Большая Фонарная улица отходила ко сну. Измученная солнцем дневная жизнь ложилась на звёздные подушки и укрывалась темнотой. Вдавленные в землю старенькие дома вдоль грунтовой дороги, по которой никогда не смогут разъехаться две малолитражки, блекли, теряли очертания, исчезали во тьме; вместе с ними - скамейки, палисадники, пустые гаражи, потресканные столбы, на коих уже лет как десять не горели и бесполезно торчали из под ржавых фонарей перегоревшие лампы; суглинистые придомовые огородики чернели на глазах и уходили в темноту, а исковерканные временем тротуары, переходящие местами в тропинки, терялись под тучными шапками деревьев. Лишь возле Сенькиного бланкованного дома, обложенного половинками силикатного кирпича, царила робкая жизнь, тускло горел перекошенный светильник. Под ним бегал-крутился сморщенный и горбатенький мужичок в белой майке с надписью: «Назад – в СССР». Он мотался под светящимся фонарём туда-сюда и бил в ладоши, будто аплодировал. Хлопнув, он, то улыбался, то пискляво смеялся как дитя, то хмурился, морщил лоб, иногда плакал и ругался:
- Тьфу ты, опять промазал ! Собака, а не муха !
На шум возле дома высунулась из калитки лохматая с носом попугая Какаду и выпученными глазами приплюснутая голова мужика-среднелетка, издали похожая на красный качан капусты, которую держит в руках торгаш с базарного овощного павильона, предлагающего дохлый товар оторопевшему покупателю. Он дико посмотрел на пляшущего в потёмках мужичка, почесал сверху одним пальцем потную голову у темечка и заговорил мягко и деликатно:
- Ей, урод, ты чё тут делаешь! А ну пшёл отсюда, а то камень метну…
- Отстань, дурило! Не видишь, мух ночных ловлю! Ужо пять трупов убив, сложил на лавочку… Не я буду, если до двадцати не доберу…
- Пшёл вон отсюда, говорю! И неча на моей лавочке похоронную процессию устраивать!
Мужичок ничего не ответил. Ноги его также хрумтели в коленках и носили худое, измученное жизнью тело в освещённых светом границах. Ветки сирени, давно сбросившей на землю усохшие костурки цветов, цеплялись за его локти, запястья, били по лицу, а сверху разлапистый каштан с цветущими свечками-цветами, изредка теребил концами веток макушку мужика, вздрагивая от прикосновения.
Наступило минутное молчание. Темень всё больше давила на фонарь и делала его ещё ярче. Казалось ещё немного и чернь поглотит фонарь и вместе с ним мужичка, хлопающего в ладоши, носатого Сеньку и весь сенькин дом, двор и придворовую территорию со скамейкой, каштаном, щиплым огородиком и не подрезанными кустами сирени.
- Ну щас я тебе… - Глухо проговорил Сенька и быстро скрылся за калиткой.
Закрываясь, калитка громко стукнула, ворота при этом вздрогнули и слегка зашатались.
Бегая и хлопая в ладоши, мужичок нырнул в темноту у сирени, оттуда послышался шум и беспорядочные хлопки. Что-то грохнулось на землю, завозилось, сирень задрожала, послышался треск ломаемых веток. В одно мгновение всё стихло.
Опять звякнула калитка, железные, сварные ворота снова задрожали и издали писк, напоминающий истошный вскрик крысы, попавшей в мышеловку.
Оттуда вывалился Сенька в полицейской форме, лохматый, без фуражки, но с погонами капитана МВД, мятыми, затёртыми и очень грязными. В руках у него острием поблёскивал топор.
- Где этот преблаженный !? – Выкрикнул он и закрутил во все стороны головой.
Последнее слово он произнёс с особым упором на буквы «н» и «ы». Оконцовка получилась яркая, впечатляющая и даже затмила своим необычным всполохом светящийся фонарь.
В окнах ближайших домов вспыхнул свет. Кое-кто из выскочивших на шум приоткрыли калитки и дозорно в щелочку осматривали освещённое место, на котором стоял Сенька в полицейской форме и в тапочках на босу ногу.
