Писательская судьба — это особого рода художественное произведение, выходящее за даты рождения и смерти. Во всяком случае, утверждение это можно с полным правом отнести к судьбе Ивана Андреевича Крылова.
Белые пятна и тёмные места
Принято думать, что о Крылове известно «всё». Но очевидно, и очевидно это было еще его современникам, что он навсегда останется человеком-загадкой. Крылов не оставил о себе ни единой строки. Когда из Парижа ему доставили статью для биографического словаря, чтобы он внёс замечания, он равнодушно обронил: «Пусть пишут обо мне, что хотят». На просьбу прочесть и поправить биографию, составленную П. П. Каменским, одну из первых, Крылов ответил: «Прочел; ни поправлять, ни выправлять ни времени, ни охоты нет». В результате жизнь Крылова полна «белых пятен», причём начиная с даты и места рождения и кончая, так вышло, причиной смерти.
Родился Иван Андреевич Крылов 2 февраля (по новому стилю 13 февраля) одна тысяча семьсот шестьдесят… Сам он указывал разные даты — 1769 г., 1768 г., 1766 г. Биографы ХIХ века сходились, что родился он в 1768 г.; на прижизненной юбилейной медали, отчеканенной в честь пятидесятилетия его литературной деятельности, как и на могильном памятнике, указана эта дата. Однако в начале ХХ века была обоснована дата — 1769 г., которая с тех пор и считается годом его рождения.
Местом рождения Крылова называют Москву. Однако установлено, что его родители в ту пору жили в Астрахани.
По недоразумению, которое, очевидно, объяснимо его легендарным «умением поесть», причиной смерти Крылова биографы долгое время (а молва и доныне) называли «несварение пищи в желудке». Лишь относительно недавно было обнаружено медицинское заключение, свидетельствующее, что он «страдал воспалением легких (Pnevmonia nota) и волею Божию 9-го ноября нынешнего 1844 года помер от паралича в легких».
Трудно представить, какой была бы отечественная литература без Крылова. Его присутствие ощутимо в неоглядном пространстве между Пушкиным и Солженицыным. Крайне любопытно, что смерть над будущим «простосердечным мудрецом» зримо пронеслась во времена пугачёвской войны, когда его отец, капитан Андрей Прохорович Крылов, отличившись при героической обороне Яицкого городка, разозлил самозванца. «Пугачев скрежетал», — пишет Пушкин, реконструируя в «Истории Пугачева» события 1773 г. — Он поклялся повесить не только Симонова (начальника крепости) и Крылова, но и всё семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом, обречён был смерти и четырёхлетний ребёнок, впоследствии славный Крылов».
Совсем не хочется гадать, «что было бы, если б Оренбург пал?» Может, потому и не пал, что одному малютке из сидельцев предстояло в будущем в отечественном литературном пространстве создать нарядный город-зверинец, да столь занятный, что по его улицам и переулочкам двести лет кряду не наскучит прогуливаться, и столь совершенный, что новые постройки в нём будут почти невозможны. Современный культурософ Н. И. Калягин утверждает, что Крылов исчерпал жанр русской басни, закрыл его: «Писать басни после Крылова оказалось невозможным».
Молодой удалец
Устоявшееся представление о Крылове, как о «дедушке», абсолютно затеняет бешеные страсти его молодости. Выражение «дедушка Крылов» впервые возникло на юбилее 1838 г. в поздравительных куплетах, сочинённых мало любившим Крылова князем Петром Вяземским. Очевидно, словосочетание это выглядело когда-то мило, сердечно и лишь со временем видоизменилось, стало отбрасывать на Крылова паутинную тень.
