В конце XX — начале XXI века мы столкнулись с грандиозной переоценкой ценностей, причем не только
Сегодня общепринятого представления о том, что правильно, этично, достойно подражания, не существует. Система ценностных координат искривилась, совместным стало то, что еще недавно им быть не могло. Эта ситуация уже влияет на нашу жизнь, и последствия ее губительны. Как и где искать новые «точки опоры» и можно ли их найти вообще — главные направления современной гуманитарной мысли, о чем и идет речь на этой полосе.
Творчество Ольги СЕДАКОВОЙ вошло в нашу культуру в эпоху больших преобразований. В советские времена оно было известно лишь в андеграунде. Седакова — филолог, поэт, эссеист, главными для нее являются «последние вопросы», жизнь духа, что никак не совмещалось с советским социумом. В новые времена выходят ее книги, она преподает в разных университетах, стала лауреатом Европейской премии поэзии, премий Андрея Белого, имени Владимира Соловьева «Христианские корни Европы», Александра Солженицына и других.
— Ольга Александровна, давайте начнем с глобальной проблемы. В свое время Клод
— Я думаю,
Боюсь, что
— Жизнь человека очень облегчена, но очевидно, что движение в этом направлении будет продолжаться. Когда в час пик смотришь на автомобильную пробку, на сигналящих с перекошенными от злости лицами людей, возникает ощущение если не грядущего апокалипсиса, то гражданской войны точно. Как быть с этим? Что — призывать к опрощению?
— Цивилизация и призвана делать жизнь человека удобнее. Действительно, куда легче положить белье в стиральную машину и употребить эффективный порошок, чем стирать его золой, полоскать в реке, гладить деревянным катком
— Очень разогнавшаяся тяжелая машина обычно разбивается.
— И многим это понятно, но остановить ее просто немыслимо.
— Таким образом, мы упираемся в катастрофический сценарий.
— Как будто бы да. Заметьте, и
— Какую роль здесь могли бы сыграть гуманитарные науки?
— Если говорить о гуманизации нашей — местной — жизни, то больше всего меня удручает в ней
— Многим людям я задавал вопрос: что же делать? Недавно я разговаривал с Юрием Арабовым, его ответ был таким: нужно сверху насаждать самоуправление, народ болен и потому разобщен.
— Никак с этим не соглашусь. Это напоминает мне стихи давних лет:
«Я б запретил декретом Совнаркома/Писать о родине бездарные стихи». Необычайная вера в приказ и запрет сверху! Здешняя, «наша» вера. Ничего настоящего — кроме употребления в пищу картошки — сверху не навяжешь. Приказать быть независимым от себя и ответственным (а это и предполагает самоуправление) нельзя. Ваш собеседник или не читал классической этики, или читал, но не поверил. Этичным может быть только свободное свойство или добровольный поступок. Приказать быть благородным или храбрым нельзя, сделаться по приказу благородным или храбрым невозможно. Это аксиомы Аристотеля. По приказу можно имитировать, «изобразить» благородство и храбрость. Что и получится с насаждаемым самоуправлением.
Для того чтобы люди в самом деле, «от себя лично» почувствовали общность, у них должна появиться
— Которая откуда возьмется?
— От возможности
— Вы выступали с лекцией о посредственности как серьезной социальной опасности, можете ли вы сказать, что главной чертой современной эпохи является именно торжество посредственности?
— К этому дело давно шло. Об этом писали уже в начале прошлого века. А уж после Второй мировой войны… Создается общество успешной посредственности, которой требуется одно: чтобы все было «понятно» и гарантированно. Хочу подчеркнуть: в этой лекции (изданной отдельной книгой) я говорю, что речь идет о посредственности не как о врожденном качестве, об отсутствии
— Вы можете то же самое сказать, например, об Англии или Италии?
