную в тюрьму.
Она и в Израиле не пионерский лагерь. Хорошо, Иван не совсем наивным попал в пенитенциарное учреждение. Задолго до этого, на всякий случай пообщался с теми, кто прошёл науку в школе с зарешёченными окнами. Кое-какие тонкости знал. К примеру, вежливость должна быть на высоте. Зашёл первый раз в камеру, поздоровайся. Иначе боком выйдет высокомерное отношение к товарищам по несчастью. Однако на их взаимную вежливость – любезное предложение присесть на тик гадоль (большой рюкзак, куда одеяла складываются) – как раз и не стоит отвечать согласием. Рассядешься на мягком и подпишешь себе звание стиральной машины – будешь носки сокамерникам приводить в свежий вид. До одиннадцати человек могло сидеть в камере, приятного мало обстирывать такую ораву. Ещё и полы, если сядешь на рюкзак, будут заставлять мыть.
В тюрьме в основном сидели парни из бывшего Союза, ставшие сначала солдатами в Израиле, а потом зеками. Кто за невыполнение приказа угодил за решётку, кто за побег из армии, один покалечил товарища по оружию, другой несанкционированно расстрелял араба.
Русские ребята, хоть и с еврейскими корнями, а всё равно нигде не пропадут. Ментальность россиянина требует вечером чайком побаловаться. Тюрьма эту особенность не учитывала. Никаких чайников в камерах не было. Зато лампы неоновые. Два провода вытаскиваешь, пламенем зажигалки оголяешь, и пожалуйста – запитывай нагревательный прибор электричеством. Но нужен сам прибор. По тюремному уставу положено заключённому стол сервировать двумя ложками, одна для мясной пищи, вторая для молочной. Для мясной – с отверстием в ручке. Между двумя мясными ложками крепится зубная щётка в качестве изолятора, к каждому отверстию прикручивали по проводу (и эти комплектующие доставали зеки), их вторые концы к тем самым оголённым – и кипятильник начинает функционировать. По вечерам офицеры тюрьмы уходили, зеки, имеющие доступ к кухне, вскрывали шкафы, воровали масло, яйца, сахар. Обеспечивали чайные посиделки в камерах.
Засиживаться в тюрьме Иван не планировал. Сразу озаботился вопросом: как вырваться из казённого дома. Зная, что через изолятор легче выйти на свободу, Иван исхитрился туда попасть. Дальше стояла задача – продать психиатру идею, что ты не годен к армии. Если доктор купится, поверит твоим россказням, может написать резолюцию, столь желанную для Ивана, по которой на военном суде дадут заключение: по состоянию здоровья призывник не годен к армейской службе.
И прощай погоны, автомат с патронами.
Не получилось у Ивана облапошить врача, специализирующегося на шизофрении, паранойе и других недугах головного мозга. Но кое-что удалось: из тюрьмы выпустили с направлением на призывной пункт, чтобы уклонист ещё раз прошёл медкомиссию, на этот раз с упором на психиатров.
Иван, вырвавшись на свободу, ни на какую комиссию не пошёл. Снова подался в торговцы фильтрами – деньги надо было на будущую семейную жизнь зарабатывать. Год скрывается от почётной обязанности родину израильскую защищать. Но еврейские вояки не хуже русских в работе с изворотливыми уклонистами. Имели в загашнике ряд приёмов. Получает Иван бумагу судебного содержания. Дескать, вы совершили дорожно-транспортное происшествие, повторно вызываетесь для дачи показаний. И обещают отменить водительские права в случае неявки. Восстанавливать права – такая головная боль, что страшно подумать.
Подозрения у Ивана были, что ноги у хитрой бумаги растут из армии. Так сказать, в армейских ботинках. На этот случай Иван взял с собой на разбор ДТП все документы и пакет с вещами. Приехал по указанному адресу и случилось худшее – его цап-царап и в наручники: «С этого момента вы арестованы». – «Я больной, – пытался отговориться Иван от браслетов, – врачи приписали постоянно таблетки пить, без лекарств не могу жить». Попытка давить на жалость не возымела никакого действия. «В тюрьме, – жёстко сказали Ивану, – решат, что тебе надо – таблетки или уколы в задницу».
