Поклонный крест

В церковь начала ходить поздно – на пенсии. Появились новые знакомые, начали агитировать в паломнические поездки. Какие, говорю, поездки, здоровья совсем нет. Муж у меня, Борис Петрович, дай Бог каждой такого, но любит заковыристые выражения, наподобие: «не лезь в бутылку», «не возникай»... Знает, что как учительница не одобряю словечки, засоряющие русский язык, поэтому употребляет нарочно, когда нотацию мне читает, в его понимании – так убедительнее.

Стоило заикнуться, вот бы поехать, сразу «полез в бутылку»: «Головой-то думай! У тебя давление фигачит! Инсультнёт по дороге и – получай Борис Петрович колоду! С инсультом каждая минута на вес золота…. Дома, случись что, я тебя в охапку и скачками в больничку, а крякнешься в деревне или по дороге в степи! Суши вёсла, сливай воду… Пока то да сё, и у меня на руках вместо дорогой жены семьдесят пять килограммов неподвижной красоты».

В Великий пост я решилась. В Серебряное. На один день. Муж долго «кипятился», «пузырился» и «возникал». Его слушать, так сиди возле него, как на привязи, и жди инсульта. На самом деле, что тут такого – утром туда, после трапезы домой. Место богатое источниками, в одном повышенная концентрация железа, в другом – серебра… Всё в окрестностях села. Говорят, батюшка Василий однажды грибы собирал и наткнулся на неизвестный ему источник. Место красивейшее, вода чистейшая. Километрах в шести от села. Вернулся домой, облачился и пошёл освящать находку. Рядом с селом ещё раньше освятил несколько источников – окунайтесь, люди добрые, крепчайте душой и телом.

Погружение в источник я сразу исключила из плана паломничества. Вода ледяная, жарким летом температура пять градусов, холодной весной подавно теплее не будет. Рубаха для окунания в купель у меня имелась. Подарочная, подруга на Рождество преподнесла с условием – в Крещение обновлю. Я думать боялась в Иордань на Иртыше погружаться. Рубаха без движения, ни разу не использованная, лежала в комоде. В Серебряное тоже брать не стала – зачем?

После литургии батюшка Василий объявил: пойдём крестным ходом устанавливать поклонный крест. В пику наэлектризованным сектантам. В нашей области они устроили пуп Земли. Постановили, что в деревне Окунёво – ни больше, ни меньше, как этот самый пуп. Энергетический центр. Со всех губерний валом валят к нему заряжаться... В один год даже конец света назначали, слетались в Окунёво для спасения от всемирного катаклизма… С концом света обошлось, не состоялось ожидаемое мероприятие, теперь просто бесовствуют в Окунёво. Как солнышко пригреет, снег сойдёт, начинают подтягиваться, а уж летом каких только не встретишь мастей со всех волостей – бабаджисты, экстрасенсы, язычники… Испоганили деревню. Сестра в Муромцево живёт, ездили к ней, ну и в Окунёво заглядывали… Как в былые времена, не поедешь туда в тишине побыть, окрестностями полюбоваться.

Ладно бы, только в Окунёво колотили в свои барабаны, нет, неймётся на одном месте, надо обязательно вширь распространяться. Причём, норовят со своей заразой, где красиво… Серебряное с источниками тоже покоя не даёт, на самом высоченном месте за селом надумали установить, как сказал бы мой муж, какую-то свою фиговину. Понятно для чего – нечисть притягивать. Опережая одержимых, батюшка Василий заказал поклонный крест и подгадал поставить его в поклонную неделю Великого поста, пока сектанты ждут тепла. С хоругвями, иконами крестный ход пошёл к горе. Крест нёс крупный, сильный мужчина, тоже паломник. Никому не отдавал (так рассказывали очевидцы – я-то сама мало что видела), отказывался от помощи и подмены. Мне досталась икона первоверховного апостола Петра. Старинная, из дореволюционных…