Часть детства и отрочества Крылов провёл в Твери, где, как вспоминали знавшие его, он «посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои». На службу отец определил его в восемь лет. Это кажется невероятным, но в девять он уже переписывал какие-то канцелярские бумаги, бывал наказан, но и получал жалование. В тринадцать, не уведомив начальство (вышел скандал), с матерью и младшим братом он переезжает в Петербург и поступает там, используя связи покойного отца, на службу. Это 1782 год. Подростка захватывает театр, явление в ту пору молодое (общенародный русский театр был открыт недавно, в 1783 г.). Юный гений благодаря личностному обаянию и потрясающему остроумию, образности и ловкости поэтической речи в течение нескольких лет становится театральным автором, его пьесы идут на сцене. Ему покровительствуют знаменитые актёры, режиссёры, театральное начальство…
Всё это кончается крахом. В 19 лет Крылов объявил войну Я. Б. Княжнину, который почитался чуть ли ни главным драматургом России. Он дерзко вывел Княжнина в пьесе «Проказники» под именем Рифмокрад, а жену его — поэтессу Екатерину Александровну (кстати, дочь первого русского драматурга А. П. Сумарокова) как Таратору. Крылов смешно и в неприглядном свете изобразил жизнь их дома, о которой судил не понаслышке: одно время он был пригрет в семье Княжниных. Директор императорских театров генерал П. А. Соймонов встал на сторону Княжнина, запретил постановку «Проказников». Крылов (его чин — губернский секретарь, соответствовавший воинскому чину подпоручик) объявил и ему, генералу, войну, распространив оскорбительное заявление. Крылова изгнали из театра.
Эта история, кажется, так и осталась не до конца прояснённой. В ней отразилась не только бескомпромиссность юности, но вероятно, и тайные движения в ведомственных и политических настроениях времени. Через несколько лет (во Франции революция) Крылов, уже профессионально отдавшийся сатирической журналистике, получил открытую поддержку Е. Р. Дашковой, которая опубликовала почти все его пьесы. По её же инициативе журнал «Санкт-Петербургский Меркурий», издаваемый Крыловым, стал печататься не в его частной, а в «её» академической типографии…
Тем часом смерч революции во Франции жил по своим законам, бешено вращая уже надо всей Европой в кровавом облаке отрубленные головы монархов и революционных вождей. Дашкова впала в немилость, у Крылова мягко отняли журнал.
Через много лет, отвечая на расспросы, Крылов хоть и любезно, но неохотно приоткрыл: «Ах, мой милый; со мною был случай, о котором теперь смешно говорить; но тогда… я скорбел и не раз плакал, как дитя… Журналу не повезло; полиция и ещё одно обстоятельство… Да кто не был молод и не делал на своем веку проказ!..»
Известно, в мае 1792 г. в типографии Крылова производился обыск. Полиция искала его повесть «Мои горячки», нам неведомую: нашла. Есть сведения, что он в качестве секунданта принимал участие в дуэли блестящих гвардейских офицеров, то есть и там (сын кухарки) был принят на равных. Он был в дружеских отношениях с Г. Р. Державиным и первой его женой Екатериной Яковлевной. Бывал принят монархами.
На исходе 1796 года в России вышел указ о закрытии частных типографий. В результате, как образно выразился и сам пострадавший Н. М. Карамзин, издатель «Московского журнала», «музы закрыли лица свои чёрным флёром».
В биографии Крылова наступает один из «тёмных» периодов. В «тёмные» периоды той поры Иван Андреевич бывал подвержен той же страсти, которой в будущем отдадут дань два других великих русских писателя — Пушкин и Достоевский. Играл Крылов, как он кому-то разъяснял, «не из корыстолюбия, но ради сильных ощущений». Случалось, что шулера, по собственному его выражению, обирали его «будто липочку».
Киевская губерния
Главная загадка Крылова, конечно, — тайна творчества, тайна перелома в период, скажем, между повестью «Ночи» (1792) и «басенным периодом», ярко обозначенном в «Сочинителе и Разбойнике» (1816). Путь от идей эпохи Просвещения (эпохи, пожелавшей просветить человека светом разума, отвергнув свет Христовых истин), через разочарование (когда «золотой век утопии» завершился в Европе реками крови) к обретению народного взгляда на Богом сотворённый мир. Не исключено, перелом произошёл в 1797—1801 гг., в пору царствования Павла I, проведённую Крыловым на Украине, в имении Казацкое Киевской губернии опального князя Сергея Фёдоровича Голицына.
