И били Его по голове тростью, и плевали на Него… и повели Его, чтобы распять…
сбылось слово Писания: «и к злодеям причтён».
Мк. 15:19—20,28
Тот, Кто домирно, т. е. прежде сотворения мира, уже был — становится человеком. Тот, Кто имел богоравное бытие и обитал в неприступном свете, никем из людей не виденном (1 Тим. 6:16), — родится простым человеком; при этом — в стойле для скота (Лк. 2:7). Из ослепительного царства Божией Славы (Ин. 17:5; 2 Пет. 1:17; 2 Кор. 3:7; 1 Сол. 2:12; Евр. 1:3) Сын Божий, обладающий, по эссенциальному равенству с Богом, Божественной Славой, вселяется в наш мир. И живет в низком, ни от кого и ни от чего не защищенном социальном положении, приняв и в этом образ раба. Терпит бичевания, пощечины, плевки и, наконец, «жесточайшее и омерзительнейшее истязание», как назвал Цицерон крестную муку и смерть. Таково уничижение Бога, обнищание Господа Славы (Флп. 2:7; 2 Кор. 8:9; 1 Кор. 2:8). Оно доходило и до того, что, как человек, Он боролся в душе со страхом смерти и с ужасающей тоской оставленности Самим Богом в последние минуты жизни и страданий (Мк. 15:34; Мф. 26:39). Так надо было, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, был бы Вождем спасения в крайнем уничижении Божества, в истощении Его (Евр. 2:10). Так должно быть (Мф. 26:54).
И вот, стоим мы с вами, слушатели сегодняшней беседы о Кресте Господнем, перед непонятным «надо было» и «должно быть», перед превосходящим ум парадоксом зачем-то понадобившегося уничижения Самого Бога. Попробуем приблизиться к какому-нибудь его пониманию, чтобы укрепить в себе всем нам столь нужную уверенность в действительной возможности своего благодатного возрождения. Попробуем сделать это, обратившись к тому опыту, о котором шла речь в прошлый раз.
Христианское понимание тайны воплощения Бога неотделимо от личностного, персоналистического понимания Божественного Триединства. Оно даже как бы завершает понимание Бога Единого в Трех Лицах. Но когда мы говорим о понимании Боговоплощения, или о понимании Триипостасного Бога, нам надо знать, что оно не плод абстрактной рассудочной деятельности ума. Оно явилось как мысленное выражение духовного опыта, в котором, совершенно инородная этому миру, Божественная Реальность, Сам Бог открывает Себя человеку так, как в эстетическом опыте открывает себя красота, а в нравственности — добро. И если в точных, адекватных понятиях ни эстетический, ни нравственный, ни религиозный опыт невыразим, то, тем не менее, он может быть осмыслен. Осмысливающие его понятия будут, конечно, результатом работы разума, сообразной природе разумного мышления. Но работы над тем, что открывается в живой встрече с совершенно особенной действительностью. Так что дело тут не в одной или другой активности разума, а в данных этого опыта, обдумываемых разумом. Поэтому и понятия, из которых таким образом складываются «истины веры», нельзя считать ни пустой игрой воображения не-критического ума, ни отвлеченно-спекулятивными теоретическими построениями. В них интеллектуально фиксируется глубокий духовный опыт. Из таких понятий складывается христианское учение о Пресвятой Троице и неразрывно связанное с ним и завершающее его учение о Богочеловеке, о воплощении Бога в Господе Иисусе Христе.
Когда вступает человек в христианскую жизнь, первые слова, которые он слышит, это: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Так начинается погружение человека в таинственную бездну троической жизни. И с этого момента жизнь крестившегося будет навсегда с ней связанной. Тайна бытия Пресвятой Троицы наполняет всю веру и всю жизнь христианина со всех сторон. Совершенно верно один современный французский богослов говорит, что она — сущность христианства, что христианство — это зов Отца участвовать в жизни Сына посредством даров Духа (Кардинал Ж. Даниелу «Бог и мы»).
В христианстве всегда были распространены попытки понять Троичность Божества с помощью аналогий с наблюдаемой в нашем мире троичностью вещей, так как троичность вещей иногда кажется даже какой-то общей характеристикой для всего существующего. Действительно, если видеть в вещах явление чисел, то число три оказывается основной категорией всего. Троичность свойственна пространству и времени. Их знаем мы пока лишь в трех измерениях. Троичны отдельные роды бытия. Так, троичным началом проникнут язык людей: грамматика у всех народов строится на различении трех лиц. Каждое лицо, каждая личность тоже троична внутри своей жизни: личность — это ум, воля, чувства. Даже если взять отдельно ум, то и в нем нетрудно увидеть троичность в его проявлениях, в движении мысли от тезиса к антитезису и синтезу. И кажется, что наблюдения странного значения во всем числа три могут помочь что-то узнать тоже и о тайне Божественного Тричислия.
Может быть. Но будем помнить об относительности каких бы то ни было сравнений. Духоносный Ареопагит некогда учил, что Бог есть все, что существует, и ничто из того, что существует (См. его «Мистическое богословие», гл. 5). Все, что может быть сказано о Боге при посредстве сравнений, жалко рядом с тем, что Он есть. Но Бог Сам говорит о Себе. Сам открывает Себя.