Поначалу двигалась я бодренько. Шагаю и радуюсь, хождение пешком для меня проблема, от дома до рынка километра не будет, пока дойду, несколько раз остановлюсь – воздуха не хватает… Целая история с таблетками… Тут иду себе с апостолом Петром, никакого задыхания… Хор поёт, мы, паломники, тоже по мере сил и возможностей. Хорошо… Однако вскоре пыл мой улетучился. С каждым шагом начала отставать. Задыхаюсь, ноги ватные, еле-еле душа в теле. Не будь в руках икона, развернулась бы в церковь. Останавливала мысль: апостол Петр сколько претерпел во славу Божию! Камнями его побивали, в тюрьму сажали, вниз головой на кресте распяли. Я и сама Петровна. Отец в войну погиб. Младший брат тоже Пётр. Папа его на руках подержать не успел, мама на сносях была, когда на фронт ушёл. Брат окончил семь классов и пошёл работать: «Ты сестра учись, помогу». Я в институт поступила. Никогда не забуду, приехал ко мне, заходим в обувной магазин. Там туфли стоят. Бесподобные. Но цена… Он говорит: «Всё – берём!» Какое это было счастье! И вещь красивая, и брата подарок. Все годы, что училась, поддерживал деньгами, продуктами. Свёкор у меня тоже Пётр. Как и папа, фронтовик, вернулся без руки. Исключительной души был человек.

Крестный ход всё дальше и дальше, я одна плетусь по пустой дороге... Из села выбрела к развалинам храма в честь Петра и Павла. Место исключительное. Возвышенность. Внизу шагах в двухстах речка Серебрянка, справа вдали Иртыш крутой поворот делает… Ещё правее и ближе та самая гора резко возвышается, на которую крест поклонный батюшка решил установить. Много раз в Серебряное после того раза ездила… Летом на Петра и Павла от останков церкви куда глаз хватит зелень заречных далей, над головой синева, подбеленная облаками, жаркий ветер лицо овевает, Серебрянка вдоль заросших берегов… Зимой – поля снежные сверкают…

Ничего этого в тот первый приезд не увидела… Дорога раскисшая под ногами, снег редкий сыплет, ветер пронизывающий… Шаг сделаю – передохну, прошепчу: «Апостол Пётр, помоги дойти!» – ещё шаг ступлю...

Установку креста не застала. В подробностях рассказала о ней Ирина, в автобусе рядом сидели. Март, земля, как камень, подождать бы по-хорошему тепла, так ведь бесноватые со своей фиговиной могут опередить. Батюшка Василий распорядился хору не умолкая петь для вдохновения копателей. Хор поёт, женщины-паломницы подпевают, мужчины сражаются с промёрзшей землёй – бьют твердь ломом, орудуют лопатами… Хор весь репертуар исполнил, батюшка благословил повторить – ломы и лопаты не достигли нужной глубины. Уж если ставить крест, так на века. Хор, звонким искусством поддерживая копателей, ещё раз пропел всё, что хорошо знал и что не очень. Кто-то предложил перейти на светские песни о Родине… «Ты, Россия, моя, золотые края. Ты, Россия, родная, заветная…»… Патриотические тоже на два раза прошли... Женщины самозабвенно поют, мужчины упорно копают, а я одна-одинёшенька иду своим крестным ходом. Упаду, думаю, так, значит, Богу угодно даровать смерть с иконой в руках… Апостола Петра прошу: прости, если уроню твой образ посреди дороги, не донесу до победы… Перед мужем мысленно извиняюсь: не серчай, дорогой мой Борис Петрович, такая уж тебе непутёвая супруга досталась…

Не заслужила я Божьей милости, совершая крестоходский подвиг скончаться – доплелась до креста. Как раз когда к нему прикладывался последний паломник. Крест величественно возвышался навстречу всем ветрам и бесовским козням! «…И расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его…» Поцеловала крест, посмотрела с высоченной горы на близлежащие окрестности, отдышалась и пошла с крестным ходом обратно.