Вторая ходка за решётку тяжелей далась. Контингент подобрался отпетый. Не один раз приходилось включать кулаки, за что бросали в изолятор-одиночку. Это был каменный мешок, натуральный карцер. Жара. Дышать нечем. Вместо окна железный щит с отверстиями в диаметр сигареты. Бетонная шконка. Благо, таблетки снотворные выдавали. Выпьет Иван, помечтает о встрече с Раей, как нежно прикусит ей мочку уха – отчего она всегда счастливо хохотала, а у него замирало сердце – потешит себя сладкими фантазиями и забудется тяжёлым сном. Без таблеток тронуться можно было от одиночества. В общей сумме два месяца просидел в изоляторе.
Потом ему передали с воли: Рая пошла в армию. Иван прекратил ломать комедию, встал под израильское ружьё.
Как-то их тестировали, один из вопросов носил провокационный характер: «Начинаются боевые действия Израиля с Россией, ты солдат израильской армии – будешь стрелять?» Его подмывало сказать: буду, но перейдя на сторону России.
Переходить не пришлось, отслужил без боевых действий.
Демобилизуясь, мечтал: Рая уже не школьница папу-маму с руками по швам слушаться, армию отслужила, кстати, льготы неплохие получила. Вполне самостоятельная женщина решать, за кого ей замуж выходить…
Ан нет, канитель по новой началась. Родители категорически были против Ивана, и Рая ни два, ни полтора на уговоры выйти за него замуж.
– Я психанул, – рассказывал Иван, – уехал из Хайфы. Друг армейский позвал в охранную фирму. Там и работаю сейчас. Одно время в супермаркете, сейчас – в кафе. А она замуж за грузина собралась. Любовь-морковь закончилась. Слышали, Кипелов поёт:
Я бы мог с тобою быть,
Я бы мог про все забыть,
Я бы мог тебя любить,
Но это лишь игра.
В шуме ветра за спиной
Я забуду голос твой,
И о той любви земной,
Что нас сжигала в прах,
И я сходил с ума...
В моей душе нет больше места для тебя!
Иван спел на нерве, потом налил себе полную рюмку водки, залпом выпил.
– В первый раз услышал песню в Хайфе на Новый год, и будто током шарахнуло. Мы разбалделись с ребятами, под утро из одного дома в другой потащили ёлку. Искусственная метра полтора высотой, с шариками, игрушками… Разделили на две части и несём... Колпаки красные надели, дурачимся. И вдруг из окна песня, наверное, русские гуляли. Я встал как вкопанный.
Я – свободен, словно птица в небесах!
Я – свободен, я забыл, что значит страх.
Я – свободен с диким ветром наравне.
Я – свободен наяву, а не во сне…
На следующий день разыскал диск «Арии». Гонял до опупения.
Иван закурил, затянулся, выдохнул дымом:
– Я – свободен наяву, а не во сне. Не хочу возвращаться в Израиль. Здесь родители, друзья… Не хочу… У нас с Раей всё одно ничего не выйдет…
Араб шёл по противоположной стороне улицы, потом резко свернул в сторону кафе. Их глаза на мгновение встретились, араб отвёл взгляд, Иван всё понял, шагнул навстречу, обхватил смертника, накрепко сжал его руки. Наискосок от кафе располагалось посольство США, Иван начал толкать араба туда в надежде на помощь охранников посольства.
Со стороны казалось – мужчины танцуют. Вот партнёры делают первые пробные па, приноравливаются друг к другу. Ещё два-три шага – и рисунок движений обретёт стройную логику танца.
Тщедушный араб, почти подросток по комплекции, был на редкость сильным.
Иван учился в школе с Мишей Кошкиным. Тот в десятом классе при среднем росте и весе порядка шестидесяти килограммов не имел равных по армрестлингу. Укладывал здоровяков, что были на голову выше его. На соревнованиях с другими школами его выпускали на закуску. Это было шоу. Выходит тщедушный парень и айда всех подряд укладывать. Араб был из этой породы. Иван изо всех сил сжимал руки шахида ниже локтей. Смертник молча выворачивался.
Запел в кармане сотовый мелодией Раи. Утром позвонила, предложила встретиться: «Если ты не против». Он был «за». Для уточнения времени рандеву обещала позвонить днём.
«Рая», – подумал Иван.
В эту секунду правая рука араба чуть сдвинулась, и раздался взрыв…