Божественное Тричислие христианскому сознанию открыто как тройственное взаимодействие, как взаимоотношение Трех Лиц. Не как простой ряд Трех, Которые суть Одно, но как тройственное взаимоотношение. Это взаимоотношение Их таково, по особой своей природе, что единит Их, оставляя «неслиянными». При неслиянности Одного с Другим они «единосущны» и «нераздельны». Природа так единящего Божественные Ипостаси взаимодействия может быть понята только как полнота совершенной Любви.
Объективно описывающие христианство верно видят здесь глубокую специфичность, принципиально отличающую его от всех известных истории религий. Христиане полноту совершенной Любви понимают не как свойство Божие или одно из Его свойств. Она — субстанциональный акт Божественной жизни. Она — сущность тройственного взаимодействия и взаимоотношения в Божественном бытии. «Бог есть Любовь» (1 Ин. 4:8). Отсюда абсолютная прозрачность и взаимопроницаемость Божественных Лиц при абсолютном само-стоянии Каждого Лица и Его личных свойств. В Лицах Пресвятой Троицы Божественная Любовь раскрывает себя разно. В Отце — как в изначальной, рождающей праоснове чистого бытия. В Сыне — как в рожденном Слове, смысловом содержании («логос») бытия, изводящем в бытие мысль и волю Отца. В Духе Святом — как животворящем, динамичном, движущем начале.
Но любовь немыслима иначе, как движение. Статично обращенной на самое себя любви не может быть, она немыслима статично заключенной в самой себе. Она — движение в себя и из себя, к объекту, внеположному по отношению к ее субъекту. И Бог, Который есть Любовь, немыслим иначе, как движение в Себе и из Себя, к не-Богу. Христианское понимание тайны миротворения связано с таким динамическим пониманием внутритроичной Божественной Жизни. Для него, конечно, совершенно неприемлемы застывшие онтологические характеристики Лиц Пресвятой Троицы, мертвящие Божественную Жизнь.
Как? Но разве допустимо в Боге движение? Процесс? То есть, какие-то изменения? Да, в Боге все — огненное движение Любви. Да, в Боге все динамично, все — процесс, хотя и не сравнимый ни с какой динамичностью и ни с каким процессом в природном мире. Потому что в абсолютном совершенстве Божества совмещается абсолютный максимум движения с абсолютным максимумом покоя. Антиномизм, противоречие, пронизывающее эту мысль, как и всякую другую мысль о Боге, наши понятия бессильны вместить в себя. С ней совершенно не справляется господствующее в традиционном школьном богословии направление, подавленное привычным мышлением в безнадежно плоских рациональных понятиях. Но глубины богодухновенного религиозного опыта описывает не оно… Послушайте, что говорит и как говорит о Боге один из святых отцов-мистиков, в согласии со всеми христианскими мистиками Востока и Запада, начиная с блаженного Августина и до преподобного Сергия Радонежского и Серафима Саровского, — св. Симеон Новый Богослов: «Прииди, всегда Пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам».
В огненном движении Божественной любви из бездонной свободы возникает акт Божественной творческой Воли. Он совершается во внутрибожественной жизни. Это акт бесконечной Божественной Любви, которой нужен другой, нужен друг, нужен любимый. Так, из небытия возникает Бытие. И не составители семинарских учебников, а пророки, апостолы и духовные отцы Церкви поведали миру о таком сотворении мира, как о сокровенной Тайне, совершающейся в вечности, как о мистерии Божественной Любви. О сотворении Ею мира и посреди всего сотворенного — человека, как друга, как любимого, как возлюбленного Богом. И поэтому нужного Богу.
Если бы было иначе, жизнь на земле была бы невыразимо скучной и пустой. Было бы ужасно безрадостным существование в мире, неизвестно откуда и зачем взявшемся со всеми своими правдами и неправдами, прогрессами и регрессами, приятностями и неприятностями. Концепция сотворения мира Богом «просто так», без нужды (потому что какие же «нужды» могут быть в Боге? ), как и всякая другая концепция о внебожественном возникновении мира, — жестокая концепция. Она творение делает ничтожным этой его ненужностью. Но, когда знаешь, что Бесконечная Любовь не может существовать без любимого и любящего — без тебя; что весь сотворенный мир потому сотворен и существует, что любим; и что в нем, в самом центре его и на вершине поставлен человек — ты! — любимый Творцом и любящий Его, жизнь наполняется огромным смыслом и теплом. Она может быть прекрасной!
Может быть… Лучше сказать, могла бы быть прекрасной, если бы человеком было осуществлено его предназначение. Предназначение же это — в явленном в нем образе Божием. Оно имеет основанием своим со-образность человека Богу, дарованную Адаму, то есть первочеловеку, что значит: носящему в себе все человечество со всеми его возможностями и предрасположениями, из которого потом и развернулся весь людской род. Однако, в этой со-образности Богу содержится и свобода, полученная оттуда же, откуда пришла жизнь. И именно в ней, в свободе, человек и был призван самоопределиться в Боге. Только в свободе, ослепительно свидетельствующей о нашей со-образности Богу, мера нашего совершенства могла найти свое утверждение навсегда. Произошло же иначе. Потому, что человек не насилуется Богом. В мир вошло зло, порожденное в свободе так же, как в ней же родится добро.