Послышались притупленные голоса:
- Да-то Сенька-мент опять забухал, мутит…
- Да, ну…
- Хорошо хоть не с пистолетом, а то в прошлый раз стрелял по деревьям и орал беспамятно: «я вас идиотов приучу к порядку, разболтались тут, власти не чувствуете».
- Подожди, ещё не ночь… Ещё пару стопок и зачнёт соседей пинать, одёжу рвать и за волосы таскать… Дружики, ментовские, потом опять его отмажут.
На шум из Сенькиного дома выскочила в длиннополом халатике женщина, с банным полотенцем на голове, скрученном в очень пикантную форму, похожий на кокошник. На правой её руке, у запастья - тату на всю длину до ладони: «Россия- это актуально» Подбежав к Сеньке, она схватилась за его руки и запричитала:
- Сенечка, дорогой мой, не надо… иди в дом… пожалуйста… не надо скандала…
- Уйди, дурра ! Тут преблажный на моей скамейки хотел панихиду устроить. Не дам вонючить моё имущество ! Зарублю, падлу !
- Сенечка, прошу тебя, не надо… соседи давно грозились вызвать на тебя ОМОН с прокурором… Эти сволочи вызовут !
- Это кто сволочи ?! – Раздалось из-под приоткрытой калитки, за которой проглядывалась полоска света и чёрный контур мужика. – Я те дам, сволочи… Совсем охамели, ментовские власти… Щас прокурору письмо напишу. Он вам выскажет… Дырыща, а не семейка !
Сенька слегка опешил, постоял немного, потоптался, отстранил от себя ополоумевшую от эмоций жену и с размаху кинул топор в направлении прозвучавшего голоса. Калитка соседа резко закрылась. Следом звонко и сильно громыхнул топор о железные ворота и отлетел в сторону.
- Вот, вот и об этом факте напишу прокурору… - задрожал испуганно за закрытой калиткой тот же голос. – Я до самого губернатора дойду и расскажу о твоём поведении в быту и на близлежащих улицах…
Следом за этой калитки, стали хлопать и закрываться другие.
- Эти менты уже совсем с катушек слетели, – кто-то почти рядом заговорил с Сенькиным домом. – Позорище, а не власть.
Но Сенька этого уже не слышал, он бежал, через дорогу, туда, где лежал его топор, спотыкаясь и заваливаясь то на правый бок, то на левый… Сзади его скакала чуть ли не вприпрыжку его жена. Руки её всё время ловили болтающийся конец сенькиного брючного ремня, но никак не могли схватить, он всё время выскальзывал и бился о мужнии ноги.
- Сеня, стой, куда ты! Не затевайся с ублюдками и быдлачьём!
- Уйди !!! – Неслось ей в ответ. – Не потерплю ихних оскорблений!
В кустах сирени, у сенькиного дома, снова шумно завозились. Послышались отчётливые звуки ломаемых веток. Кто-то поднимался с колен, медленно, продирая голову сквозь трескучие ветки.
- Угораздило меня сюда тыкнуться, – заговорил в цветнике мужской голос. - Нескладно как-то всё получается… То мухи как люди, то люди как мухи… не поймёшь эту круговерть… А Сенька, дурило, бегает и бегает с пистолетами и топорьями… умирающая… пьяная ночь наступила, не знает чё делать… вот и бегает… эх, такую улицу пропили…. Сдали вместе с социализмом чертям на закуску…
Слова услышали все. Даже бежавшая за Сенькой женщина с размотавшимся банным полотенцем на голове, вздрогнула и обернулась. Сенька подбежал к топору, схватил его и метнул его в кусты сирени. Оттуда - треск. Топот ног. И снова всё стихло.
- Дурачок… меня уже там нет, – послышался тот же голос у каштана. – Позорно кидаешь, дурило…. Я вон сколько мух ладошками насшибал, а ты даже в меня, калеку, попасть не можешь. Эх, вы никчёмные… толку с вас никакого: ни пить не умеете, ни топором играться. Ещё взялись всю улицу учить. Срамота, а не власть, ментючья…
Женщина с размотанным платком услышав голос, брызгающийся полутонами из куста сирени, перекрестилась. Её белое лицо, говорило о том, что она сильно напугана. Будто только сейчас впервые её посетили безысходность и чувство неосознанности происходящего.