Кстати, в тот день сподобилась причаститься. Значит, с утра ни маковой росинки во рту, думала (так все мы паломники предполагали) потрапезничать сразу после литургии, да батюшка предложил сначала крест установить. Сделать дело, а уж потом… Кстати, трапеза была на славу, батюшкины помощницы расстарались: подали суп с белыми грибами, картошку под грибным соусом, пирожки с капустой… Один минус – не поздний завтрак получился, а ранний ужин. Пока крестным ходом шли, пока с землёй промёрзшей бились, пока крест устанавливали – не один час ушёл. Но и после водружения креста к трапезе не пригласили, батюшка Василий высказал инициативу, откладывающую трапезу, дескать, проще сначала к источнику сходить, это совсем рядом, а уже потом, не торопясь, выполнив все дела, сесть за стол…

Народ от креста направился вниз… Я поддалась общему настрою, не сказать, обрела второе дыхание, однако ноги веселей запередвигала. Смертные мысли, что одолевали по пути к вершине, забылись. Победа вселила уверенность… Подошли к источнику. Снежок с неба падает, на воду смотреть холодно. Народ в возбуждении, мужчины в одну сторону, женщины в другую раздевалку пошли. Стою и завидую, кому здоровье позволяет… Одна выходит в белой рубашке с крестом на спине, вторая… И вдруг выплывает красотка в раздельном купальнике. Бабёнка, лет под сорок… Я опешила – это же не допустимо! В святой источник с голым животом! Только так осуждающе подумала, кто-то вслух поддержал: что ж она так-то? Но батюшка Василий не стал чинить препятствия. Великодушно объявил, что мужчины сейчас окунутся и уйдут, а женщины могут купаться в любом виде. Тут-то я и осмелела. Муж бы сказал, цитируя знакомого татарина: всю наглость потеряла… Мысленно себя оглядела, интимный наряд оценила. Всё беленькое, чистенькое. И пошла в раздевалку – где наша не пропадала…

Не помню, как вошла, как погрузилась в купель. Холодно было или очень – не скажу. Зато никогда не забуду, вынырнула, а дыхания нет. Вообще никакого. Перехватило. За поручни вцепилась, пытаюсь вдох сделать – бесполезно… В нашей группе две певчие из Николо-Игнатьевской церкви ездили, они у края стоят в рубашках, своей очереди дожидаются, закричали мне: три раза надо, три! Я и сама знаю, да воздуха бы глотнуть… А клапана перекрыты. Значит, думаю, назначено скончаться на этом святом месте. Перекрестилась, и второй раз ушла в источник с головой, чтобы перед смертью ни один бес не угнездился на макушке. Выныриваю, ничего не поменялось в организме, та же канитель – хоть ты лопни, хоть ты тресни – нет дыхания… Держусь за поручни… Ирина рассказывала потом: лицо моё приобрело предсмертный вид – губы синие, глаза ошарашенные, рот беззвучно открыт… Жуть! Рыба на берег выброшенная да и только… А певчие своё кричат: ещё раз… Будто я считать не умею… Сколько по медицинским расчётам человек может не дышать? Слава Богу, мне бездыханной паузы хватило, чтобы и в третий раз уйти в источник с головой. Подумала, чему быть, того не миновать… Выныриваю… Не помню, когда так дышалось – вкусно, легко, настолько отпустило, будто вся гадость, что гнездилась во мне, улетучилась…

Переодеться не во что. Не беда, на мокрое бельё платье натянула и в трапезную. Кожа горит. Легко. Свежо… Спокойно по крутой лестнице, что от источника идёт, поднялась с другими женщинами… Иду, будто и не умирала недавно с иконой в руках на крестном ходе…

В автобусе чувствовала себя отлично. Ирина всё равно, расставшись со мной, не перестала беспокоиться. Не успела я к себе в подъезд зайти, звонит. У неё перед глазами картина, как я мёртво-синяя, бездыханная из источника торчу, руками в поручни вцепилась. Доложила ей по сотовому, что всё отлично, никаких отклонений. На кнопку звонка нажала. Муж дверь открыл, на меня испытывающим взглядом смотрит, изучает – не пора ли место на кладбище заказывать? Бросился первым делом мерить давление. И глазам не верит – сто двадцать на восемьдесят. Пожал плечами – что за ерунда? Сделал контрольный замер. «Таблетку выпила?» – с подозрением спросил…

Неделю после паломничества давление в норме держалось, ни разу, как говорит мой дорогой Борис Петрович, не вякнуло...

Из книги "Пятая заповедь"