В этом заключена трагическая диалектика свободы. Перед самыми большими умами человечества всегда стоял неразрешимый вопрос — как избавить свободу от порождаемого ею зла? Как сделать это, не уничтожив свободу?
И вот, братья и сестры, христианское учение о Боговоплощении и есть ответ на этот вопрос. Зло осознается всеми и повсюду. Благороднейшие стремления людей всегда, как и сейчас, направлялись к тому, чтобы освободить мир от зла. Увы, слишком часто зло перераспределялось на земле, а не преодолевалось. Наша же христианская вера говорит нам, что оно может быть побеждено до конца, что в предвечном замысле Божием о творении Божественная любовь не остановилась на сотворении мира… Она пошла дальше, до снисхождения в мир Самого Бога ради спасения мира от покорившего его зла.
Второй Ипостасию Пресвятая Троица обращена ко творению. Она — изводящая в бытие замысел и волю Творца. Художница при Нем при сотворении мира (Притч. 8:30), посредствующая так, что Ею все начало быть (Ин. 1:3). Она любовь Божию делает теперь спасающей мир в воплощающемся Сыне Божием. «… Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного… да спасется мир через Него» (Ин. 3:16—17). Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего (1 Ин. 4:9). В вочеловечившемся Сыне Божием божество остается эссенциально неотъемлемым. Вечно сущее богоравное бытие в принятом на Себя Сыном Божиим образе человеческой жизни — нисколько не изменяется. Оно открывает Себя в этом образе, но не оставляет его. Сила Божия вся во Иисусе Христе, только до времени сокровенная, — та самая, которой и побеждается все мировое зло. Ни честь, ни слава Божества (Евр. 2:9) не отняты от Него, не умалены в Нем в Его вольном уничижении. И они и являют себя в Нем, уже Воскресшем и Превознесенном.
Итак, имея свидетельства Священного Писания и Священного Предания, в котором струятся чудесные лучи благодатного света, пронизывающие все наше прошлое от самого сотворения мира и все наше будущее до самого конца века сего, мы веруем в воплотившегося Сына Божия нас ради и нашего ради спасения. Эти свидетельства поддерживаются еще и «разумным усмотрением того, что условия нашего спасения, — по выражению нашего русского подвижника благочестия недавних времен, святителя Феофана Затворника, — не могли никем быть выполнены, как Богом воплощенным». Но как же силой Божественной Любви, действующей в воплотившемся Боге, воспринявшем человеческое естество, как ею спасается мир от зла? Каким образом та свобода, которая порождает зло, может остаться в нас свободой и в то же время будет вести нас к добру, а не ко злу? Мы стоим с вами, братие и сестры, перед Крестом Господним, образом самого крайнего уничижения Божества Триединого Бога. «Крест трисоставныя Троицы бо носит триипостасный образ», — поет Церковь. Как же совершается спасение людей от зла силой, явленной в самом крайнем уничижении ее, и почему надо было низвести ее в мир именно с креста? Теперь нужно попытаться найти ответ на этот вопрос, выбрав какие-то крупицы из духовной сокровищницы церковного боговедения. Этому посвятим две следующие беседы во время наших воскресных «Пассий».
Но сейчас из услышанного о тайне Божественного уничижения, о цели его, сделаем один практический вывод. Во взаимных отношениях мы так часто замыкаемся в сознании каких-то превосходств друг над другом. И в чем только не видим этих превосходств! Это, конечно, очень плохо, и все мы это понимаем. Но, если мы будем при этом стараться быть ниже и хуже друг друга, если последуем такому ложному пониманию добродетели смирения, что же из этого выйдет? Не придет ли тогда всеобщее оскудение добра, и не будет ли это пагубно для каждого из нас, не приведет ли это, в конце концов, к нравственной всеобщей деградации? Христово уничижение нашего ради спасения учит нас совсем другому. Нужно, напротив, стремиться к постоянному обогащению всяческими дарами Божией милости. К лучам Славы, Божией Славы, должны быть направлены ищущие ее духовные наши взоры. Но при этом вся наша жизнь должна быть самоотверженным служением ближнему, этим благим, скрываемым подвигом нашего смирения. Только тогда жизнь наша и будет настоящей христианской, сокровенной в Боге жизнью, в спасительной тайне Божией, Которая есть Христос, упование Славы (Кол. 1:27). Аминь.
1972
Беседы на пассии
Пастырь. Отец Всеволод Шпиллер
Фильм посвящен богослову и проповеднику XX века, протоиерею Всеволоду Шпиллеру (14.07.1902—8.01.1984).
Автор и режиссёр фильма «Пастырь» — фотохудожник Любовь Загайнова, жена Ивана Всеволодовича Шпиллера.