Сенька ощупал свою ладонь, потом посмотрел на неё, поднеся близко к глазам, лизнул языком большой палец, пожал плечами:
- Да нет… вроде я в реале, наяву… А куда тогда топор делся? Кто забрал его у меня? Украли! Ах, вы преблаженные, у властей оружие изымать ? Ну, щас вы у меня попляшите! Поубиваю пистолетом! С прокурором я вась-вась, в дружбанах пятый год. Отмажет!
Сказав это, он, спотыкаясь, хватаясь руками за землю, чтобы не упасть, как собака, запрыгал к своей калитке.
- Люди, прячьтесь! Сенька опять стрелить зачнёт ! – Крикнули с палисадника деревянного дома, в которой жила резвая восьмидесятилетняя старушка и её спившийся сын, по виду такой же старый и согнутый, как и сама старушка.
В трёх домах напротив сенькиного дома сразу же погас свет, а во дворах отчётливо слышался приглушённый топот и шлепки задников тапочек о пятки ног. Рядом с каштаном ударил о крючья опускаемый засов на ворота. Кто-то по-детски пискляво заговорил:
- Дуськ, тащи ключи от подвала ! Ваньк, Кольк, Таньк, быстро в подвал ! Ховайтесь от нелюдя ! Щас Сенька палить будет… Все стёкла побьёть…
Следом бежавшая за Сенькой жена с расхристанными волосами, без полотенца, наконец-то изловчилась и ногой наступила на высунувшийся из брюк сенькин полицейский ремень. Он натянулся, спружинил, Сенька, бежавший собакой, прыжками, охнул громко и завалился на правый бок. Голова его ткнулась в кучу мусора, которую по утру сгребла граблями жена, но убрать забыла.
- Этить твою ! – Зарычал Сенька и, пару раз взбрыкнув руками, стих…
- Люди, глядите, власть до пистоля не добежала и харей в гавно влипла. Я и об этом прокурору напишу ! Подробно напишу, как менты унижают государственную власть на переулках !- Закричали с чердака крыши дома, через дорогу.
К Сеньки подбежала жена и затормошила за плечо:
- Сенечка, родненький, что с тобой ! Довели моего мужика ! Негодяи, он же за вас бьётся ! Хочет, чтобы порядок был кругом ! Ни воровства ! Ни коррупции ! Ни кошачьего помёта ! Ни собачьего лая ! А вы, не благодарные, чем платите !? Сенечка, вставай… Я щас ОМОН вызову ! Пусть он их положит носом в землю ! Он же для вас очищает улицу от юродивых и прочих хлопающих в ладоши ! Люди, да вы как мухи ночные стали ! Ничего человеческого ! Сеня, вставай ! Ну их всех, неблагодарных ! Пошли в дом !
В ответ Сеня, сладко потянувшись, захрапел.
Осторожно из калиток высунулись головы, они испугано глядели на распластанного Сеньку и севшую рядом с ним его плачущую жену. Стали переговариваться:
- Да мы чё… мы ни чё… если по поводу письма прокурору, то я с горяча пошутил… Нафиг она мне надо на власть кляузы писать… Она у нас одна, а букв в алфавите много…
- Эх, вы, бабу до слёз довели…
Через минуту возле мирно сопящего Сеньки сгрудились люди. Кто-то принёс плед и накрыл Сеньку, кто-то подложил под голову фуфайку.
- Намаялся бедный, нас защищая… Вот она какая трудная судьба у власти, уличной. – Сказал в темноте женский голос и всхлипнул.
Потом все разом взялись руками за китель и брюки, на раз подняли Сеньку и понесли его бережно, поддерживая руки, ноги и голову, ко двору. Тот что-то замычал в ответ, но так и не проснулся.
Через десять минут, когда всё стихло, из кустов сирени выполз на четвереньках горбатенький мужичок в белой майке, с той же надписью на грудках: «Назад – в СССР», огляделся и проговорил:
- Что с ними сделали, эти упыри? Были люди как люди…, а стали все как мухи.
Поднявшись и отрусившись, от пыли, мелких веток сирени, он снова принялся бегать возле Сенькиного двора и хлопать в ладоши:
- Ещё одну чертяку убив, жирная какая… Сегодня славно поохочусь.