— Конечно, но там свои особенности. В Англии среди других тем я
—
— В основе политкорректности, вообще говоря, лежит гуманистическая мысль: защита слабых. Нельзя обижать и унижать тех, кто отличается от тебя, кто маргинален в обществе. Я часто думаю, что было бы неплохо, если бы у нас хоть немного соблюдали политкорректность. Агрессии и грязи поубавилось бы в публичной области. А то уровень злобы и низости зашкаливает. Если недостает воспитания, если собственный стыд не удерживает от таких высказываний, может, политкорректность помогла бы.
— Но в ней есть большая доля лицемерия.
— Лицемерие в этом смысле присутствует в любой системе этикета, и это естественно: не всякая искренность допустима в обществе. Общество имеет право требовать, чтобы убежденный расист, например, лицемерил, а не делился искренне своими чувствами. Я с таким лицемерием вполне согласна. По искреннему выражению дикости и злобы я не скучаю. Другое дело: то, что таким образом подавляется (если при этом не преодолевается), способно в
Что мне не нравится в политкорректности, так это то, что она слишком сплошная, слишком механическая. Некоторые вещи и в самом деле никогда не стоит говорить вслух, но некоторые иногда просто необходимо назвать своими именами. И сам выбор недопустимого, такого, что должно
— Но это действительно культурная бомба.
— И кроме того: это мешает преподавателю, это сбивает с толку студентов. Это создает кривой образ мира.
— Получился замечательный политкорректный образ: черная женщина, желательно со СПИДом
— Она отражает то, что происходит в обществе: человек понимается как «идентити», сумма паспортных данных,
— В таком случае человек становится все более и более частичным.
— Да, он совпадает с определенной ролью, понятной обществу и удобной для него самого. Представлять собой
— И к чему,
— К забвению собственной, уникальной жизни, к концу творческих решений в искусстве. Ведь проблемы идентичности элементарны, их и не изложишь иначе, чем журналистским образом.
— Какова роль литературы в том процессе, который вы описали?
— Литература, как и другие искусства, должна была бы быть родом сопротивления этому уплощающему человека движению. Искусство возвращает к сложности бытия, к странности его, к свежести, непредсказуемости. Делают ли это современные художники? Очень редко.
— Проблема взаимоотношений простоты и сложности в культуре относится к важнейшим. С одной стороны, широко распространена истина «Будь проще — и люди потянутся к тебе», в фаворе книги, в которых нельзя зацепиться ни за одно слово, — прочитал и тут же забыл. А с другой — есть писатели и интеллектуалы, изо всех сил изобретающие свой птичий язык, для которых высказаться ясно — это унизить себя.
— Одним словом «простота» называют разные вещи. Об одной простоте пословица говорит: «Иная простота хуже воровства». Есть вещи, есть такие мысли и чувства, о которых сказать «просто», то есть привычно для всех, значит просто обокрасть их и подменить. А о другой простоте сказано: «Где просто — там ангелов до ста». Это другая, великая простота, которая сама собой не дается, к которой нелегко прийти. Это значит, приобрести внутреннее единство, цельность.
— И последнее: что такое для вас человек как таковой?
— Быть может, это и есть тема и стихов, и эссе. Сама поэзия для меня — одно из слов, можно сказать, одно из откровений о человеке. В поэзии, в образе, в великой мысли человек открывает свою драгоценность. Помните, в стихах Пастернака Умирающий обращается к Богу: «Ты держишь меня, как изделье,/И прячешь, как перстень в футляр». Вот оно, знание о человеке как о скрытом сокровище. Искусство не будет тысячу раз провозглашать это как лозунг: оно дает это непосредственно увидеть и услышать. В самих звуках, в ритме удавшегося стиха, в цветовой плоти живописи мы можем ощутить драгоценность человека, «изделья» Бога. Но ничто не помешает нам промотать это сокровище и сделаться ничем или хуже, чем ничем. Дело выбора, дело собственного решения. Свобода этого выбора дана каждому, и это не вопрос моей «веры»: веры требуют вещи невидимые, а это видно невооруженным взглядом.
Беседовал Сергей Шаповал
www.