Мысли о реформе церковнославянского языка или полслова о рассуждении

Дорогие омилийцы! Нижепредставленная статья написана в августе сего года. В начале сентября, как вы помните, Святейший Патриарх признал невозможность на данном этапе реформы церковнославянского языка и призвал священство расширять внебогослужебную деятельность с целью углубления понимания верующими ЦСЛ языка. Однако и с публикацией Патриаршего обращения статья, как мне думается, не утратила своей актуальности. Я ознакомился со многими материалами и «за», и «против» реформы, но не нашел в них отображения некоторых моих мыслей. Так появилась эта статья. Смиренно выношу ее на ваш суд и надеюсь, что отзывы будут в обычном для клуба спокойном и братском тоне.

Есть в истории Церкви правила. И есть исключения из правил. Например, «карьера» в клире совершается постепенно. То есть человек сначала является мирянином, потом трудится чтецом, потом, допустим, пономарем, диаконом и священником. Или послушником, монахом, иеродиаконом и иеромонахом. А потом епископом. Это правило. А есть исключения из правил. Например, святитель Амвросий Медиоланский сразу был посвящен в епископы, не трудясь предварительно подолгу на других иерархических ступенях. Дух Святой сразу поставил его на свещник Церкви. В Церкви, как и в миру, исключения лишь подчеркивают общее правило.

Скажем, если бы меня сразу посвятили в священство, я бы таких чудес насовершал, что только держись! Слава Богу, я несколько лет трудился в Церкви на разных послушаниях, пока не взял в руки крест пастырства. В свое время я был и чтецом, и пономарем, и звонарем, и заведующим приходской видеотекой, и издателем приходского листка. Мне кажется, каждое из этих послушаний развивало и мою душу в области смирения, и мой ум в плане разносторонности.

Четыре года почти каждый день я исполнял послушание чтеца. Много это или мало? Для вас — может быть, мало, а для моей младшей дочери — почти целая ее жизнь. За это время я особенно полюбил церковнославянский язык, тем более что учился на факультете журналистики, а это, как ни крути, все-таки языковое отделение. Я помню, как впервые покраснел на клиросе. Есть в богослужебных текстах часто встречаемый эпитет Пресвятой Богородицы — «Горо несекомая». То есть Скала, от которой никто не отсекал камень, но Камень краеугольный — Иисус Христос — чудом Божиим сам от Нее «отсечеся». Это прекраснейшая богослужебная поэзия. И вот в один из первых вечеров, когда я читал канон на утрене, я, к своему стыду, прочитал «горо насекомое». О ужас и позор! Через несколько дней я прочитал вместо «да снидут грешницы во ад» — «да снидут праведницы во ад». Но время шло, и я научился нормально читать церковнославянский текст.

Однако я помню, как покраснел на клиросе второй раз. Этот было уже через пару лет. Также на утрене читался канон. Я споткнулся на слове «блядиви»: «не будьте блядиви, якоже еретицы». Церковнославянский словарь Г. Дьяченко дает значение слова «блядивый» как болтливый и лживый. Соответственно «блядение» — вздор, словопрение; «блядословить» — лгать и злословить и т.д. Я все это знал и тогда. Но... дошел, — и покраснел. В жизни я не произнес ни одного матного слова, но тогда, на хоре, я прочитал его медленно и с расстановкой. Позже я узнал, что это слово есть также в Новом Завете (1 Тим. 5, 13).

В семантическое гнездо этого слова входят также понятия «разврат» и «прелюбодеяние». Каждому человеку понятно, что это слово — устаревшее и его семантика, то есть значение, значительно сократилось. В русском языке, как и в любом другом, есть множество слов, которые люди употребляют и не знают их первоначального значения. Например, слово «позор». Сейчас оно обозначает «бесчестье», а раньше его значение было «зрелище». Такие слова называют семантическими неологизмами. В нашей речи их десятки: вина (совр. — проступок и уст. — причина), живот (совр. — часть тела и уст. — жизнь) и др. Корни этих слов безнадежно утеряны не только в умах людей малоцерковных, но и в понимании постоянных прихожан. От этого при чтении текстов на церковнославянском языке возникает много не очень приятных казусов. Самый распространенный казус известен всем священнослужителям. Он из зачала Евангелия от Луки, посвященного Пресвятой Богородице (Лк. 11, 27): «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие». В церковнославянском варианте это звучит так: «Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал». «Ссал» — значит «сосал». К сожалению, почти у всех нас слово «ссал» никак не ассоциируется со словом «сосать». Поэтому некоторые священнослужители самочинно меняют текст на «яже питали Тя».