Ныне Казацкое административно принадлежит Звенигородскому району Черкасской области Украины. От Киева — 200 км, от Черкасс — 100. Совсем рядом с Казацким — Моринцы, село в котором родился Тарас Шевченко.
Князь С. Ф. Голицын (1748–1810) был прославленным военачальником, участником русско-турецкой войны (войны «времён Очакова и покоренья Крыма» (1787–1791). С Голицыным Крылов познакомился в Москве. Есть сведения, что он был рекомендован князю императрицей Марией Федоровной, женой Павла I, в начале 1797 года, вскоре после вступления Павла Петровича на престол. Очевидно, что новая императрица знала Крылова и прежде. В конце того же 1797 г. князь Голицын угодил в опалу, ему велено было жить в деревне. Вскоре и старшие его сыновья, поначалу делавшие при Павле I головокружительную карьеру, впали в немилость и оказались в Казацком.
Голицыну — 49 лет. Женат князь на Варваре Васильевне (1752–1815), в девичестве Энгельгардт. Казацкое отошло ей по наследству от дяди — светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина-Таврического, который приобрел Казацкое, как и многие другие имения на Правобережной Украине, ещё при Речи Посполитой. Крылову — 28, он известный драматург и журналист, отошедший от литературы не по своей воле. При Голицыне он стал нечто вроде частного секретаря. Карт в Казацком не водилось, князь предпочитал шахматы… В Европе — революция, войны. В Казацком — тишина, лишь отголоски киевских балов в честь суворовских побед. А ещё книги и ожидание газет — немецких и московских, по которым в Казацком с жадностью следят за событиями в Европе.
Воспоминания о Крылове в Казацком содержатся в замечательных «Записках» Филиппа Филипповича Вигеля (1786–1856), который подростком воспитывался в Казацком вместе с младшими детьми князя. Вигель пишет о Крылове: «Он находился у нас в качестве приятного собеседника и весьма умного человека, а о сочинениях его никто, даже он сам, никогда не говорил. Мне это доселе еще непонятно… Как бы то ни было, но я не подозревал, что каждый день вижу человека, коего творения печатаются, играются на сцене и читаются всеми просвещенными людьми в России; если бы знал это, то, конечно, смотрел бы на него совсем иными глазами. Собственное его молчание не может почитаться следствием скромности, а более сметливости: он выказывал только то, что в состоянии были оценить, истинные же сокровища ума своего ему не перед кем было расточать… Уроки наши проходили почти все в разговорах; он умел возбуждать любопытство, любил вопросы и отвечал на них так же толковито, так же ясно, как писал свои басни».
В Казацком Крыловым написана и впервые там же на сцене домашнего театра поставлена блистательная пьеса «Подщипа» («Трумф»). Впоследствии она будет хорошо известна юному Пушкину. В стихотворении «Городок» он даже пересказывает часть её сюжета. «Подщипа» у него на нижней полке, где пятнадцатилетний Пушкин «спрятал потаенну Сафьянную тетрадь», в которой хранятся «сочиненьи, Презревшие печать». Крылов в Казацком сыграл роль забавно-надменного немецкого принца Трумфа.
При прочтении «Подщипы» в начале ХХI века представляется, что на современной сцене она может выглядеть вполне актуально. Очевидно, в ней, как и в будущих баснях, уже запечатлён «отголосок всех времён». Здесь начинается великий Крылов, для которого современность оказывается лишь частным случаем некоей абсолютной реальности, для описания которой он избрал универсальный язык, язык притч.
* * *
Мы привыкли к присутствию Ивана Крылова настолько, что порой и не замечаем его в нашей жизни. Его басенные герои живут в поговорках, карикатурах, анекдотах… В сознании нашем нет-нет да и возникают, рифмуясь с веком, то глупая ворона, то квартет музыкантов, то мартышка перед зеркалом… Он словно б растворён в воздухе!
Крылов — имя, с которого начинается золотой век русской литературы.