Я повторюсь: я безмерно люблю церковнославянский язык. Как эстет, безумно любящий живопись, не потерпит, чтобы над его любимой картиной издевались или голову Мадонны Рафаэля называли тыквой, так и я не могу терпеть, когда коверкают и не понимают церковнославянский язык. Например, когда слово «сосать» принимают за другое. Поэтому, когда мне начинают твердить, что ничего не надо менять в церковнославянском языке, что не понимают его только лентяи (видимо, я — из их числа) что там все всем понятно, только надо выучить 10 новых слов, я прошу перевести на русский язык один-единственный текст, — всем известный тропарь Кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы на сопротивные даруя и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство». Почти все знают его наизусть. Однако его перевод ставит обычно в тупик не только мирян, но и священство. Я даже больше скажу: никто еще не перевел мне его сходу. Проблемы вызывают слова «достояние» и «жительство». По Дьяченко «достояние» — не только наследство (ведь благословлять наследство — это нелепость), но еще и люди, принадлежащие какому-либо господину. В этом случае это стилистический повтор, характерный для текстов Священного Писания (псалом 50 сплошь состоит из таких повторов). «Жительство» — не только проживание, но и общество (то есть сохраняя Крестом Твою земную церковь — общество верующих). С этой точки зрения сразу становятся понятными и слова кондака Кресту «тезоименитому Твоему новому жительству щедроты Твоя даруй» — то есть христианскому обществу.

Сколько текста, чтобы объяснить небольшие тропарь и кондак! Я полностью согласен с теми, кто говорит, что христианин должен постоянно совершенствовать себя не только аскетически, но и интеллектуально: читать не только книги аскетического содержания, но и информационного, чтобы каждый смог сам себе так объяснить любой текст. Но... я прихожу в храм и вижу бабушку Нину. Ей 80 лет, она почти неграмотная. Она с трудом читает молитвы, почти совсем не может читать книг не только заумных, но и простых. Моя священническая душа не понимает, как она может повысить свой интеллектуальный уровень через чтение (скорее, она сделает это через слушание). Таких бабушек много не только на моем приходе, но и на других. Я уже слышу ваши возгласы, что на то и нужен священник, чтобы все это объяснять. Боюсь вас огорчить, но священник нужен не для этого. Священник — это пастырь, как его называет Евангелие, то есть руководитель. Его миссия — вести человека в Царствие Божие. Он не переводчик. В основном я трачу свою проповедь на духовно-нравственные темы, когда это нужно — объясняю Евангелие или рассказываю про праздник. Иногда толкую и молитвы. Но я не могу на каждой проповеди толковать богослужебные тексты, потому что есть более важные темы для моего слова. Дать человеку духовный ориентир — как бороться со страстью и грехом — в разы важнее понимания того или иного текста. Церковный Устав продуман так, что тексты богослужения призваны помогать пастырю совершать свой руководительный труд, а не превращать пастыря в лингвиста. Наша беда в том, что язык-помощник стал в наше время языком-символом, из средства превратился в цель.

Однако я хочу сказать про вторую проблему церковнославянских текстов, с которой знакомо уже меньшее количество людей, чем с первой. Эта проблема называется «ломаный синтаксис». Дело в том, что когда богослужебные тексты переводились с греческого языка, выражения буквально калькировались (крайне точно копировались). Это значит, что не соблюдались важные соотношения славянского языка между частями речи, причастием и причастным оборотом, деепричастием и деепричастным оборотом и т.д. В греческом языке все богослужебные тексты исполнены в поэтической форме, эту же форму перенесли на славянский язык. Перенесли, но не передали. Поэтому очень сложно понять многие стихиры канонов. Вроде бы читаешь — каждое слово понятно. Все вместе — смысла нет. Я приведу пример. Один из самых сложных в этом плане канонов — канон на День Святой Троицы. Вот ирмос 3 песни канона: «С высоты силою, учеником, Христе, дондеже облецетеся, рекл еси, седите во Иерусалиме: Аз же яко Мене, Утешителя иного, Духа Моего же и Отча послю, в Немже утвердитеся». Я выделил часть фразы с сильно «поломанной» структурой. При перестановке на свои места частей условно-сочиненного предложения смысл текста (даже без перевода!) становится намного более понятным: «Учеником, Христе, рекл еси: дондеже облецетеся с высоты силою, седите во Иерусалиме: Аз же яко Мене, Утешителя иного, Духа Моего же и Отча послю, в Немже утвердитеся». Тут прекрасно видно, что есть моменты (вторая часть предложения), где неправильный синтаксис не препятствует пониманию смысла, а есть такие, где это просто фатально. Умножьте это на плохую акустику в храме, на сложность восприятия текста на слух, — и даже при неторопливом и внимательном чтении мы не поймем ровным счетом ничего.

Вы скажете, что я долго выбирал этот текст? Ничуть. Такими текстами наполнены наши богослужебные книги: Октоих, Постная и Цветная Триоди и Минеи. Я приведу вам похожий текст из молитв, которые знают все, кто правильно готовится к Причастию. Это канон Пресвятой Богородице, «поемый во всякой скорби», — творение Феостирикта монаха. Песнь 6, 1-я стихира: «Смерти и тли яко спасл есть, Сам Ся издав смерти, тлением и смертию мое естество ято бывшее, Дево, моли Господа и Сына Твоего, врагов злодействия мя избавити». Тут также восприятие текста может улучшить необходимая перестановка и добавление всего одного пропущенного предлога: «Мое естество, ято бывшее тлением и смертию, от смерти и тли яко спасл есть, Сам Ся издав смерти...»

Я надеюсь, все понимают, что все вышесказанное относится не к песнословиям Литургии, которые понятны всем, а к текстам вечерни и утрени, особенно к той их части (это стихиры и каноны), которые меняются изо дня в день.
Не потому ли после елеопомазания в храмах становится так мало людей, а те, которые остаются, — жмутся друг к другу, чтобы поговорить о насущных православных делах, — что от полиелея и до Великого славословия им почти ничего не понятно в службе?.. И мне просто смешно читать предложения мирян и некоторых священников издавать для каждой службы листки с переводами. Они говорят, что по числу воскресных дней и праздников в году их будет что-то около 70. Это могут предлагать люди, которые ни разу не стояли на хоре и совершенно не знакомы с православным богослужебным уставом. Дело в том, что, к примеру, в службу на день пророка Илии каждый год будут входить разные тексты. Их состав зависит от дня недели и текущего богослужебного гласа, которых в церкви 8. Каждый глас длится неделю, и на каждый день недели — свои песнопения. Путем нехитрых вычислений можно подсчитать, что для того, чтобы предусмотреть все варианты этого богослужения, нужно составить и издать 56 чинопоследований только для праздника пророка Илии. Я уже не говорю о полумраке в храме, зрении пожилых прихожан и невозможности некоторых с такой скоростью воспринимать малопонятный текст (об этом я писал выше).

Почему святые отцы придумали такой устав? Для того чтобы нам не наскучила служба. Есть неизменяемые песнопения (слава Богу, их понимают и любят все), а есть изменяемые. Изменяемые и призваны давать уму все время разную пищу в области догматики или истории Церкви, чтобы человек смотрел на Бога и Его угодников глазами разных святых-песнотворцев, находил любимое «свое» в каждой службе и так восходил «от силы в силу», от текста к догмату и молитве. Поэтому богослужебный устав изучает отдельная наука — литургика. Поэтому, чтобы вести службу (и следить за ней), нужно пользоваться одновременно 10-ю книгами, а не одной шпаргалкой.

Часть людей говорит, что можно молиться и не понимая всех текстов, что «понимать» их нужно сердцем, а не умом. Следует заметить, что это учение — совершенно новое для Православной Церкви. Ни один святой отец не учил, что понимание богослужебного текста «умом» не имеет значения. Множество святых советуют погружать ум в слова молитвы, вникать в смысл произносящихся в храме текстов. Их учение подытоживает святитель Игнатий (Брянчанинов): «Церковные молитвословия содержат в себе пространное христианское догматическое и нравственное богословие: посещающий непустительно церковь и тщательно внимающий ее чтению и песнопению может отчетливо научиться всему нужному для православного христианина на поприще веры». Очевидно, что научиться человек может, только понимая смысл прочитанного или спетого. Но, наверное лучше всех тут скажет апостол Павел: «В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на [незнакомом] языке» (1 Кор. 14, 19). Тут святой апостол говорит о говорении на иных языках, но эта цитата как нельзя лучше подходит и к нашей ситуации.

Какой же выход из всего? Вы полагаете, что я буду утверждать необходимость реформы церковнославянского языка? Ничуть не бывало. Я просто поделился тем, что наболело. Я повторюсь еще раз — я люблю церковнославянский язык, читаю дома Священное Писание на церковнославянском и не представляю себе службу на русском языке. Но я — и за понятность богослужения, которую можно обеспечить (я показал в статье примеры), не переводя текст на русский язык. Я постарался ответить всем, ругающим реформу и считающим ее десакрализацией православного богослужения. Я думаю, что если употреблять вместо слова «ссал» слово «питал», вместо слова «блядиви» слово «безумны», то против этого никто не будет возражать. Ведь никто же, я надеюсь, не придает слову «блядиви» статуса особой сакральности? Так почему же мы возражаем, когда речь идет о употреблении слова «жизнь» вместо «живот»? Слова «завеса» вместо «катапетасма»? почему мы не хотим сделать текст понятным?

У меня совершенно нет иллюзий, и я знаю, что новые люди из-за этого в храм не придут. Но я забочусь не о них! Я забочусь о моих прихожанах, о восьмидесятилетней бабе Нине, которая может понять одно слово через три, о детях, которых не посадишь за словарь, и которые также ничего не понимают. Моя миссия — внутрицерковная! Неужели святые Кирилл и Мефодий на Небесах рады тому, что 95 % их текстов никто не понимает? Неужели преподобный Иоанн Дамаскин, автор большей части богослужебных текстов, рад тому, что труд его жизни пренебрежен? Я не верю этому.

Так нужна ли реформа церковнославянского языка? Я, думаю, что удивлю вас, но, собственно, моя статья не совсем об этом. Еще осталось полслова о рассуждении.

Христианство — христоцентрично. Христос, Пресвятая Троица — центр нашего бытия и веры. Поэтому не важно, что в Русской Церкви фелонь с холмиком, а в Греческой — нет. Неважно, что в Японской Православной Церкви прихожане разуваются перед входом в храм, а у нас — нет. Неважно даже, что в китайской Библии написано «Я — рис жизни» (Ср.: Ин. 6, 35), потому что рис для них — это хлеб. Христианство выше этих различий. Оно надмирно. Оно вбирает в себя все. Когда мы не видим этого, забываем это, — начинается узость сектантского мышления. Прекрасно очертил эту границу святитель Филарет Московский: «В главном — единодушие, во второстепенном — свобода, и во всем — любовь». Догматы — это главное. В какой-то мере, и каноны — главное. А холмик на фелони, обувь на ногах и рис вместо хлеба — это второстепенное. Такое же второстепенное, как и язык. Пока мы не придем к этому пониманию, мы будем готовы учинять раскол по любому поводу.

Святые отцы недаром ставят на почетное место добродетель рассуждения. Рассуждение должно быть флагом православного человека. Не рассуждение своего ума, а рассуждение и сопоставление собственных выводов с разумом святых отцов. И если наши выводы не совпадают с мнением Отцов, то надо менять свое мнение, а не авторитетов. Как бы я хотел, чтобы все мы слышали друг друга, а еще больше — обдумывали слова собеседника в контексте слов Спасителя и его угодников! Для этого и написана эта статья, чтобы никто «не прельстил вас вкрадчивами словами» (Кол. 2, 4), но вы сами думали православно, думали и о том, нужны ли изменения в церковнославянском языке.

Я же от себя скажу последнее. Мне больно, когда верующие готовы драться непонятно за что — за устаревшие слова в богослужебных текстах, то есть в том числе и за «блядивых еретиков». Мне больно, ведь в наших силах, силах священства многое исправить, но на поверку мы часто оказываемся не Максимами Греками, отдавшими жизнь за правду Божию, а протопопами Аввакумами, тратящих силы на свою правду.

Кому, как не сатане, выгодно, чтобы люди ничего не понимали в богослужебных текстах, и читали молитвы как мантры? Дай же, Боже, нам всем различать козни лукавого. Дай, Боже, всем нам святую добродетель рассуждения, святое смирение и святую премудрость, приседящую Престолу Твоему. Аминь.